Иван Барков - Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова

Увы, ахти мне, ах!

Ужель от моего княжне таланта страх?
О, лютая судьба и грозная минута!
Почто, любезная, сурова ты и люта?
Когда бы я на то желанье устремлял,
Чтоб только о тебе без пользы воздыхал,
На тщетные б мои тогда взирая вздохи,
Нечестные одни смеялися бы плёхи!
Сердечным пламенем нещастной весь горю,
Устами я воплю, не жопой говорю:
Склонись, дражайшая, склонись в любовь и верность,
Почувствуй штанную мою к тебе усердность.
О, если б щастлив я одной тобою был,
С мудами бы в тебя ствол жалостный врубил.
Но мучусь всякий час, терзаюсь без отрады,
Иль пенжить бедному кобыл пришло с досады?
Любезная, увы, хоть тем меня утешь,
Позволь, чтоб закалил в тебе плачевну плешь;
Холодности во мне, верь, столько не достанет,
И для тебя елдак конечно всяк час встанет.
С биткою сердце все тебе я поручил,
А ты отдай шентю, чтоб я в нее всучил.

От корня толстого, упругого шурупа
Плешь грановитая воздвиглась выше пупа,
И по брюху уже распространился ствол,
Как я в своей шенте послышала задор,
Почувствовала вдруг любовь моя пещера,
И склонность сладкую к любви дала Венера.
Разжег уже мою, разжег махоню враг,
И приготовил уж Дурносов свой рычаг,
Но ах, какой злой рок тогда меня постигнет,
Как он свой долгой шест в меня поглубже вдвигнет?
Каким меня тогда ударом поразит,
Как скало он свое претолстое ввалит?
Со страху вся дрожит в махоне щекоталка,
Лишь только как его сурова вжалась палка,
Уж в робости своей упорна быть стыжусь,
Мне чудится в мечте, как будто въявь ложусь.
Его вдруг вобразив задор неутолимой
И купно твердый ствол отнюдь непреломимой,
Не смею для того в его предаться власть
И чувствовать боюсь неискушенну страсть.
А ты б как думала, прекрасная Секелия?

О коль прекрасна плешь! муде, муде драгия!

Достоинства его чрез то не выхваляй
И склонности во мне к любви не умножай.
Он князь — я знаю то — и елдаком не скуден,
Хотя невзрачен он и всем мне станом чуден.

Природа знает, что прилично дать кому,
Пускай пригожства нет, пусть глуп и по уму,
Однако так она таланты разделяет,
Как блядь рассудная, кого ссудить, то знает.
Князь важен елдаком, осанист и с мудей,
Которыми прельстил довольно уж блядей,
Довольно награжден сим даром от природы,
И на плеши счистить премноги можно взводы,
Притом зарубами роскошствует она,
Как будто многими приятностьми весна.

Весною дышит плешь, шентя мою — зимою,
Для оной сохнут все сады на ней без зною,
Которые сперва в прохладности цвели,
Как нагло воробьи летать в них не могли.
И ныне нет еще для хищников свободы
Там пустошить сады, как плодны огороды.
Столь страшен для меня Дурносова злой рог,
Сколь вдвое мой отец в таких случаях строг,
Вить знаешь ты сама…

Суровость Долгомуда
Не строгость для любви, но пущая застуда:
Он дряхл и тешить сам не в силах молодых,
Затем не хочет зреть веселостей твоих,
Подобно как всегда и кладена скотина,
У коей фунта в три пускай висит шматина,
Взирая на других сходящихся скотов,
Не чувствует, чтоб в ней зажглась с задору кровь.
А ты, прекрасная в сих летах Миликриса,
В презрелой красоте спокойно веселися.

Опомнися, мой свет, что прегрешила ты,
И уважаючи мои все красоты,
Бесстыдно перед тем Дурносова почтила,
Который мне отец; иль то ты позабыла,
Что дерзкой похвалой любителя взнесла,
Что ты его муде и плешь превознесла?
Неужто и того родитель недостоин,
Чтоб ратовал в шенте так, как бы храбрый воин?

В нем важность старости сияет, а не блуд,
Он силен разумом, сколь хитр у князя уд,
Чтоб правду доказать могла вам очевидно,
И если б вы могли на то зреть безобидно,
Желала б я весьма изведать на весах,
В его ли голове иль в княжеских мудах
Есть больше весу.

Ах, но кто сему поверит,
Тот разве, кто муде и разумы так мерит.

Кто больше в свете жил, и знает больше тот,
Примеров много есть и не один довбт,
Различны случаи разумные приводят,
Как в кале золото щастливые находят,
Так точно и в мудах толк может быть и есть;
Когда в шентю любви знак втолкнут будет весь,
Другая будет вся, и разум пременится;
Чем больше алчности к любви в тебе родится,
Тем выше возносить ты будешь чистоту,
Хоть чкалась бы всегда в кровавом ты поту,
Дабы чрез то порок свой скрыть передо всеми.

Не искушай меня, мой свет, словами теми,
Которыми даешь заразу в сердце мне.
Не думаю искать я золота в дерьме,
Коль хочешь князю быть любовницей ты милой,
Так будь… А я, увы! век стану весть унылой.

Я рада бы была в его предаться власть,
И тут бы врезал он свою сурову часть,
Но малодушия сего я в нем не чаю,
Чтоб отсуленную тебе в меня вбил сваю.

Пристойно князю быть и щедрым и честным,
Коварно ты его вдруг делаешь скупым,
По щедрости его он столь великодушен,
Что всякого биткой довольствовать нескушен.

Противник может быть желанью моему
Отец, который в том…

Во всем будь безопасна,
Столь плешь Дурносова велика и ужасна,
Что будет Долгомуд со страху трепетать
И тщиться сам, чтоб вам в любви не помешать.

Возможно ль устрашить велика Долгомуда:
Он робостью не тлел и от слонова уда.

Уверит Дурносов, что плешь его хитра,
Что всякая от ней должна блюстись дыра,
И что он завсегда…

Я в том не сумневаюсь,
Но больше на тебя я в оном полагаюсь.

Имей надежду ты…

Хоть я тебе раба,
Но в случае таком и я дырой слаба,
Дурносова меня страшит великий уд;
Не знаю, можешь ли, княжна, снести сей блуд.
Хоть ты Дурносовым пленна любовным знаком,
Но он с задору как тебя поставит раком,
Сразит тебя, сразит великой толщиной,
Уж не пособит тут тебе родитель твой.

Почто смутилась вдруг, или внезапным входом,
Иль мысли я твои потряс так, как заходом,
Иль видом я тебя геройским устрашил,
Или вонючими словами осмердил?

Смущенья моего другая есть причина,
В котору привела мя страшная судьбина,
Что толстый знак страшит Дурносовой любви.

Яснея мне о том немедля объяви.