Иван Барков - Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова

О, если б было в сем согласие отцово!

При важности хранит и строгий он устав;
Я вызнал в нем давно благочестивый нрав.

Родительская власть уставы превышает,
Когда законно кто детей своих рождает,
Обязан строгим их законом управлять —
Кто жизнь дал детям, тот их должен воспитать.

Я часто жизнь даю, но сам не воспитаю:
Два дела делать вдруг как льзя, не понимаю.
Один имею член, одни и руки я,
В одну сунь — у другой готова щель своя.

О, коль несчастлив я, что тем не награжден,
Чем можно дать живот, чтоб мог быть <кто> рожден.

И дети иногда приносят нам печаль,
Мы сердцем чувствуем об них всегдашний жаль,
Различны к счастью их изыскиваем средства,
Мы должны отвращать от них жестоки бедства,
Их нравы исправлять, предписывать предел
Началу и концу с срединой всех их дел,
Которого б они отнюдь не преступали.
Дочь собственной моей примером есть печали,
Толь дерзновенно власть родительску презрев
И чаемый его в ничто поставив гнев.

Сколь много я ее люблю и почитаю,
Довольно из моих узнал ты слов, я чаю,
Которые тебе недавно говорил;
Когда за верность ты мою благодарил,
Тогда я мстить готов презлому супостату
За то, что причинил нам общей чести трату.
Не Секелия ли живот ее спасла,
Как дочь твоя к его любви склонна была,
Противна сделалась отцовскому тем праву
И своевольному тем следовала нраву?
Однако для твоей усердности ко мне
Прощаю в дерзостной я дочь твою вине.

Он ревностью давно пылает к ней безмерной.
Горячности его свидетель буду верной,
Я пред тобою быть стыжуся, лицемер!
Как явный видел ты и сам уже пример,
С каким стать подвигом желал врага противу,
Чтоб тем открыть любовь и страсть свою ревниву.

Мне справедливость в том повелевает так,
Когда пред всеми тот превозносился враг.

Величина красу не составляет в теле,
Искусством произвесть приятность можно в деле.
Я смолоду и сам бывал на всё ходок,
Хотя худой во мне под старость стал порок.
Как в юных летах цвет пред всеми стал быть славен,
Что не был мне никто в делах ебливых равен.
Я пальму изо всех один в том заслужил,
Что раз по тридцати за сутки плешь калил.
А ныне уж сего я дара не имею,
Не больше трех раз в ночь довольствуя, потею.

По немощи своей о прочих рассуждай.
Я смею ль дочери твоей промолвить: дай?

Она еще мала, узка ее и щелка.
Любиться в нежности — вить это не безделка;
Не возбранял бы я в любви ей пребывать,
Когда б опасности не должно было ждать:
Распорется ее щель бедная до пупа
И будет широтой не уже, как и ступа,
Тогда в нее ломи не только елдаком,
Но можно без труда толкать большим пестом.

Чтоб сладость снизу влить до сердца, сам постражду
И произвесть потщусь в ее махоне жажду.
Без пользы проводя цветущие лета,
Девица весь свой век пребудет сирота;
Лишившись всех другов, не будет знать отрады,
Пристойной в младости любовныя надсады,
Которых в старости не чувствует никто,
Хотя бы елдаков в шентю ввалилось сто.
Пусть, впрочем, говорят, кто молодым жил в горе,
Да в старость сладку жизнь он преобрящет вскоре,—
Противна правилу сему одна любовь,
В которой сладкая пока играет кровь,
При старости ж всегда бывает неприятна.

Противна речь твоя, хотя мне и понятна.
Могу ль без жалости кому отдать я дочь?

В замужстве первая бьызает тяжка ночь,
Котора в совести всех девушек терзает.
За лутчее всегда разумный почитает,
Не изнуряя свой терпеньем долгим дух,
И неизбежно зло окончить делом вдруг.
Когда б заране дочь мне ваша полюбилась,
С любезным бы своим без робости склешнилась,
Спокойна б в совести своей всегда была,
Хотя б и тысяче потом другим дала.

Когда законным с ней совокупишься браком,
Хотя в лежачку тешь, хотя поставя раком.
Что ж без закону мнишь в шанте пролить ты кровь,
То больше о пустом терять не должно слов.

Рассудок справедлив и похвалы достойной.
Исчезла срамота забавы непристойной!

Премудрый Долгомуд, могу ль я быть твой зять,
Достоин ли твою я дочь в замужство взять?
О, щедры небеса, доколе, ах! страдать,
Доколе красотой мне той не обладать,
Котора на меня оковы наложила,
Которая мой дух и сердце сокрушила?
Услышьте жалкое стенание и глас,
Кой простираю к вам, несчастный я, в сей час.

Оставь стенания, не проливай слез реки,
Несчастью многие подвластны человеки,
А ты желанное получишь от меня
То счастье, что тебя на дочери женя.
Не мешкавши о том я предложу невесте,
Пусть пойдет Щелкопер, твой друг, со мною вместе.

О, предвещанный мне желаемый успех,
Всхожу тобою я на самый верх утех,
Мне добрый Долгомуд дверь к счастью отворяет,
На мой салтык он дочь свою в любовь склоняет
И нудит строго ей со мною в брак вступить,
А я потщусь в нее любовну страсть влупить,
Которой лестная надежда мя питает,
Увы, сколь много мысль меня та устрашает:
Что, если Дурносов елдак свой обмочил,
Который все мои веселья помрачил.
О, храбрый Долгомуд, спеши скорей, спеши
Врага предупредить и ярость утиши,
Котора в елдаке его неутолима
И что есть дочери твоей весьма любима.
О, как я елдака Дурносова страшусь,
Конечно, им красы драгой своей лишусь.
На что я больше жду и казнь не совершаю
И злобному врагу ругаться попутаю?
Иду и казнь воздам достойную врагу!
Ах, если от него сычуг не сберегу!
Постой, исполню то, что прежде предприял,
Чтоб более елдак Дурносова не встал.

Готовься радостный исполнить вскоре брак,
Жених твой ждет тебя, готовься на елдак.
Днесь к щастию тебе дверь мною отворенна,
Моим ты промыслом вдруг сделалась блаженна,
Достойного тебе супруга я избрал,
У коего давно елдак, надеюсь, встал.

Любезный мой отец, я брак не презираю,
Но к шастью приступить такому не дерзаю.
Незрелость лет моих, незрелость и ума
Желаниям моим противятся весьма.
Исполнить бы твою не отреклась я волю
И всяку б приняла непрекословно долю,
Но страх нещастную удерживает тот,
Что узок у шенти моей безмерно вход.
Я лутче смерть принять безвременно готова,
Как муку оттого терпеть тирана злова.
Кто б ни был, что тобой мне обречен супруг,
Которой елдаком прохватит мой сычуг,
Всю внутренность мою пронзит своим кинжалом,
Чтоб было лехче мне, хотя бы смазал салом,
Но щастие мое злым роком не верши,
Чтоб горестную жизнь скончать мне на плеши.