Игорь Северянин - Том 1. Громокипящий кубок

Заалеют клены и залимонеют, будут ало-желты.
Побуреет в бурях море голубое, голубое небо,
Будет в зорях холод, в вечерах — угрозье, в полднях — хлаже золото.
Хочешь иль не хочешь — сердцем затоскуешь от немого гнева.

Ах, земле сочувствуй, — осудить опасно: после жатвы тяжко.
Надо же на отдых: хлеб свой оправдала труженица-матка.
Всех она кормила: и крестьян, и птичек, травку, и барашка.
Смертно вы устали: ты, земля и лошадь, рыжая лохматка,

Отдохните осень, отдохните зиму. Пробудитесь к марту.
С помощью Господней, помощью надежной, снова за работу.
Приходи, старуха, в старой желтой кофте! Вымечи-ка карту
На свою погибель, предсказавши солнцу к маю позолоту.

Наш почтальон, наш друг прилежный,
Которому чего-то жаль,
Принес мне вашу carte-postale
В лиловый, влажный, безмятежный
Июньский вечер. Друг мой нежный,
Он отменил мою печаль —
Открытки вашей тон элежный.

Мы с вами оба у морей,
У парусов, у рыб, у гребли.
Вы в осонетенном Коктэбле,
А я у ревельских камней,
Где, несмотря на знои дней,
Поля вполную не нахлебли,
Но с каждым днем поля сильней.

…Скажи, простятся ль нам измены
Селу любезному? Зачем
Я здесь вот, например? И с кем
Ты там, на юге? Что нам пены
В конце концов?!.. что нам сирень?!..
Я к нам хочу! и вот — я нем
У моря с запахом вервэны…

  О, ландышевая сирень! оранжевые облака!
Закатно-лимонное море безвольное!
  Несбыточная Мадлэн! О, веровая тоска!
О, сердце, — минувшим, как будущим, полное.
  И только. И больше ни чувства, ни слова.
  Все живо, как прежде.
    Как прежде, все ново.
    Как прежде!..
Бессмертные настроения:
  Сирень ландышевая…
  Облака оранжевые…
    В надежде
  Да святится мгновение!

Как пахнет морем от Вервэны
И устрицами, и луной!
Все клеточки твои, все вены
Кипят Вервэновой волной.

Целую ли твои я веки,
Смотрюсь ли в зеркала очей,
Я вижу сон чаруйный некий,
В котором море все свежей.

Неистолимою прохладой
Туда, где крапчатый лосось.
Где чайка взреяла Элладой,
Влекусь я в моревую сквозь.

Но только подойду я к морю,
Чтоб тронуть шлюпки бичеву,
Со сном чаруйным впламь заспорю,
К тебе у моря воззову!

Повеет от волны Вервэной,
Твоею блузкой и косой.
И, смутным зовам неизменный,
Я возвращусь к тебе с тоской.

Милый, добрый! пожалейте
Бедную свою пичужку:
Мельницу сломали нашу,
Нашу честную старушку.

Больно. Тяжко. Бестолково.
Все былое рушат, губят.
Люди ничего святого,
Дорогого нам, не любят!

Знали б вы, как я тоскую!..
Потоскуемте же вместе…
Может быть, теперь пивную
Выстроят на этом месте?!..

Пустыне смеют, — я сломаю!
Отомщу за честь старушки!
Добрый, милый! вы поймите:
Няня!.. мельница!.. игрушки!..

Сегодня волны не звучат,
И облако — как белолилия.
Вот английская эскадрилия
Плывет из Ревеля в Кронштадт.

Ты на балконе шоколад
Кусаешь, кутаясь в мантилии.
Сегодня волны не звучат,
И облака — как белолилии.

Я у забора. Горный скат.
Ах, ленно сделать мне усилия —
Сбежать к воде: вот если б крылия!
Я странной немотой объят
И жутью: волны не звучат.

Заволнуется море, если вечер ветреет.
Если вечер ветреет, не слыхать мандолин.
А когда вечер сонен, заходи, — и зареет
И зареет над морем голубой Вандэлин.
Вандэлин околдует, Вандэлин обогреет,
Обогреет живущих у студеных долин.
  У студеных долин, где приют голубей,
  Замиражится принц бирюзы голубей!

Мечты мои всегда у моря —
Того, откуда я бежал,
Себя безвольем опозоря,
Боясь любви, как змейных жал…

Я помню: сумерки лиловы…
Да, север, сумерки и май…
Идем втроем, Их две. Как новы!
Как неисчерпанны! — познай!

Олесенное побережье
И повороты, и холмы…
Какая нега! фразы реже…
И нет ли нас? И есть ли мы?

Ах, я не знаю, не узнаю,
Как я не знал тогда, тогда!..
Но к северу, но к морю, к маю! —
Всегда не здесь, всегда туда!

Не от того, что здесь мне плохо:
Мне лучше, мне милее здесь,
Но не сдержать о прошлом вздоха,
И я, — так что ж? — я в прошлом весь…

Стояли в полночь у обрыва
Я, мой Перунчик и жена…
Как Эда Финского залива,
Светила бледная луна…

О той я думал. У рыбачьих
Хибарок, лодок и сетей
Сверкнули глаза два горячих,
Меня зовущих из ветвей…

Я вздрогнул, — я шагнул для спуска!
Смелей с уступа на уступ!
Звала батистовая блузка
И очерк тех, — вервэнных, — губ…

Но тихо мне жена сказала
С неизменившимся лицом:
«Пусть подождет дочь адмирала,
Не торопись, — мы все сойдем»…

Как можно было в силуэте
Среди деревьев, сверху вниз,
Узнать соперницу, — в ответе
Нуждается такой сюрприз…

Дни, лепестковые как розы!..
Вдыхали счастья впопыхах!..
…Елены Яковлевны слезы,
И мой перед слезами страх…

Забуду ли и вас, профессор,
Анатом, сводник и хитрец,
Ползун по скалам и повеса,
Рогатых жен родной отец?…

Забуду ли террасу с пивом,
Ваш разговор с моей женой,
И тут же фразу: «под обрывом»,
Закушенную ветчиной?…

Забуду ли и нашу шлюпку
И бурноволновый волан?
Скидаемую быстро юбку,
На пляже позы «под Дункан»?…

А после звука Берлиоза —
Ее призыв в ночных полях!..
…Елены Яковлевны слезы,
И мой перед слезами страх?…

Спит белая вешняя яблоня.
Ей любо, как девушке, грезить.
Что, в зеркале неба корабль луня,
Восходит тоскующий месяц.

Плывет над землею он алчною,
Во влажном скользит малахите.
Он дышит дыханием яблочным
И сердце ее он похитил.

О грезы! К нему вы зареяли…
Вас месяц приветливо встретил…
Вам знойно, — просите о веере, —
И жар вам овеерит ветер.

О ты, звезда лазоревого льда,
Ты, Сириус сверкательно-кристальный,
Есть на тебе дворец, — он весь хрустальный!
Вокруг него серебрится вода;

Повсюду снег; но снег тот не печальный:
Лазурно-бел и бархатно-пушист;
Он вид всегда хранит первоначальный
И до сих пор, как в день созданья, чист.

Я покажу тому, чей взор лучист,
Все чудеса открытой мной планеты.
Вы слышите? — поют мои сонеты.

Ледяный стих серебрян и душист.
Лети, корабль, на Сириус, — туда,
В кольцо волшбы лазоревого льда!