Превращение
Это было в Нью-Йорке, это было подземке,
Под громадами зданий, под туманностью вод
По диванам сидели, обэлектрясь туземки,
Что к супружеству падки, не предвидя развод.
За окном проносились движенья полоски:
Фонари и карнизы, и фигуры людей.
Меж сидевших чернелися две негритоски,
На округлостях тела казавшись седей.
И меж ними вприжимку сидела блондинка,
Вся прозрачно синея просветом очей,
Вся — готовность растаять, весенняя льдинка
В трепетаньи собвея бесстрастных свечей.
Я смотрел на блондинку, на двух негритосок
И…, внезапно… поляне погасших огней
По прозрачности белой побежали полоски
И блондинка вдруг стала немного темней…
И чрез пару одну и еще остановок —
Предо мною сидела чернее смолы
Эфиопии мрачной одна из утровок,
Что скалисты зубами и коксово злы.
Грохотали собвеи, давясь поездами
И подземные дыры хрипели, как бас…
А блондинок все меньше синело очами,
Превращался в негро-свирепую мазь.
1928 г.
Нью-Йорк, 14 улица
На фарме («Врывается ветер снаружи, с поляны…»)
Врывается ветер снаружи, с поляны,
Где листья отмыты упавшим дождем,
Где очи дрожат голубея Светланы
И ветви поют: «подождем»…
В румянце, в объятьях ажурные тучки;
Запахано поле, весна без конца.
Жизнь ласка одна, без придир закорючки
Как день, что не знает подвох — подлеца.
Пенсильвания
С приходом осени в природе
Вступают в строй иные краски.
Вот тыкв ряды на огороде —
Как римлян бронзовые каски.
Где зелень услаждала взоры,
Соседний в спектре воцарился цвет,
А в час зари, опустишь шторы —
Лиловый небо шлет привет.
Повсюду властвует, наружась, утомленье
И струны арф не трогает Эол,
Когда в камине теплятся поленья,
Сонливо тень легла на пол.
Осенней тьмою тихо, как в могиле,
Той первой ночью, что придет для всех…
Порыва нет. Нет веры в силы
Земле вернуть румяный счастья смех!
Октябрь
Нью-Йорк
Ненужные (Весна в капиталистическом городе)
Усталые люди приходят весною
На парка скамейках часами сидеть;
Со взором потухшим, с согбенной спиною
И кожи оттенком, как старая медь;
Пассивно считают истекшие весны,
Песчинки — недели и камни — года,
Их время давно обеззубило десны
И тускло в зрачках их застряла слюда.
И в синем параде весны ликованья,
Где каждый росток — комсомольская песнь,
Сидят… как мозоли тоски, изваянья…
Фабричных бульваров, ненужная плесень.
Май, 1932
Сентрал Парк. Нью-Йорк
Я шляпу снял перед осенним лесом,
Чтя карнавалы красок и тоски,
Следя с сочувствующим интересом,
Как холода румянят рощ виски.
Глубокой тишиною успокоен;
Одна роса шуршит с мертвеющих листов…
Кудрявый лес — он утомленный воин
С летучей конницей сражавшийся ветров.
Я — тоже воин, знавший жизни битвы
С двуногой подлостью, с ничтожеством и злом,
Те, что секут острее бритвы,
И жадным тернием спускаются над лбом.
И что ж дало свидание с воякой?
Чему учил рапсодией — урок?
— Иди всегда под ярким стягом!
— Взорвись в восторг, когда потухнуть срок!
1931 г.
Инвуд над Гудзоном
Нет не уставом, почерком сегодня
Я мысли беглые бумаге предаю…
Мной на корабль положенная сходня,
Что в край идет, который вам дарю.
В новейшем — старина, в любой старухе — младость
Вглядись видна! В тоске — былая радость.
О Нибелунгах песнь, иль Фета манускрипты
Листы бумаги, пергамент
Столетий прошлых крипты,
Иль дня сего момент!
1931. XII 26
Н<ью-> Й<орк> А<мерика>
Стихотворения разных лет*
Зеленый дух, метнул как смело камень
В глубь озера, где спали зеркала,
Взгляни теперь, как ярый вспыхнул пламень,
Где тусклая гнездилась мгла.
Как бессердечен ты, во мне проснулась жалость
К виденьям вод, разрушенным тобой.
Тебя сей миг сдержать хотелось малость
Над бездной праздно голубой.
<1910>
Презрев тоску, уединись к закату,
Где стариков живых замолкли голоса.
Кто проклинал всегда зеленую утрату,
Тот не смущен победным воем пса.
О золотая тень, о голубые латы!
Кто вас отторг хоть раз, тот не смутится днем.
Ведь он ушел на век, орел любви крылатый,
О отзвук радости мы вожделенно пьем.
<1910>
Op. 43.
В пустую ночь ушел старик бездомный.
Ни разу не взглянув назад,
Никем не спрошенный, укромный,
Покинув шумный вертоград.
Пускай ликуют скорые потомки:
Ведь к прошлому легко слабеет взгляд.
До гроба черного котомки
Не выпускать из рук он рад.
Так что ж! отринутый отчизной.
Ее взаимно он отторг,
Учись же торга дешевизной,
Ходи почаще в цвелый морг.
Седыми прядями волос
Овив костлявый траур плеч,
Зима — бесформенный колосс —
Свой изощренный емлет меч!
И, прикасаясь, бледный звон
Роняет сталь, рои надежд
Несут существенный урон
Под алой тишиной одежд.
И лишь один в листах лампад
Во власти беспричинных строк,
Нажав мгновения курок
Играет весело впопад.
<1913>
Op. 45.
Тесный тупик
Утомленный лик
Проглотил.
Совершал свой круг
Черный сюртук.
Огибая ил,
Злостно фонари
До самой зари
Чуть цвели.
А свинцовый меч
Над уклоном плеч
Чернел вдали.
О, ночь! О, бездна лун!
Дрожащий плоский лгун
Над мостовой —
Зимы больной колдун.
Свистун, вещун, плясун
Угрюмый, хитрый, злой.
<1913>
Приказ («Заколите всех телят…»)
Заколите всех телят
Аппетиты утолять
Изрубите дерева
На горючие дрова
Иссушите речек воды
Под рукой и далеке,
Требушите неба своды
Разъяренном гопаке
Загасите все огни
Ясным радостям сродни
Потрошите неба своды
Озверевшие народы!..
1914 г.
Московский уезд
Мне нравится беременный мужчина
Как он хорош у памятника Пушкина
Одетый серую тужурку
Ковыряя пальцем штукатурку
Не знает мальчик или девочка
Выйдет из злобного семечка?!
Мне нравится беременная башня
В ней так много живых солдат
И вешняя брюхатая пашня
Из коей листики зеленые торчат.
<1915>
«Пространство = гласных…»
Пространство = гласных
Гласных = время!..
(Бесцветность общая и вдруг)
Согласный звук горящий муж —
Цветного бременил темя!..
Пустынных далей очевидность
Горизонтальность плоских вод
И схимы общей безобидность
О гласный гласных хоровод!
И вдруг ревущие значенья
Вдруг вкрапленность поющих тон
Узывности и оболыценья
И речи звучной камертон.
Согласный звук обсеменитель
Носитель смыслов, живость дня,
Пока поет соединитель
Противположностью звеня.
<1915>