Том 3. Стихотворения 1827-1836 - Александр Сергеевич Пушкин

Ты просвещением свой разум осветил,

  Ты правды чистый свет увидел,

И нежно чуждые народы возлюбил,

  И мудро свой возненавидел.

Когда безмолвная Варшава поднялась,

  И Польша буйством опьянела,

И смертная борьба . . . . . началась,

  При клике «Польска не згинела!» –

Когда же Дибич . . . . .

  Пестро парижский пустомеля

Ревел на кафедре . . . . .

  Ты пил здоровье Лелевеля.

  Ты руки потирал от наших неудач,

  С лукавым смехом слушал вести,

Когда . . . . . бежали вскачь

  И гибло знамя нашей чести.

. . . . . Варшавы бунт . . . . .

    . . . . . . в дыме.

Поникнул ты главой и горько возрыдал

  Как жид о Иерусалиме.

О нет, мне жизнь не надоела,

Я жить люблю, я жить хочу,

Душа не вовсе охладела,

Утратя молодость свою.

Еще хранятся наслажденья

Для любопытства моего,

Для милых снов воображенья,

Для чувств . . . . . всего.

Друг сердечный мне намедни говорил:

По тебе я, красна девица, изныл,

На жену свою взглянуть я не хочу –

А я всё-таки . . . . . .

Конечно, презирать не трудно

Отдельно каждого глупца,

Сердиться так же безрассудно

И на отдельного страмца.

———

Но что . . . . . . чудно –

Всех вместе презирать и трудно –

———

Их эпиграммы площадные,

Из Бьеврианы занятые

Воды глубокие

Плавно текут.

Люди премудрые

Тихо живут.

Ночь тиха, в небесном поле

Светит Веспер золотой.

Старый дож плывет в гондоле

С догарессой молодой.

Воздух полн дыханьем лавра.

Дремлют флаги бучентавра.

Море темное молчит.

. . . . . . . . . .

Сей белокаменный фонтан,

Стихов узором испещренный,

Сооружен и изваян

. . . . . . . . . .

Железный ковшик . . . . .

. . . . . . . . . .

. . . . цепью прицепленный

Кто б ни был ты: пастух, . . .

Рыбак иль странник утомленный,

Приди и пей.

Еще в ребячестве бессмысленно лукавом

. . . . . . . . . .

Я встретил старика с плешивой головой,

С очами быстрыми, зерцалом мысли зыбкой,

С устами, сжатыми наморщенной улыбкой.

Когда так нежно, так сердечно,

Так радостно я встретил вас,

Вы удивилися, конечно,

Досадой хладно воружась.

Вечор в счастливом усыпленье

. . . . . . . . . .

Мое живое сновиденье

Ваш милый образ озарил.

С тех пор я . . . . . слезами

Мечту прелестную зову.

Во сне я осчастливлен вами

И благодарен наяву.

Любезнейший наш друг, о ты, Василий Львович!

Буянов в старину, а нынешний Храбров,

Меж проповедников Парнаса – Прокопович!

Пленительный толмач и граций и скотов,

Что делаешь в Москве, первопрестольном граде?

А мы печемся здесь о вечном винограде

И соком лоз его пьем здравие твое.

Надо помянуть, непременно помянуть надо:

      Трех Матрен

      Да Луку с Петром;

Помянуть надо и тех, которые, например:

  Бывшего поэта Панцербитера,

Нашего прихода честного пресвитера,

      Купца Риттера,

Резанова, славного русского кондитера,

Всех православных христиан города Санкт-Питера,

    Да покойника Юпитера.

Надо помянуть, непременно надо:

  Московского поэта Вельяшева,

Его превосходительство генерала Ивашева,

И двоюродного братца нашего и вашего.

Нашего Вальтера Скотта Масальского,

Дона Мигуэля, короля португальского,

И господина городничего города Мосальского.

Надо помянуть, помянуть надо, непременно надо:

  Покойной Беседы члена Кикина,

  Российского дворянина Боборыкина

И известного в Банке члена Аникина,

Надобно помянуть и тех, которые, например, между прочими:

  Раба божия Петрищева.

  Известного автора Радищева,

  Русского лексикографа Татищева,

  Сенатора с жилою на лбу Ртищева,

  Какого-то барина Станищева,

Пушкина, не Мусина, не Онегинского, а Бобрищева,

  Ярославского актера Канищева,

Нашего славного поэта шурина Павлищева,

Сенатора Павла Ивановича Кутузова-Голенищева

И, ради Христа, всякого доброго нищего.

Надо еще помянуть, непременно надо:

Бывшего французского короля Дисвитского,

Бывшего варшавского коменданта Левицкого

  И полковника Хвитского,

    Американца Монрое,

Виконта Дарленкура и его Ипсибое

И всех спасшихся от потопа при Ное,

  Музыкального Бетговена,

  И таможенного Овена,

  Александра Михайловича Гедеонова,