Произрастал в земле ливанской кедр,
Воспетый в гимне вещего Давида.
Был иудейский праведник не зря
Своею высью кедру уподоблен...
О, сколько бурь, терзая и разя,
С тех пор пылало пламенем недобрым!
Сто поколений, головы сложив,
Пришли и пали немо и нелепо,
А кедр ливанский и сегодня жив
И также рьяно рвется в то же небо.
Мне не познать глубинных тайных недр,
Из коих в мир пришла твоя порода,
Но что-то есть в тебе, ливанский кедр,
От сущности еврейского народа.
Восторг и трепет, и душевный страх
Я ощущал, встречая постоянно
Тебя в ливанских грезящих горах
И символом – на знамени Ливана.
Здесь, на земле, где всюду грех да ложь,
Да лесорубов яростные лики,
Всё кажется, что ты, о кедр, живешь
Для некой древней миссии великой.
И не забыть вовек, конечно, нам,
Что на заре пророческих столетий
Был из тебя построен Первый Храм,
И день придет: построен будет Третий.
ПЯТАЯ ОТКРЫТКА
Вдруг недоброе приснится,
И заплачешь ты во тьму:
"Муж мой, бедный, за границей –
Тяжко, бедному, ему.
Он страдает и тоскует..."
Нет, как раз наоборот:
Здесь душа моя ликует,
И танцует, и поет.
И бодрит меня, лаская,
Плоть и душу веселя,
Эта близкая такая,
Бесподобная земля.
Хоть ее ни сантиметра
Мы присвоить не хотим,
Эту землю в знак Завета
Уважаем мы и чтим.
Знай, жена моя Илана,
Научи и дочь Рахель:
Территория Ливана –
Тоже Эрец Исраэль!*
* Перечитай 34 гл. Четвертой книги Моисея или посмотри Евр. энциклопедию, т.12, стр.205: "На севере Ханаан включал в свои пределы весь Ливан... Вся страна, ограниченная этими пределами, считалась Землей Обетованной, будущей территорией времен мессианских, хотя она целиком никогда не была во власти евреев". Эта цитата случайно, но весьма кстати нашлась в моей записной книжке.
В ДЖУНИИ
Порой при зрелище чудес
В себе сдержать не в силах смеха я:
Армянка села в мерседес,
Перекрестилась и поехала.
Но где здесь чудо? Что за страсть? –
Армян в Ливане видел много я.
Однако эта родилась
В Москве; девчонку филология
Влекла, и некий армянин
Учился с ней в аудитории;
Он был при этом гражданин
Ливанский – вот и вся история.
И никаких тут нет чудес.
Но удержать не силах смеха я:
Москвичка села в мерседес,
Перекрестилась и поехала.
ШЕСТАЯ ОТКРЫТКА
Я шел по улицам Сидона,
А мне навстречу шли ливанцы,
Они смотрели умилённо,
Чуть не бросаясь целоваться.
Но это все давно известно,
И вновь пишу я в этом тоне
Лишь для того, признаюсь честно,
Чтоб сообщить: я был в Сидоне.
В ВЫСОКОГОРНОМ ГОРОДЕ АЛЕЙ /СЕДЬМАЯ ОТКРЫТКА/
В высокогорном городе Алей
Я пиво пью за девять шекелей.
А на балконах, как бы невзначай,
Сидят ливанцы, попивают чай...
Здесь шли бои, дрожала плоть земли,
Но эти дни тревожные прошли.
И вот теперь здесь мирный быт и труд,
Хотя внизу – бушующий Бейрут,
Как на ладони... Но покой – в горах.
Жена моя, забудь свой глупый страх!
Иль хоть немного сделайся смелей
От этих строк о городе Алей.
БИБЛОС
Библос – один из древнейших городов мира и священный город финикиян; был знаменит, как главный центр культа Адониса и Ваалтиды... По свидетельству книги Йегошуа бен-Нуна /І3,5/, область Библоса не была покорена израильтянами при занятии ими Земли Обетованной.
Евр. энциклопедия, т. 6 , стр. 21
Как будто у времени
нету ни вех, ни границ,
Как будто теченье его
совершенно забылось:
Евреи,
сойдя для чего-то с библейских страниц,
Идут, озираясь,
по древнему городу Библос.
Привычное чудо:
Израиль по-прежнему юн,
И так же, как встарь,
ненасытен души его голод;
О Библосе, – было, –
вещал Йегошуа бен-Нун
И нам, умирая,
велел покорить этот город.
Здесь грозно блистали
кумиры враждебных богов,
Царили цари,
но рассыпались их обелиски, –
И не для отплаты
далеких библейских долгов
Пришли мы к тебе,
исторический град финикийский.
Ты столько познал
на своем злополучном веку! –
Устал и поник,
и взираешь на нас, равнодушен:
Не нами построен
ты был на морском берегу,
Не нами прославлен,
не нами разбит и разрушен.
От стольких народов,
культур, философий и вех –
Насмешка истории,
глупость ее и нелепость –
Остался с тобою
один лишь тринадцатый век –
Как вера его и лицо –
крестоносская крепость.
Старинного недруга
чую я в этом лице...
За честь показать нам
его лабиринты и своды
Отчаянно спорят
и жребий бросают в конце
Четыре ливанца,
историки – экскурсоводы.
И вот узнаем мы,
как, смерти прося у судьбы,
В безвыходных муках
ворочали тонные глыбы
На этой постройке,
звеня кандалами,
рабы,
Которых сюда
крестоносцы сгоняли на гибель.
Ведет вдохновенно
экскурсию экскурсовод,
В нем виден порыв
и талант, очевидно, немалый;
Он явно взволнован,
когда нас зачем-то зовёт
К фундаменту крепости,
ниже и ниже в подвалы.
Свечу зажигает,
и нам открывается вид,
Пронзающий душу,
и слушаем мы благодарно:
- Смотрите внимательно:
это ведь Мaген Давид –
Священный ваш знак;
мы его раскопали недавно.
Его нацарапал
какой-то безвестный еврей
В порыве молитвенном
веры своей и надежды
И тут же, наверно,
засыпал землей поскорей
От глаза врага
или просто глупца и невежды.
Предчувствуя гибель,
он знал, что спасения нет –
Была эта крепость
его безнадежною клеткой,
Но вот вам, друзья,
завещанье его и привет,
Примите привет
от далекого вашего предка.
Его не сломили
ни цепи мучительных дней,
Ни голод, ни холод,
ни жажда, ни жар и ни слякоть! –
И слезы стекают
из глаз огрубелых парней,
Прошедших войну
и давно разучившихся плакать...
Сместились эпохи,
и словно не знает границ
История мира;
века раскрошились навыброс,
Но Новый Израиль пришел,
чтобы трепетно ниц
Тебе поклониться,
невольник из города Библос.
Пришла пора: мы завтра рано
Взойдем по трапу корабля.
