Макс Армай - 33 Буквы

Зелёный разметался среди снега.
Оранжевый застрял средь тысяч крыш.
А синий, с высоты земного неба,
Сорвался в пруд и спрятался в камыш.

И жёлтый, не найдя цветного брата,
Раскрасил, с горя, уличных котов.
А где был красный — менестрель заката —
— О, том, увы, не ведает никто.

Лишь голубой и тот, что был фазаном,
Избавившись, от сливших цвет, оков,
Умчались прочь, в неведомые страны,
Где нет ни белого, ни всех иных цветов.

Растекается снег ручьём,
Под ногами весёлой Весны.
Я пою тебе ни о чём,
Лишь от счастья своей любви.

Расцветает душа цветком.
День — как сладкая карамель.
У меня в твоём сердце — дом,
А глаза твои — его дверь.

Не брани же меня, не гони,
Не давай стать бездомным псом.
Лучше в сердце своём запри,
Чтоб навеки мы были вдвоём.

Лучше в жарком касании губ
Дай истаять мне, до конца.
Лучше в нежном объятии рук
Дай забыть, что такое слова.

И пусть стану навеки я нем
И бесплотен, как нежный вздох.
Я из множества вечных тем
Взял бы ту, где любовь — это бог!

В бесплотной вечности затерян навсегда,
Лежу на дне безумного сознанья.
Я — только сон больного мирозданья,
Безвольный пленник вихря бытия.

Не важно, есть я, или нет меня.
Не важно всё — есть мир, иль его нету.
Всё распадётся в пыль, когда-то канет в Лету,
Исчезнет то, что не было всегда.

Но тку узор, и в том моя судьба,
Из сочетаний, столь же одиноких,
Затерянных уже в своих мирах,
Любимых мною и в меня влюблённых.

Ещё один круг в колесе мирозданья.
И снова весна вместо снега и стужи.
А я, всё по-прежнему, в центре незнанья,
От вечных вопросов хандрю и недужу.

Всё столь же неясно и сковано тайной,
Зачем этот путь бесконечного круга?
Откуда приходит к нам радость сознанья?
И с жизнью откуда приходит разлука?

Что значит любви обжигающей пламя?
В чём сила манящего взгляда любимой?
Всё это, по-прежнему, вечная тайна.
И в этом, по-прежнему, тайная сила.

В том краю, где от солнца пожухла трава,
Там, где степь возле гор и море,
Где цикады поют, и где зреет лоза,
Я обрёл своё счастье и горе.

Взгляд пытливый, задумчивый, полный тепла,
Попросил — будь моим отныне.
Но просили о том же мои глаза,
И уста о любви молили.

Запах горькой травы нам дарила земля,
Мы лежали, обняв друг друга.
И мы верили, что нас свели небеса,
И что вместе всегда мы и всюду.

И отдавшись во власть своей новой судьбы,
Я всю душу вложил в твои губы.
Я забыл обо всём, я тебя лишь любил,
И мне ангелы пели в трубы.

Ну а ты — ты нежнее была мотылька,
Ты пьянила меня сладким мёдом,
И смотрела, смотрела, с любовью в глаза
Светлым днём и под небом звёздным.

В том краю, где от солнца пожухла трава,
Там, где степь возле гор и море,
Где цикады поют, и где зреет лоза,
Я обрёл своё счастье и горе.

Мои рифмы осыпались скорбным дождём,
И Пегас поломал свои крылья.
Я повержен. Добей милосердным мечом,
Чтоб смешался с земной я пылью.

Чтоб когда-нибудь, пусть через сотню веков,
В мир, разбуженный чьим-то Словом,
Я явился бы нежным, печальным цветком,
И с тобой повстречался бы снова.

Ты меня, улыбнувшись, сорвала б с земли,
И согретый твоею рукою,
Я бы вновь всё шептал бы тебе о любви
И на грудь тебе капал росою.

Мои рифмы осыпались скорбным дождём,
И Пегас поломал свои крылья.
Я повержен. Добей милосердным мечом,
Чтоб смешался с земной я пылью.

Я растаял в тебе, без остатка.
Я вошёл в глубину твоих глаз.
И отныне живу, как загадка,
Как вопрос, на любимых губах.

Без тебя — я как берег пустынный,
Где не слышен и чайки крик.
Ты, наверно, мне море отныне,
А я, видимо, твой старик.

Но плескаясь в безбрежном счастье,
Погружаясь в него, с головой,
Я не ведал, что в одночасье,
Ты, сквозь пальцы, уйдёшь водой.

Моя любовь — не новенький камзол.
Она — старинный фрак, замасленный местами.
Он пахнет ссорами, обидами, слезами,
Но он и есть, поверь, сама любовь.

Хоть он не нов, но сколько в нём тепла!
Он сшит из чувства, преданности, боли.
Тебя, мой друг, он любит, нежит, холит.
И только ты ему нужна одна!

Он помнит всё. Одень же на себя!
И ткань его любви тебя обнимет снова.
И он опять прошепчет тоже слово.
Он скажет вновь. — Да, я люблю тебя!

Ты не хочешь сказать мне и нескольких слов,
Словно я стал тебе врагом.
Ты бежишь, пусть из горьких, но преданных снов
И из сердца, где был твой дом.

Ты уходишь, зачем-то сжигая мосты,
Рвёшь безжалостно звонкую нить.
Только я ведь уже — часть твоей судьбы,
А былого — не отменить.

Пусть я в прошлом (как горьки, порою, слова),
Но я в сердце храню теплоту.
И пусть даже тебя не верну никогда,
Всё ж молю — не гони в пустоту!

Христос воскрес! — Воистину воскрес! —
— Так в этот день здороваются люди.
Но я, по-прежнему, всё вижу тот же крест,
Где тот же смертный голову понурил.

Нельзя за всех грех искупить сполна,
И всем прощения не будет ради жертвы.
Но всё же жаль, и всё ж болит душа —
— Ведь люди так же, как и раньше, слепы.

Мне всё это — лишь грустный, древний миф.
Всё это было, но совсем иначе:
Наивный странник, ты за то погиб,
Что слишком верил людям и удаче.

Мир — расколотое стекло.
Что-то сделал я в жизни не так:
За окном, как в аду темно,
И в душе — бесконечный мрак.

Уходи же, не стой над душой.
Даже ангелы могут лгать.
Ты сказал. — Она будет с тобой! —
— Хотя правды не мог не знать.

Я не верю в твой белый цвет.
На измену легко перо.
Уходи же, мой вестник бед,
Я не жду от небес добро.

Пусть померкнут мои глаза.
И в груди оборвётся стук.
Я уже разложил образа
И готов в царство вечных мук.

Отвергаю я божий дар —
— Старик выжил давно из ума:
Верно был безнадёжно он стар,
Когда миру шептал Слова.