Радиоприемник. О! Голоса на разных языках, музыка дальних стран – часами кручу настройку. Особенно нравится зеленый огонек – раскрывает крылья, прячет. Фотоаппарат, «Зоркий-С». Немного поколебавшись, его мне тоже доверяют. Выдержка, диафрагма, фокусировка – это просто! Трудно зарядить пленку. Красный фонарь, проявитель, закрепитель, увеличитель. На чердаке в пыли старый, дедов – без электричества, на солнечном свете.
Каждый день что-то происходит. Белка и Стрелка. Лайка. Гагарин! Титов! Водородная бомба, убили Кеннеди, Ван Клиберн. Леночкин старший брат – стиляга. Американская выставка в Сокольниках. Передача «В субботу вечером». Два батона в одни руки.
3,12, и сразу 3,62 вместо 2,87. Допустим, повышение цен на водку меня и домашних не трогало – но растут и все остальные цены. Идут разговоры сквозь зубы, мне родители грозят – никому! Приезжает бабушкина сестра, очень мрачная, они надолго закрываются. Через годы узнаю: в нашем Новочеркасске восстание, разгромлен райком. Танки. Солдаты отказываются стрелять в народ и переходят на сторону рабочих. За рычаги садятся кэгэбэшники, расстреливают сначала население, потом военных.
Горький. Все иначе. Никаких восстаний. После того же фокуса, повышения цен, наутро ни один человек не вышел на работу. Ни один в целом городе. Цены вернули. В Горьком делают ракеты, реакторы, подлодки. Отец там часто бывает, по работе.
В Лихоборку сливают мазут, она превращается в Амазонку. Дома в поселке ломают, местность застраивают коробками. Мы переезжаем в Тушино и там начинается совсем, совсем другая жизнь.
Через годы в солнечный февральский день мы с Ритой осматриваем Грачевку. Амазонка засыпана, там пустырь, забор, стройка века. Кварталы хрущоб. В школе мусарня. От ограды мало что осталось. Львы и кариатиды заколочены досками, сад вырублен. Лестница на башенку настежь, мы приносим жертву Приапу на балкончике, с видом на окрестности. Морозец легонький, не привыкать. Вороны глядят на нас с черных липовых сучьев.
Проходит время. Илонка невероятно изящна, тонка – ее талию я свободно обхватываю пальцами двух рук. Притом, на каблуках она с меня ростом. Два бездонных колодца, артистичные пальцы, густые волосы и мрамор. Бездны глядят не отрываясь: я твоя. Живет на Фестивальной, посередине между бывшими Ховриным и Аксиньиным… ну, чуть за рынком.
Теперь тут, разумеется, однообразные серые клетки. В 1922-ом где-то здесь, в лабиринте штакетника, родился Боря Бункин. Его отец был геодезистом, как и мой дед; и тоже учился в Межевом. Боря крестился в Акси-ньинской церкви (у Амвросия? еще был жив). Купался: маленьким в Лихоборке, подросши – на Канале. «Будущие летчики», 1938. Бункин слева. На Химкинском водохранилище тогда испытывали гидросамолеты – а строили на другом берегу, в Захарково, мы туда непременно заглянем.
Учился в нашей двухэтажной школе. Вероятно, как и мой отец, как и я, ходил в те же булочную и керосинную лавки. На фронт не взяли: зрение. Поступил в МАИ, работал фрезеровщиком на «Салюте» – это бывший «Гном», построенный французами в 1912 году завод авиадвигателей. Фарман, Ньюпор, петля Нестерова – это все гномовские моторы. Монстр МИГ-25, ракета с пилотом – их работа. Теперь СУ-27, ТУ-344. А еще Салют делает замечательные байдарки. Мы туда еще обязательно наведаемся, по дороге в Лефортово.
После войны Бункин пошел в «Алмаз» – снова на Соколе, возле МАИ – через дорогу. Делали «Беркут» – ракетную систему ПВО. По личному указанию Сталина, в глубоком секрете от верхушки министерства обороны – какая предусмотрительность! Брали совсем молодых ребят, целыми выпусками, брали зэков. Людей страшно не хватало – все, способные держать логарифмическую линейку, уже работали над бомбой и ее ракетой. В системе ПВО было создано два кольца вокруг Москвы. Говорят, Бункин циркулем нарисовал две бетонки, воткнув иглу в Кремль. Помните, как Николай проектировал железную дорогу? Надо бы нам проехаться по этим бетонкам.
После смерти Вождя «Беркут» переименовали в С-25. Тогда все переименовывали. Вот не возьму в толк, почему рекам имена не меняют, если горам можно? Потом были С-75 (Пауэрс, а потом 421 американский самолет во Вьетнаме), С-125, С-200 (Ирак, Югославия), С-300, С-400. 4 марта 1961-го впервые ракетой был уничтожен спутник – противник смог это сделать только через 23 года. Академик Бункин создал несколько поколений противоракетного и противокосмического оружия. Он, слава Богу, жив (2008) и по-прежнему научный руководитель «Алмаза». Директоров же за эти годы отстреляно без числа.
Илонка, кажется, познала секрет счастья. Она довольна жизнью, мелкой должностью в какой-то конторе. Ничего не требует и от меня. Нужно только, чтобы подле нее всегда был мужчина, свой, постоянный. Мы ходим купаться на Залив, гуляем по Грачевке, по парку «Дружба» и Речному вокзалу. О, Речной вокзал!
Построен в 1935-м, к открытию Канала. Москва – порт пяти морей, как гордо! Сталинский план покрыть всю страну сетью водных путей. Теперь это несбыточно. А ведь не так глупо, самый дешевый транспорт. Перебрось Россия воды северных рек в Азию, Афганистан был бы в кармане. Ключ к Ирану, путь в Индию. Странно: заключенных сейчас едва ли не вдвое, чем при Сталине. Отчего канал не выкопать…
Он похож на двухпалубный корабль. Колонны, шпиль – мачта. Огни, музыка. Дубовые двери, бронзовые ручки. Фонтаны, лестницы, регулярный парк – сплошь голубые ели. Тридцать два медальона на фасаде – метровые фаянсовые блюда. На них символы эпохи: паровоз, пароход, самолет, радиостанция, стальные мосты, дирижабли, метро. К причалам эйзенштейнова лестница. Отходит корабль, прощание славянки. Каюты, ковры, зеркала, матовые светильники, крахмальные скатерти. Астрахань, Вологда.
Теперь вокзал сильно облез, медальоны полопались, штукатурка отваливается пластами. Но ели голубы, и клумбы сияют розами. На нас с Илонкой оборачиваются. Широкая юбка до пят, как алый парус. Ну почему, почему она не носит мини!
Нагулявшись, идем к ней домой. Прикольно, в доме ни единой книги, вообще ни одной – ну, газета с программой. Зато чистота. Илонка тщательно стелит постель. Раздевается, вешает одежду на стул, разглаживает. Надев халат, идет в ванную. Возвращается, отправляет под душ меня. Кажется, ей хочется проверить, хорошо ли помылся. Ложится на спину, руки по швам, ноги прямо. Как она красива! Захватывает дух. Когда, наконец, обнимаю ее, в меня впивается затяжной поцелуй. Какая страсть! Однако проходит минута, другая… начинаю задыхаться. Все это очень мило, но из такого положения совершенно невозможно, так сказать…
Успокаиваю, уговариваю, ласкаю. Ласки ей нравятся, она радостно стонет, но… Проходит ночь, мы встаем невыспавшиеся. Продолжаем встречаться. Ходим на пляж, по окрестностям, музеям, в мою мастерскую. Илонка – превосходная модель, мы занимаемся фотографией к обоюдному удовольствию. В мастерской она не дает, пыльно. Однажды в Заливе нас застигает дождь, публика разбегается, мы вдвоем. Обнимаемся, одни на громадном пляже. Илонку охватывает дрожь, она стонет, слабеет. Вот-вот… но нет, домой, надо душ.
Пробую напоить – к рюмке не прикасается. Пробую поговорить – уверяет, что любит без памяти и готова на все, но только не ЭТО, не «грязное» – то есть не так, не сяк, не… Порядочная девушка делает это только на спине с прямыми как палки ногами. Мы расхаживаем по квартире голые, пьем чай, снова ложимся и жарко обнимаемся, обнимаемся, боремся… Илонке нравится нагота, но прикоснуться к одноглазой змее она не решается. Яда боится? Наконец, в какой-то момент мне удается провести обманный прием, вхожу по-собачьи. Вырывается, спортсменка, как бешеный конь. Мы скачем, скачем в убыстряющемся темпе, она кричит, жарко потеет и обмякнув, валится набок. Ура! Барьер сломан, дальше пойдет по маслу…
Ага! Густо покраснев, Илонка рыдает: никто еще не делал с ней такой гадости, это ужасно, я должен обещать никогда больше не пытаться. Ничего не понимаю. Утешаю, целую. Через полчаса, собравшись повторить подвиг, я оказываюсь на исходной позиции: она на спине, ноги прямо. Зацепив руки в замок за моей спиной, целует меня, целует, целует…
Проборовшись половину лета, я мог похвастать едва, может быть, тремя вымпелами. Закрадывались сомнения. Но днем была сама преданность, ловила мой взгляд и угадывала желания. Махнул рукой – время покажет. Тут случилась командировка, недели на две. Илонка смягчила принципы, дело наладилось. Но стала рассеяна, то требовала немедленной встречи, то неожиданно отменяла, то пропадала на несколько дней, не отвечая на звонки… Кто он был, счастливец, хорош ли собой, я узнавать не стал. Больше мы не виделись.
Несколько лет назад, летом, наконец, приезжаю в гости к Ирине. Она сняла под офис флигель в Грачевке и купила квартиру по соседству – ради удобства. Гуляем по окрестностям нового жилья. Сыплю историями про эти места. Про клуб «Строитель», про кладбище, про чикагских девочек, которые мне все про это объяснили, про коптевские бани и старика с огромным членом, про Тимирязевку, про фотостудию, которую мы организовали в квартире Андруся. Ирина смеется как сумасшедшая: выходит, экскурсия по местам боевой славы? Может, вместе пожить – так, немножко, на пробу?
