"Я сдурил." - Дурачок признался. -
"Когда враг подступил, опасался,
Взвесил с разных сторон
И решил: это – сон.
Лёг в кровать и застыл.
Я, как мудрый, сглупил
...И среди мудрецов оказался."
Ещё будут судить - рассуждать,
Старый сказ повторяя при всех,
Как смогла наша жизнь притчей стать
И как смерть наша вызвала смех.
И, как солнца пощада не вечна,
Мудрость мудрых погубит, конечно.
Как голубка оплачет птенца,
Глупость тоже оплачет глупца.
Пусть живой, если жив будет, вспомнит не раз,
Чем о глупом и мудром закончился сказ.
Есть выжить шанс живым, забытым полегчать
Вдруг может... но вопрос: куда нам стыд девать?
Приблизься, мой позор, твоею лирой буду.
Как другом юности ты был мне, не забуду,
Когда, как язва, в плоть мою проникнуть смог,
И как со мной старел и в гроб со мною лёг.
Стыд нищеты! Наряд изношенный на мне
Не скрою от тебя и под землёй во тьме.
И стыд спины – над ней я власть ударам дал,
Его теперь не скрыть мне ни в какой подвал.
Стыд страха, слабость рук беспомощных и речь –
Ложь, лесть, мольбы – и всё, чтоб шкуру уберечь.
И стыд обид, что нам написан на роду
И, что всего страшней, привычка ко стыду...
Ты – плод моих трудов и дом на склоне дней,
Всей моей жизни стыд и смерти стыд моей.
Но и, став прахом, я
Не скроюсь от тебя.
Хоть камнем в бездны ночь -
И там спастись невмочь.
И потому без сна на страже я лежу
И, вспомнив беды все и стыд, я так скажу:
Есть выжить шанс живым, забытым полегчать
Вдруг может... Будут вновь они весну встречать,
Но вот вопрос: куда, куда нам стыд девать?
Ты тысячи людей, позор, клеймом клеймишь,
В их спины плёткой вбит и в их рубцах горишь!
За глупостью сует идут – слепцы – всегда.
Укрой их, чтоб никто не видел их стыда!
И сильные, приняв смех молча на себя,
Не скроются в глуби трясины от тебя.
И тем, кто в миску супа скрылся с головой,
В похлёбке от тебя стыд не упрятать свой.
И стыд тем мудрецам, кто ложь не распознал,
Тем, кому нет числа, но кто добычей стал,
Кто скошен без труда, угрозе уступил!
Позор, ты сыт уже? Ты жажду утолил?
Ты – наших жизней стыд и наших стыд смертей,
Ты – всё, что есть ещё и что могил верней.
Когда ж не станет дня
И сгинет тень твоя?
Где голову склонить,
Чтоб ты не стал клеймить?
И потому лежим на страже мы без сна
И скажем, вспомнив всё, чем жизнь была полна:
Есть выжить шанс живым, забытым полегчать
Вдруг может... Будут вновь они весну встречать.
И будут вновь скорбеть и свадьбы вновь играть,
Но вот вопрос: куда, куда нам стыд девать?
- Мы дух испускаем. - Промолвили павшие.
- Мы силы теряем. – Шептали ослабшие.
Но тот, кто виновен был, промолчал,
И тот, кто сбежал, не сказал: "Предал."
Достиг края поля предатель-беглец.
Шлёт камень в него не живой, а мертвец.
Он замер на миг,
И камень настиг.
Повернул лицо –
И камень в лицо.
Вскричал бегущий: Кто в поле со мной?
Ответил метнувший: Я в поле с тобой.
И предатель сказал: Возвратись на покой!
Бог праведен был, суд верша над тобой.
Когда за стеной взывали, крича,
Стыдливо молчал ты без сил.
Твой брат умирал в руках палача,
Ты ж руками уши закрыл.
Ты семь раз предал, опозорив отца.
Рот раскрыл, моего не стесняясь лица.
Ты мне страшен, и с поля хочу я бежать,
Но кровь начала мне глаза застилать.
Кто скажет: безгрешным пропал я?
Кто скажет: не дрогнув, упал я?
Виновный шепнёт:"Я в ответе!"
"Я предал! - предатель ответит. -
Я долг свой забыл, не исполнил.
И слова со страху не молвил."
Ты в тревоге сейчас, но клянусь у окна:
Вечер упокоения ждёт нас, жена!
Ты откроешь окно. Вся – покой, не узнать!
Люльки ветер начнёт и висящих качать.
Скажет ветер: "Привет, вожаки и стада!"
Запоёт хор девичий песнь скорби тогда:
"Заплетаем мы косы, утих ветерок.
Как сегодняшний вечер хорош, видит Бог.
Мы померкнем с вечером вместе,
Но пока продолжаем песню."
Ты в тревоге и в горе, но видеть должна:
Вечер упокоения ждёт нас, жена.
Мы гадаем без слов: кто покой обретёт,
Кто растерзан умрёт, кого пламя сожжёт,
Кто окажется вдруг одинок, о судьбе
Не решаясь от страха сказать сам себе.
Но рассеялся в мыслях твоих мрак тревог.
Как сегодняшний вечер хорош, видит Бог.
Вместе с вечером меркнем мы тоже,
И уже мы на ночь похожи.
Не ждала. Не молила. Но видеть должна:
Вечер упокоения ждёт нас, жена.
И коснётся тебя молча Радость слегка,
И уже поседел завиток у виска.
Будешь счастлива ты, словно ночь, побледнев,
Та, в которой лишь месяц и скорбный напев.
Скажешь: "Муж мой в лохмотьях ступил на порог.
Я любимому мужу жена, видит Бог.
Посмотрю и покроюсь тьмою.
Зубы стисну, не вскрикну, не взвою."
2. Когда видящих скроет тьма
Когда тьма их коснётся глаза,
Все их беды сотрутся разом.
Когда видящий видеть не будет,
Все несчастья сразу забудет. [14]
Мы придём – никого не боимся.
Успокоимся, осветимся.
Поведём речи тайные страстно
О земле необъятной прекрасной.
И числом мы – песок в пустыне.
Праху нашему – мир отныне.
И, чем кладбища будут краше,
Легче беды забудутся наши.
Мы, нежданные, жаждем покоя,
И сердца прорастут травою.
Мы смешаемся с известью, с солью,
И проступим из яблока доли.
И забудем чему нет забвенья,
И простим всё, чему нет прощенья.
Когда топчущий скажет: ступаю!
То ответит наш прах: прощаю.
Как в литавры, мои кости бьются
Не о видевших, тьмою укрытых:
Морем слёз мои кости прольются,
Морем слёз о несчастьях забытых.
Тогда скажут: "Забудьте про боли!
Да не будут помянуты боле!
Жизни – да, - они скажут, - нет – смерти!"
Скажет так бить готовый до смерти.
И, когда ты шепнёшь: "Забудь, гость мой!",
Как в литавры, ударят кости.
О жена, друг, что всех милее!
Будет горше день, ночь больнее,
Но, когда дни молчанья настанут,
Из сердец наших травы не встанут.
В гроздьях, в дольках плодов да не будем,
Не украсим царское блюдо! [15]
Не забудем чему нет забвенья,
Не простим то, чему нет прощенья!
Мы клянёмся, и пусть нас не судят:
Праху нашему мира не будет.
Днём, ночью писал кнут, макаясь в кровь,
А спины упавших листами служили.
Но сбитый кнутом будет счастлив вновь,
Коль вернётся он тьмой саранчи иль пыли.
Мертвецу не страшны ни топор, ни свинец.
Палкой выгнанный псом вернётся,
Будет бит, опозорен, враг скажет: "Мертвец",
И глумясь от него отвернётся.
Его гонит, как плетью, страх,
От зажжённой спички бежит
На соломенных он ногах,
Голос рваной бумагой шуршит.
И воззвал он: "Встань рядом, и примем мой бой!
Посмотри, как смеётся наш враг надо мной.
Не оставь, не шепчи мне: "Лежи, сын, лежи..."
Ты же видишь, обиды горьки и свежи.
Не забудь, что досталось рабу Твоему.
То, что сделали сто, не забудь одному.
Желанен Тебе гнев обёрнутых в тлен,
Бог мёртвых, будь благословен!
Рот мой прахом забит, я врагу – для смешка.
Неба стал я старее вдруг вдвое.
Ненависть дай мне серее мешка,
Тяжелей, чем снесли бы двое.
К посрамившим меня неживым выйду я,
Будут полной луной им светить мои мощи.
Враг в ущелье и в роще топтал меня,
Буду гнаться за ним и в ущелье, и в роще.
