И не глумясь над смертностью его.
И, поклоняясь
Неподвластным тленью
Словам всепотрясения основ,
Я вижу душ высокое горенье
В звучанье
Даже самых смертных слов.
Ко мне приходит месяц погостить,
Качаясь, как в бадье студеной
льдинка.
И рад бы я
Сегодня не грустить.
Да вот с души не стаяла грустинка.
И грустно мне
С грустинкою моей,
С моим обычным,
Столь понятным словом —
Таким далеким
От чужих морей
И близким
От родной земли основы.
А грусть моя
По скошенной траве,
По радуге
Над соловьиным бором,
По русской песне.
Что звучит в Москве
С каким-то очень грустным
перебором.
О грусть моя по веку мужика,
По тем спокойным деревенским
селам,
Где все-таки
Звучит моя строка,
Понятная в застолье невеселом.
О грусть моя!
Могу, однако, я
Тобою пренебречь в стихотворенье.
Но мой усталый
Пятистопный ямб
С бодрячеством не жаждет
Примиренья.
И я иду
По молодому льду,
По месяцу,
Что под ногами тает.
А звезды набирают высоту
И нехотя на прорубь налетают.
И тихо тек
Над озером лесным,
Что грусть моя
Уходит незаметно
В сухой мороз,
В березовые сны,
В рябину над тропинкою заветной.
Рябиновые грозди на ветру
Позванивают медленно и глухо.
И я молчу,
И я слова беру,
Нерезкие и ясные для слуха.
Какие песни завтра запоем?..
И вот когда
Мне это станет ясным,
Вчерашний день, что прожит
понапрасну,
Покажется таким рабочим днем!
Ты знаешь, дорогая,
Каждый вечер,
Пока еще не выпала роса,
Мне солнце опускается на плечи
И в путь зовет
За дальние леса.
Я знаю,
Что за дальними лесами,
За синими морями, далеко
Есть женщина с нездешними глазами,
Но мне
С тобою рядом быть легко.
Что из того,
Что за морями где то
Есть в райских кущах чудо города,
В них много блеска и чужого света.
И я туда не рвался никогда.
Моя душа в душе березы белой,
Ее заморским светом не согреть.
И память,
Что Россией заболела,
Не вытравить из сердца, не стереть.
Я болен этой памятью навеки.
А солнцу что!
Ему то все равно,
Чьи океаны,
Чьи моря и реки.
Великое – оно на всех одно…
Что значу я
В сравнении с великим
Светилом всех народов и веков!
Когда мне дорог запах повилики,
И дым костра,
И тени от стогов,
Когда молчат покинуто березы,
Как будто слыша стуки топора.
В такие ночи вызревают грозы.
Ты спи, родная, спать давно пора…
А я не сплю,
А я бреду бессонно
По некогда исхоженной тропе
На грани тени и на грани солнца,
Принадлежа России
И тебе.
Я верю белизне берез,
Заре,
Малиновкой летящей,
Когда молчу,
Под скрип колес
Вплывая в утреннюю чащу.
И конь,
Уздечкою звеня,
Бредет, за ветки задевая...
И от росинок, как бывает,
Намокнул рыжий круп коня.
Гляжу,
Под жалобу колес
Дремотою объятый вроде,
Как солнце медленно
С берез
На землю грешную нисходит.
И вот уже
Сквозь синь росы,
Сквозь проглянувшее оконце
Возникли рыжие усы
Веселого, как бубен, солнца.
Оно касается меня
И словно делает счастливым.
И грива рыжего коня
Горит, как золотая грива.
Ударил дрозд.
Защелкал клест.
Забился, пламенея, дятел.
И смолк дремотный скрип колес,
И замер конь,
Как будто спятил.
Оторопелый, он молчит.
И, бессловесный, онемело
Копытом о землю стучит.
И снова трогает
Несмело.
И — наступает новый день
В краю,
Где сказки не забыты,
Где смотрят в окна деревень
Все те же грустные ракиты,
Где на печи,
Под потолком,
Гутарит кот, сощуря око,
С Иванушкою-дурачком,
Что ходит в дураках
До срока...
Я тоже там,
На печке,
Рос.
И сказкам тем же
Крепко верил,
Поверя белизне берез,
Что отворяет
Солнцу двери.
Дрозды пестрели на рябине,
Клевали спелую зарю.
И листья на реке рябили,
Плывя навстречу сентябрю.
Пылали вязы и осины.
И вот
Сквозь полымя огня
Голубоглазая Россия
Взглянула с грустью на меня.
Забилось сердце глуше, тише,
Прося прощенья у земли.
Что я не видел
И не слышал,
Как улетели журавли.
Неслышно
Лист слетает с деревца.
Молчат леса,
Молчат поля...
И в этой тишине
Не верится,
Что ты вращаешься, Земля,
Что ты летишь —
В цветах и в инее,
В снегах и в разноцветье трав,
Не расплескав озера синие,
Кору берез не ободрав
И не спугнув шмеля,
Уснувшего
На тусклой шапочке цветка...
Брожу по лесу.
Молча слушаю
Постукиванье родника.
В лесу прохладно и невесело
И по-осеннему светло.
И с веток паутина свесилась —
Ей от росинок тяжело.
Неслышное листвы кружение.
И от земли родной вдали,
Поправ законы притяжения,
Надолго скрылись
Журавли.
Но птицы
Снова возвращаются.
И вновь шумят леса, поля.
Все потому,
Что ты вращаешься
И нам сочувствуешь, Земля!
Одиноко над морем стою...
Постоял.
И в часу предрассветном,
Как ни странно,
Припомнил деревню свою,
И родимым повеяло ветром.
Кипарисы ушли в облака.
Улетели.
Истаяли где-то.
И туманно возникла река
И над нею — полоска рассвета.
Зашуршала в оврагах ольха,
Потянулся дымок над деревней.
Золотым гребешком петуха
Солнце выглянуло из-за деревьев.
И над сонью дымящей реки,
В заревом и безбрежном просторе
Потянулись в поля мужики,
Что ни разу не видели моря.
А быть может, и видели,
Но...
Это было в войну.
Это было давно...
Вот идут они молча,
Махоркой дымят.
Щуря очи,
О чем-то толкуют.
Никому не перечат,
Никого не бранят
И о море, представьте себе,
Не тоскуют.
А тоскуют они иногда,
С одинокою старостью споря,
О сынах, что ушли в города —
Будто канули в синее море.
Волны моря безбрежно тихи.
Солнце всходит,
И звездочки тают.
Но по-прежнему входит в стихи
Шум листвы,
Что сейчас опадает
С пожелтевшей смоленской ольхи.
Дымится ливень над паромом,
Река готова прянуть вспять...
Я остаюсь один.
Опять
Друзья уходят с первым громом
Туда,
Где тишь и благодать.
Дымит у берега река,
И гребни волн летят, как чайки.
— Пока, друзья!
— Пока! Пока!.. —
Горлач парного молока
Подаст им добрая хозяйка,
Их встретит тишина избы,
Где в окна смотрят яблонь ветки,
И первой свежести грибы
Дымком запахнут на загнетке.
А мне — погода дорога,
Мне пить ее и не напиться.
Так пусть
Река все так же злится
И ливень бьет,
Как острога!
Под музыку реки,
Где кони воду пьют,
Поют березняки,
Березняки поют!..
Поближе к ним шагни.
Прислушайся.
Спроси,
О чем поют они
Веками на Руси.
Их песню глубоко
Сумей в душе сберечь,
И ты поймешь легко
Языческую речь.
Под посвисты кнута,
Под храп чужих коней,
Она, как свет чиста,
Дошла до наших дней.
Над нею сотни лет
Ревели топоры.
Но чист и ясен свет
Березовой коры.
О песенная даль!..
В родимой стороне
Уйми мою печаль,
Когда печально мне.
И силу дай,
Когда
Усталость подомнет.
Встречай меня всегда
Березой у ворот.
Чтобы в иной дали,
В неоновом огне
Язык моей земли
Был вечно ясен мне!
Мы и люди, и боги,
Стерегущие эти края.
Не дымком самокруток,
А дымом эпохи
Закурила деревня моя.
Было грустно когда-то.
Не приходится нынче грустить,
Седовласый профессор,
Расщепляющий атом,
Приезжает к родне погостить.
И, тряхнув стариною,
Допьяна напоив полсела,
Сядет весело в сани
И снежной летит целиною
Молодецки:
— Была не была!..
А потом за ответным
Угощением
Вечер пройдет.
Щуря очи хитро
От неяркого света,
Старина разговор заведет.
Как, мол, дети?
Как внуки?
Ровесников спросит.
И вдруг:
— Жаль, что вас, мужики,
Не хватает в науке! —
Скажет доктор наук.
А народ посмеется.
Наполнит стаканы народ.
И заметит профессор,
Что весело пьется,