Андрей Белый - Стихи, не вошедшие в основные сборники

Суетных просторах.

Вы — радуги, вы —

Мраморы аркад!

Ты — водопад

Пустых великолепии!..

Не радует

Благоуханный сад,

Когда и в нем,—

Как в раскаленном склепе…

Над немотой

Запелененных лет

Заговорив

Сожженными глазами,

Я выкинусь

В непереносный свет

И изойду,

Как молньями, — слезами.

Я — чуть живой,

Стрелой пронзенный бард —

Опламенен

Тоской незаживною,

Как злой, золотоглавый

Леопард,

Оскаленный

Из золотого зноя.

1931

Кучино

Поднял голос —

— Упорный, лукавый,

Как Пан —

— И —

— Отрывистый —

Гривистый

Черный

Курчавый

Тимпан.

Точно сон из забвенья,

Точно хитон

Фиолетовый,—

— Флейты —

— В день

Трепетный —

— Пение…

Сафо —

— Из шарфа

Душистым,

Как воздух,—

— Лицом —

Озарилась —

На звук…

Арфа —

— Струилась —

— Ручьем —

— Серебристым —

— Из рук!

1931

Кучино

Я — инок темный —

Нищ и гол;

Мне был глагол,

Как гром

Огромный,—

Когда, качая воздух,

Дол,

Взошел

На тверди облак

Громный:

— «Я—

Двери душ;

И Я

Твой дом!

— Исполни

Мой завет

Небесный!»

Я — лавь

Испуганная —

Зрел:

Из молний

Вышел муж

Чудесный…

Он длань

Простер

И очи мне

Пронзил и жег

Пернатым светом.

Со мною — Бог!

Я, — как в огне!

Внемлю пророческим

Заветам.

Своим всклокоченным

Крылом

Он проогнил

Моря и суши,—

И молнил свет,

И полнил гром —

Мои растерзанные

Уши…

Я — бледен, голоден

И бос:

Живу,

Таясь, как зверь,

В пещере…

Жду:

В ослепленный мир

Христос —

Откроет огненные

Двери…

1931

Кучино

Я — молода: внимают мне поэты;

Я — как звезда, над блеском вечерниц;

Стан — как лоза; глаза — как кастаньеты,

Бросаются из шелковых ресниц.

И тут, и там, — мне юноши Гренады

Бряцают саблями, — по вечерам,—

Под окнами играя серенады,

А по утрам — сопровождая в храм.

Мне посвящал рондэли[2] — Пирсо Памбра,

Мне обещал дуэли — дон Баран;

Но мне милее — минарет Альгамбры,

Вдруг задрожавший в воздух ятаган.[3]

Где мраморами белого бассейна

Украшен сад и где всклокочен лавр,—

Там — на заре проходит в дом Гуссейна

Хавей-Хумзи, мой ненаглядный мавр!

Его тюрбан, как митра снеговая,

Волной кисеи полощется с плечей,

Свой пенный шелк в лазурь перевивая;

А блеск очей, как… плеск кривых мечей.

Как дым, разлет молочного бурнуса;

Как роза, розовая гондура[4] —

Играет чешуей сереброусой;

Бряцает в ночь браслет из серебра.

За ухом цветик зыблется лениво…

Но… в полумрак… — взорвется барабан!..

И — выбрызнет, вдруг завизжав плаксиво,

Кривой, как месяц, ясный ятаган.

И станет красной белая веранда:

Качаясь в ночь, оскалясь из руки,—

Там голова распластанного гранда

Поднимется над берегом реки.

1931

Кучино

В трус городов

Рос

Гул и глас

Некий:

— «Я, — Христос

Иисус,—

С вами здесь

Вовеки.

Я — гром,

Гул…

Я — мировой

Слом.

Я — вас

Сомкнул

В дом световой

Свой».

Вы — дым,—

Дни!

Вы — прах,—

Храмы!

Кройте дымом

Седым

Тысячелетние

Срамы.

Стройте свой

Дом,

В легкий лет

Поднебесий!

Руки в гром

Прострем;

И — пропоем:

«Воскресе!»

1931

Кучино

Пары кипят,

Росой перловой тая;

Едва дымят

Из бледных отдалении,—

Как нежный вздох,

Как стая горностая,

На серый мох

Перегоняя тени.

Стальным зубцом

В развеянные пряжи

Проткнулся блеск

Алмазящихся стекол —

Под месящем

В серебряные кряжи,

Крича, кентавр

Караковый процокал.

1931

Кучино

Я выбросил в день

Теневую ладонь:

«О день, — переполни!

О, светом одень!»

И пырснула тень:

И как солнечный конь

Вдруг бросил из молний

Мне в очи огонь.

И воздух игривой

Улыбкой блеснул;

И блещущей гривой

Под облак мигнул;

И гул прокатился

В сутулых веках;

И гром громыхнул

В золотых облаках;

Откуда, слезяся

В свой плащ световой,—

Над чащей склонясь

Золотой головой,—

Рукой золотой

Поднимался в туман —

Сутулый, седой,

Гололобый титан.

1931

Кучино

Ныряя в сумерек дубровный,

Здесь суматошливые фавны

Язык показывают свой.

И бродит карла своенравный,

Как гриб, напучась головой;

С угрюмым горбуном Аммосом

Дивуется перловым росам

Из бледно-палевого дня;

Уставясь безобразным носом,

Слезливо смотрит на меня.

Я шляпу перед ним сметаю:

— «Мое почтенье-с!..» А Аммос —

Пасет, внимая лепетаю,

Свою блистающую стаю

Тяжелых, добрых, желтых ос;

Глядит в ручей курчавый, пенный;

И под сосной зеленотенной

Пускает из ноздрей туман;

А над сосной встает надменный

И сухопарый великан.

И суматошится день целый

В лесной пещере тот же гном;

Багровый, злой, остервенелый,—

Кует серебряные стрелы,

Приготовляет к ночи гром.

Готово!.. Тучищу пропучит;

Она — моргает и ползет;

Над лесом гребень дедерючит;

А ветер из ветвей мяучит,

Как сумасшедший, дикий кот.

И кто-то скачет вдоль дороги,

Свои вытягивая ноги

На перепрелый, серый пень…

Маячит — сумрак чернорогий;

И плачет — белоногий день.

1931

Кучино

Проходит дорогой

Из мира ушедший —

В короне двурогой

Король сумасшедший.

И блещут огромные

Синие

Очи —

В зловещие, темные

Линии

Ночи.

И плещут из пыли

Клочки багряницы,—

Как красные крылья

Испуганной птицы.

Он в дикое поле

Бросает

Ладони —

И дикое поле

Топочет

Погоней.

1931

Кучино

Лесная дебрь… Там, на опушке

Свирепый вепрь залег в кусты;

Там курьерогие избушки

Глядят в болотистые мглы;

Там по ночам нагие бабы,

Схватясь руками за бока,

Трясясь, как животами жабы,—

Со свистом чешут трепака;

Там с вытоптанной, пнистой плеши,

Надев треух, сев на пенек,

Быкоголовый, пегий леший

Развел трескучий огонек…

Клочится дым… На поле строгом

Виляет пыль седым винтом;

И бродит ветер по дорогам;

И глухо колобродит гром;

И — древний, роковой возничий,—

Седой, всклокоченный Андрон,[5] —

Гремя телегой, порет дичи,

Летучей молнией взогнен.

1931

Кучино

Взор

Божий,—

— Пламенные

Стрелы,—

Взогнит наш каменный

Позор…

Куда нам убежать

От гнева?

И как взвизжать

Из черных нор?

Дух —

Чрево,—

— Пучащие газы,—

Потухни!

Рухни,

Старый храм,—

— Где —

Вспух

От злобы

Озверелый,—

— Безлобый

Узкоглазый —

— Хам!

Жрец сала, прожеватель

Хлеба,—

Упорно

Вспучив

Смокинг —

— Гроб,—

Со щелком нахлобучив

Небо,—

— Свой черный

Котелок —

— На лоб,—

Сжав

Совесть —

— Лаковым

Портфелем,

Живот —

— Караковым

Пальто,—