Владимир Маяковский. - Стихотворения (1917-1921)

В миг обувшись,

40 шага в три

в Тверь кума на это.

Кум сбрехнул ей:

во Твери

власть стоит советов.

Мчала баба суток пять,

рвала юбки в ветре,

чтоб баронский

увидать

флаг

50 на Ай-Петри.

Разогнавшись с дальних стран,

удержаться силясь,

баба

прямо

в ресторан

в Ялте опустилась.

В "Грандотеле"

семгу жрет

Врангель толсторожий.

60 Разевает баба рот

на рыбешку тоже.

Метрдотель

желанья те

зрит –

и на подносе

ей

саженный метрдотель

карточку подносит.

Всё в копеечной цене.

70 Съехал сдуру разум.

Молвит баба:

– Дайте мне

всю программу разом! –

От лакеев мчится пыль.

Прошибает пот их.

Мчат котлеты и супы,

вина и компоты.

Уж из глаз еда течет

у разбухшей бабы!

80 Наконец-то

просит счет

бабин голос слабый.

Вся собралась публика.

Стали щелкать счеты.

Сто четыре рублика

выведено в счете.

Что такая сумма ей?!

Даром!

С неба манна.

90 Двести вынула рублей

баба из кармана.

Отскочил хозяин.

– Нет! –

(Бледность мелом в роже.)

Наш-то рупь не в той цене,

наш в миллион дороже. –

Завопил хозяин лют:

– Знаешь разницу валют?!

Беспортошных нету тут,

100 генералы тута пьют! –

Возопил хозяин в яри:

– Это, тетка, что же!

Этак

каждый пролетарий

жрать захочет тоже. –

– Будешь знать, как есть и пить! –

все завыли в злости.

Стал хозяин тетку бить,

метрдотель

110 и гости.

Околоточный

на шум

прибежал из части.

Взвыла баба:

– Ой,

прошу,

защитите, власти! –

Как подняла власть сия

с шпорой сапожища…

120 Как полезла

мигом

вся

вспять

из бабы пища.

– Много, – молвит, – благ в Крыму

только для буржуя,

а тебя,

мою куму,

в часть препровожу я. –

130 Влезла

тетка

в скороход

пред тюремной дверью,

как задала тетка ход –

в Эрэсэфэсэрью.

Бабу видели мою,

наши обыватели?

Не хотите

в том раю

140 сами побывать ли?!

[1920]

Раз шахтеры

шахты близ

распустили нюни:

мол, шахтерки продрались,

обносились чуни.

Мимо шахты шел шептун.

Втерся тихим вором.

Нищету увидев ту,

речь повел к шахтерам:

10 "Большевистский этот рай

хуже, дескать, ада.

Нет сапог, а уголь дай.

Бастовать бы надо!

Что за жизнь, – не жизнь, а гроб…"

Вдруг

забойщик ловкий

шептуна

с помоста сгреб,

вниз спустил головкой.

20 "Слово мне позвольте взять!

Брось, шахтер, надежды!

Если будем так стоять, –

будем без одежды.

Не сошьет сапожки бог,

не обует ноженьки.

Настоишься без сапог,

помощь ждя от боженьки.

Чтоб одели голяков,

фабрик нужен ряд нам.

30 Дашь для фабрик угольков, –

будешь жить нарядным.

Эй, шахтер,

куда ни глянь,

от тепла

до света,

даже пища от угля –

от угля все это.

Даже с хлебом будет туго,

если нету угля.

40 Нету угля –

нету плуга.

Пальцем вспашешь луг ли?

Что без угля будешь есть?

Чем еду посолишь?

Чем хлеба и соль привезть

без угля изволишь?

Вся страна разорена.

Где ж работать было,

если силой всей она

50 вражьи силы била?

Биты белые в боях.

Все за труд!

За пользу!

Эй, рабочий,

Русь твоя!

Возроди и пользуй!

Все добудь своей рукой –

сапоги,

рубаху!

60 Так махни ж, шахтер, киркой –

бей по углю смаху!.."

И призыв горячий мой

не дослушав даже,

забивать пошли забой,

что ни день – то сажень.

Сгреб отгребщик уголь вон,

вбил крепильщик клетки,

а по штрекам

коногон

70 гонит вагонетки.

В труд ушедши с головой,

вагонетки эти

принимает стволовой,

нагружает клети.

Вырвав тыщей дружных сил

из подземных сводов,

мчали уголь по Руси,

черный хлеб заводов.

Встал от сна России труп –

80 ожила громада,

дым дымит с фабричных труб,

все творим, что надо.

Сапоги для всех, кто бос,

куртки всем, кто голы,

развозил э_л_е_к_т_р_о_в_о_з

чрез леса и долы.

И шахтер одет,

обут,

носом в табачишке.

90 А еды! –

Бери хоть пуд –

всякой снеди лишки.

Жизнь привольна и легка.

Светит уголь,

греется.

Всё у нас –

до молока

птичьего

имеется.

100 Я, конечно, сказку сплел,

но скажу для друга:

будет вправду это все,

если будет уголь!

[1921]

Слава тебе, краснозвездный герой!

Землю кровью вымыв,

во славу коммуны,

к горе за горой

шедший твердынями Крыма.

Они проползали танками рвы,

выпятив пушек шеи, –

телами рвы заполняли вы,

по трупам перейдя перешеек,

10 Они

за окопами взрыли окоп,

хлестали свинцовой рекою, –

а вы

отобрали у них Перекоп

чуть не голой рукою.

Не только тобой завоеван Крым

и белых разбита орава, –

удар твой двойной:

завоевано им

20 трудиться великое право.

И если

в солнце жизнь суждена

за этими днями хмурыми,

мы знаем –

вашей отвагой она

взята в перекопском штурме.

В одну благодарность сливаем слова

тебе,

краснозвездная лава,

30 Во веки веков, товарищи,

вам –

слава, слава, слава!

[1920-1921]

Слава, Слава, Слава героям!!!

Впрочем,

им

довольно воздали дани.

Теперь

поговорим

о дряни.

Утихомирились бури революционных лон.

Подернулась тиной советская мешанина.

10 И вылезло

из-за спины РСФСР

мурло

мещанина.

(Меня не поймаете на слове,

я вовсе не против мещанского сословия.

Мещанам

без различия классов и сословий

мое славословие.)

Со всех необъятных российских нив,

20 с первого дня советского рождения

стеклись они,

наскоро оперенья переменив,

и засели во все учреждения.

Намозолив от пятилетнего сидения зады,

крепкие, как умывальники,

живут и поныне –

тише воды.

Свили уютные кабинеты и спаленки.

И вечером

30 та или иная мразь,

на жену,

за пианином обучающуюся, глядя,

говорит,

от самовара разморясь:

"Товарищ Надя!

К празднику прибавка –

24 тыщи.

Тариф.

Эх,

40 и заведу я себе

тихоокеанские галифища,

чтоб из штанов

выглядывать

как коралловый риф!"

А Надя:

"И мне с эмблемами платья.

Без серпа и молота не покажешься в свете!

В чем

сегодня

50 буду фигурять я

на балу в Реввоенсовете?!"

На стенке Маркс.

Рамочка _а_ла.

На "Известиях" лежа, котенок греется.

А из-под потолочка

верещала

оголтелая канареица.

Маркс со стенки смотрел, смотрел…

И вдруг

во разинул рот,

да как заорет:

"Опутали революцию обывательщины нити.

Страшнее Врангеля обывательский быт.

Скорее

головы канарейкам сверните –

чтоб коммунизм

канарейками не был побит!"

[1920-1921]

Лубянская площадь.

На площади той,

как грешные верблюды в конце мира,

орут папиросники:

"Давай, налетай!

"Мурсал" рассыпной!

Пачками "Ира"!

Никольские ворота.

Часовня у ворот.

10 Пропахла ладаном и елеем она.

Тиха,

что воды набрала в рот,

часовня святого Пантел_е_ймона.

Против Никольских – Наркомвнудел.

Дела и люди со дна до крыши.

Гремели двери,

авто дудел.

На площадь

чекист из подъезда вышел,

20 "Комиссар!!" – шепнул, увидев наган,

мальчишка один,

юркий и скользкий,

а у самого

на Лубянской одна нога,

а другая –