Антон Дельвиг - Полное собрание стихотворений

Так, все исчезло с тобой! Брожу по колено в сугробах,
Завернувшись плащом, по опустелым лугам;
Грустный стою над рекой, смотрю на угрюмую с’осну,
Вслушиваюсь в водопад, но он во льдинах висит,
Грозной зимой пригвожденный к диким, безмолвным гранитам;
Вижу пустое гнездо, ветром зарытое в снег,
И напрасно ищу певицу веселого мая.
«Где ты, дева любви? — я восклицаю в лесах. -
Где, о Лилета! иль позабыла ты друга, как эхо
Здесь позабыло меня голосом милыя звать.
Вечно ли слезы мне лить и мучиться в тяжкой разлуке
Мыслию: все ль ты моя? Или мне встретить,
Как встречает к земле семейством привязанный узник,
После всех милых надежд, день, обреченный на казнь?
Нет, не страшися зимы! Я писал не слушая сердца,
Много есть прелестей в ней, я ожидаю тебя!
Наша любовь оживит все радости юной природы,
В воспоминаньи, в мечтах, в страстном сжимании рук
Мы не услышим с тобой порывистых свистов метели!
В холод согреешься ты в жарких объятьях моих
И поцелуем тоску от несчастного друга отгонишь,
Мрачную, с белым лицом, с думою тихой в очах,
Скрытых развитыми кудрями, впалых глубоко под брови, -
Спутницу жизни моей, страсти несчастливой дочь».

Еще в начале мая
Тебе, Амур жестокий!
Я жертвенник поставил
В домашнем огороде
И розами и миртом
Обвил его, украсил.
Не каждое ли утро
С тех пор венок душистый
Носил тебе, как жертву?
А было все напрасно!
Уж сыплются метели
По обнаженным ветвям, -
Она ж ко мне сурова,
Как и в начале мая.

Как песенка моя понравилась Лилете
Она ее — ну целовать!
Эх, други! тут бы ей сказать:
«Лилета, поцелуй весь песенник в поэте!»

Мы еще молоды, Лидий! вкруг шеи кудри виются;
Рдеют, как яблоко, щеки, и свежие губы алеют
В быстрые дни молодых поцелуев. Но скоро ль, не скоро ль,
Все ж мы, пастух, состар’еемся; все ж подурнеем, а Дафна,
Эта шалунья, насмешница, вдруг подрастет и, как роза,
Вешним утром расцветшая, нас ослепит красотою.
Поздно тогда к ней ласкаться, поздно и тщетно. Вертушка
Вряд поцелует седых — и, локтем подругу толкая,
Скажет с насмешкою: «Взглянь, вот бабушкин милый любовник!
Как же щеки румяны, как густы волнистые кудри!
Голос его соловьиный, а взор его прямо орлиный!»
— Смейся, — мы скажем ей, — смейся! И мы насмехались, бывало!
Здесь проходчиво все — одна непроходчива дружба!

«Здравствуй, здравствуй, Филинт! Давно мы с тобой не видались!
Век не забуду я дня, который тебя возвратил мне,
Мой добродетельный старец! Милый друг, твои кудри
Старость не скупо осыпала снегом! Приди же к Цефизу;
Здесь отдохни под прохладою теней: тебя oжидают
Сочный в саду виноград и плодами румяная груша!»

Так Цефиз говорил с младенчества милому другу,
Старца обнял, затвор отшатнул и ввел его в садик.
С груши одной Филинт плоды вкушал и хвалил их,
И Цефиз ему весело молвил: «Приятель, отныне
Дерево это твое; а я от холодной метели
Буду прилежно его укутывать теплой соломой:
Пусть оно для тебя и цветет и плодом богатеет!»
Но — не Филинту оно и цвело, и плодом богатело:
В ту же осень он умер. Цефиз молил жизнедавца
Так же мирно уснуть, хоть и бедным, но добрым. Под грушей
Старца он схоронил и холм увенчал кипарисом.

Часто слыхал он, когда простирала луна от деревьев
Влажные, долгие тени, священное листьев шептанье;
Часто из гроба таинственный глас исходил — казалось,
Был благодарности глас он. И небо давало Цефизу
Много с тех пор и груш благовонных, и гроздий прозрачных.

Други, други! радость
нам дана судьбой,
Пейте жизни сладость
Полною струей.

Прочь от нас печали,
Прочь толпа забот!
Юных увенчали
Бахус и Эрот.

Пусть трещат морозы,
Ветр свистит в окно,
Нам напомнят розы
С Мозеля вино.

Нас любовь лелеет,
Нас в младые дни,
Как весна согреет
Поцелуй любви.

Сопутница моя златая,
Сестра крылатых снов,
Ты, свежесть в нектар изливая,
На пиршестве богов,
с их древних чел свеваешь думы,
Лишаешь радость крыл.
Склонился к чаше Зевс угрюмый
И громы позабыл.

Ты предпочла меня, пиита,
Толпе других детей!
Соломой хижина покрыта,
Приют семьи моей,
Тобой, богиня, претворялась
В очарова’нный храм,
И у младенца разливалась
Улыбка по устам.

Ты, мотыльковыми крылами
Порхая перед ним -
То меж душистыми цветами,
То над ручьем златым, -
Его манила вверх утеса
С гранита на гранит,
Где в бездну с мрачного навеса
Седой поток шумит.

Мечтами грудь его вздымала,
И, свитые кольцом,
С чела открытого сдувала
Ты кудри ветерком.
Пусть гул катился отдаленный,
Дождь в листья ударял, -
Тобой, богиня, осененный
Младенец засыпал.

Огни ночные, блеск зарницы,
Падающей льдины гром
Его пушистые ресницы,
Отягощенны сном,
К восторгам новым открывали
И к трепетам святым,
И в мраке свода ужасали
Видением ночным.

Заря сидящего пиита
Встречала на скалах,
Цветами вешними увита
И с лирою в руках.
Тобой, богиня, вдохновленный,
С вершин горы седой
Свирели вторил отдаленной
Я песнию простой:

«Что ты, пастушка, приуныла?
Не пляшешь, не поешь?
К коленям руки опустила,
Идешь и не поешь?
Во взоре, в поступи томленье,
В лице пылает кровь,
Ты и в тоске и в восхищеньи!
Наверно, то любовь?

Но ты закрылася руками!
Мне отвечаешь: нет!
Не закрывай лица руками,
Не отвечай мне: нет!
Я слышал, Хлоя, от пастушек,
Кто в нас волнует кровь,
Я слышал, Хлоя, от пастушек
Рассказы про любовь!»

Кругом свежее разливался
Цветов пустынный дух,
И проходяший улыбался
Мне весело пастух:
«Не улыбайся, проходящий
Веселый пастушок,
Не вечно скачет говорящий
С цветами ручеек,
Взгляни на бедного Дафниса,
Он смолк и приуныл!
Несчастного забыла Ниса,
Он Нису не забыл!»

Как ты, Фантазия, учила
Ребенка воспевать,
К свирели пальцы приложила,
Велела засвистать!
Невинный счастлив был тобою,
Когда через цветы
Вела беспечною рукою
Его, играя, ты.

Как сладко спящего покрыла
В последний раз ты сном
И грудь младую освежила
Махающим крылом.
Я вскрикнул, грезой устрашенный,
Взглянул — уж ты вдали,
Летишь, где неба свод склоненный
Падет на край земли.

С тех пор ты мчишься все быстрее,
А все манишь меня!
С тех пор прелестней ты, живее,
Уныл и томен я.
Жестокая, пустыми ль снами
Ты хочешь заменить
Все, что младенчества я днями
Так мало мог ценить!

Кем ты, волшебница, явилась
Мне с утренней звездой,
И, застыдившись, приклонилась,
Обвив меня рукой,
К плечу прелестными грудями?
Скажи, кто окропил
Меня горячими слезами
И, скрывшись, пробудил?
Чей это образ несравненный?
Кто та, кем я дышу?
О ней, грозою окруженный,
На древе я пишу;
Богов усердными мольбами
Ее узреть молю.
Чего не делаешь ты с нами!
Увы, и я люблю.