Владимир Пяст - Собрание стихотворений

Вновь святая пьянит безмятежность.
Отошла беспокойная совесть.
Вкруг — недвижного снега безбрежность.
На душе — непостижность и нежность.

И все ту же бессмертную повесть
Я прочел в сером кружеве веток,
Точно вскрылась нетленная книга
В тонкой вязи лилейных пометок.

О, молитвенность цельного мига!

Слышишь ты стон замирающий, –
Чей это стон?
Мир, безысходно страдающий,
Мой — и ко мне припадающий —
Серый, туманный,
Странный
Небосклон.

Тянется мерзлая ручка:
«Барин, подайте копеечку!»
Девочка глянет в глаза.
На кацавеечку
Рваным платком перетянутую,
Капнет слеза.

Талая тучка,
Робкая, будто обманутая,
Врезалась в странно-туманные,
— Нет, не обманные! —
Небеса.

Где же вы, прежние,
Несказанные,
Голоса?

Отчего день за днем безнадежнее?

Отчего же, скажи, до сих пор еще мне
Не пришлось тебя видеть во сне?

Наилучшая часть существа моего
Не являлась мне в снах отчего?

Ты, который восхитил меня и вознес,
Не навеял мне утренних грез?

Нынче жду: облеченный одеждой твоей
Я покину темницу неволи моей.

Омраченное тьмой существо
У порога останется сна моего.

В позабытый, знакомый чертог
Увлечет прихотливый и быстрый поток.

Буду утром я твой, мой отец и мой брат;
Несказанному трепетно рад.

В этой тени полусветлой ветер не может родиться.
Разноголосые птицы небо в созвучье сложили.
Лай. Петушиные крики. Около нивы лосица.
Спелая рожь колосится. Зелень как в саване пыли.

Смутным, далеким дыханьем звуки и запахи чуешь.
На небе взором кочуешь, – там где лучей полыханьем
Порвана ночи завеса, — там где несчетные краски
Сыплют свободные ласки солнечных брызг из-за леса.

От начала Вселенной доныне
В этом мире страстей и сует
Не слыхали о большей святыне,
Чем родимой младенцу привет.

Заведет ли клейменая нежить
В топкий омут, откуда не встать, –
Зачурать, и поднять, и утешить,
И ободрить – способна лишь мать.

И вот эту последнюю сладость,
И предельную душу мою –
Я тебя, беспредельная радость,
Мировая душа, отдаю.

Неразлучная, чистая,
Святая!
Посмотри как проносятся, тая,
Облака серебристые,
И воздушно-лучистые,
По закатному небу, окрашенному.

Там к дворцу семибашенному
На конях огневых и крылатых
Летят наклоненные воины.
На забралах и вычурных латах
Зияют пробоины.

Пронесется, разгонятся
Окрыленная конница —
И, бесследная, канет, —
Обманет!

О святая! летим как они, куда —
Друг у друга не спрашивая,
Дни закатным похмельем окрашивая, —
И потом — пропадем без следа.

Канем, тая,
С неба вихрем порывистым согнанные
За пределы, за огненные.
Ночью выйдет, забрезжит, заблещет двойная
Звезда.

Мы замерли в торжественном обете,
Мы поняли, что мы – Господни дети.

Да, в этом мире мы отдельно — я и ты,
Но будем там в Одно таинственное слиты.

Ты храм Ему в моей душе воздвигла;
Возможность невозможного постигла.

Возможность полноты, единства бытия
И мне позволила постичь любовь твоя.

Как далеки опалые минуты.
Как нам легки земли суровой путы.

И все одним лучом – нездешним — залито.
И лишь одна мольба: «О Господи, за что!

За что Ты полюбил нас на рассвете,
Что сотворили мы, слепые дети?»

В портретных уловив чертах
Тебя живую, Мона,
Заснул я в нежащих толчках
Уютного вагона.

И я проснулся в тот же час,
В который встало солнце;
Направо — лунный серп угас,
Налево — так манило глаз,
Все в отблесках, оконце.

Я подошел к нему. Смотрел,
Как там, за полем чистым,
Огромный шар вставал, горел;
Быль алым и лучистым.

И даль волнистая слилась
С иным, далеким полем;
Ты, вся рассветная, зажглась,
С земли росистой поднялась,
Вся созерцанью отдалась,
Восторгу, тайным болям.

Давно встречала ты восход —
И с ним была одна ты;
Теперь со мною ты, — и вот
Тот самый, первый твой восход
С тобою встретил кто-то.

… Как с фонтана искрящихся струек
Ниспадает небрежная вязь, –
Так узоры цветочков-чешуек
Мне кидает береза, склонясь.

Протянул к ней уверенно кисть я –
И в руке эти змейки дрожат;
А стыдливые, клейкие листья
Уж меня ароматом дарят…

Пусть подскажет древесная завязь
Той, кому я в письмо заверну,
Что в дорогу-разлуку направясь
Я Одну не оставил одну.

Сквозь пыльную, еще стыдливую весну,
Чудное облако вырезывалось ярко,
Играя красками, вонзаясь в синеву,
Разнообразя фон для вышитого парка.

Китайский замок, пруд и лебеди, и арка,
И грот – передо мной предстали наяву;
Хоть были люди здесь – все ж девственного парка
Я первый попирал упругую траву.

Как талисман, в руке я нес твое письмо;
Ты в нем жила, дышала и дрожала, –
И все, что виделось, оно преображало!

О, я достоин был волшебного подарка!
На мозг мой наложил священное клеймо
Твой сон, пережитой в тени иного парка.

Лепестки розоватой камелии
Облетают, как ангелы чистые
На картине Художника Вечного.
Как цветы разметавшейся яблони,
В дни, когда в беспорочном весели,
Мы скрывались под своды ветвистые
В жажде пламени месяца млечного.