class="p1">Впопыхах —
Оказалось, ты не любишь тлен,
Гуинплен;
Говорили, ты улыбчив всегда.
Таки да:
Рот рассечен твой почти до ушей,
Хоть зашей.
Кем бы стал ты, если был бы пригож?
Подытожь.
Вряд ли б стал тем, кто ты есть.
Вот где жесть.
* * *
Иногда нам небесные тактики
Позволяют прочувствовать даль:
Вот сейчас вижу — яркой галактики
Разворачивается спираль:
За окном, на полнеба, огромная,
Ослепляющей красоты,
Многоцветная, бесподобная,
Вся, как есть, до последней звёзды.
Млечный путь — вроде тоже галактика,
Только видимая с торца.
Он в сравнение с этой, на практике —
Словно мутно-седая пыльца.
Нам порой — с городскою засветкою —
И его в небесах не видать,
Но сейчас есть возможность редкая —
Настоящую наблюдать.
Пусть почаще стратеги и тактики,
Возглавляющие небеса,
Кроме этой чудесной галактики
Мне даруют ещё чудеса.
Например, вид на дыры чёрные,
Столкновенья нейтронных звёзд,
На комет красоту проворную,
Утекающую в хвост.
Так понятна в мирах обесцвеченных
Наша тяга к прекрасному, чтоб
Мы имели возможность вечером
Нахаляву смотреть научпоп.
* * *
Небесный купол сизо-блёклый
Прозрачно намекал на то, что
К нам вскоре дождь, июльский, тёплый,
Придёт ребёнком суматошным.
Как Фантомас в известном фильме
Являлся после объявленья,
Что он со всею камарильей
Нас посетит-де чрез мгновенье.
Природы явные намёки
Прямолинейно-безобидны.
Дождь не является с наскока,
Его приметы очевидны.
Как в том дешёвом сериале,
Где лишь взглянув на главгероя,
Вникаешь с самого начала,
Как весь сценарий фильма скроен.
* * *
Есть обратная сущность луны,
Где попрятались наши бесы,
Что приходят сквозь нервные сны
В мозг поэтам и поэтессам.
Бесов тех не узришь по ночам,
Если бодрствуешь и томишься
Стихотворчеством, и лучам
Полнолицей луны дивишься.
Но лишь стоит глаза закрыть,
В зарифмованном подсознанье
Прорезается бесова прыть
Бесполезного самотерзанья.
Зуд желания совершенств
Заставляет стремиться вечно
К усилению ритмоволшебств,
К редактуре стиха бесконечной.
Душит глупый перфекционизм,
Неуверенность и сомненья…
И подзуживает модернизм
Спостмодерничать в стихотворенье.
Идеала в поэзии нет,
Даже Пушкин (и прочие Блоки),
Как простой затрапезный поэт,
Сочинял проходные строки.
Так чего уж тебе? Рифмуй
И любовь и морковку с кровью.
Не колеблясь, на бесов плюй,
Музу чти, ей желая здоровья.
Восхищайся яркой луной,
Наслаждаясь теми стихами,
Что она в симбиозе с тобой
Породила твоими руками.
На обратной её стороне,
Стороне нам, похоже, не дружной,
Бесы прячутся, чтоб во сне
Нас тревожить сомненьем натужным.
* * *
Вы в курсе,
что все мы
дальние родственники —
Все ныне живущие
на нашей бренной Земле:
Люди и ёжики,
носороги, улитки и слоники —
Седьмая вода
в общем популяционном киселе.
Трава и деревья, птицы,
грибы и бактерии,
Рыбы и плесень,
и даже
вредный жук-короед —
Все соактёры единой
эпохальной феерии,
Длящейся почти
четыре миллиарда лет.
Вот разузнать бы
у прекрасной бабочки-сродницы,
Как научиться так же
изящно и ловко порхать,
Будучи гусеницей,
вырастать
в прелестницу-модницу,
Лёгкостью и переливами крыльев
мир удивлять.
Вот бы занять
у секвойи и дуба
— единоплеменников —
Умения жить,
набираючи мощь и рост
Тысячелетьями,
от времени
Христа современников
До эпохи покорения
далёких-предалёких звёзд.
У таракана можно было бы
научиться живучести,
У альбатросов —
уменья летать,
за миром следя свысока.
Все хороши мы
своими уменьями,
своею везучестью,
И все мы потомки
универсального предка — LUCA.
NB. LUCA (от английского last universal common ancestor) — последний универсальный общий предок — наиболее недавняя популяция организмов, от которой произошли все организмы, ныне живущие на Земле. LUCA является последним общим предком всей жизни на Земле. Не следует путать с первым живым организмом на Земле.
* * *
Всему, что есть, начало есть,
Но всё, что есть, — исчезнет.
Кому-то будет смерть за честь,
А кто-то в ней воскреснет.
Коль есть начало, то конец,
Как не крутись, случится.
Пушистый северный песец
Ещё повеселится.
* * *
Я догадываюсь, почему столь неспешно черепашее племя,
Почему они сонные, особенно на длинных дистанциях:
Потому что они отдыхают, ведь в рабочее время
Им приходится мир наш удерживать — на своих панцирях.
* * *
В Зурбаган корабли с нежно-алыми, как летний закат, парусами
Регулярно заходят — примерно раз, а то и два раза в месяц.
Но Ассоли всё не заканчиваются — не заканчиваются веками,
Словно их не рожают, а по-быстрому из подножной глины месят.
Голубоглазые, юные, розовощёкие, яркие, светловолосые,
Сошедшие будто бы с одного заклинившего Барби-конвейера,
Инстаграмозависимые, гламурно-пустоголосые, —
Одинаковые, как лепестки колоритного китайского веера.
Артур Грэй и не думает больше о счастье безумной романтики,
Догулять бы скорей с очередною Ассолью как-нибудь вечер.
За три су нанимает Грэй трио пьяных шарманщиков
И надеется, что при них не столь будет бурною встреча.
Не должно быть Ассолей много — так сейчас Грэю кажется, —
Не должно быть и счастья много, вечного и безбрежного,
Видно, Грэю пора покорять Южный полюс отважится,
Чтоб от жаркого солнца удалиться навеки в пучины снежные.
* * *
День был шумным, ну, а вечер —
Самым тихим из всех тихих.
Затерялся где-то ветер,
В окна пылью бьющий вихрь.
Два часа назад всего лишь
Здесь природа бушевала —
Бури рёв был зол и колющ,
Буря сосны загибала.
А теперь и тишь и благость —
Даже птиц пока не слышно.
Сбросив пар, природы ярость
Перебешенная вышла.
* * *
Лишь слегка нахмурю брови я,
Падая в кровать.
Ночь, как натурфилософию,
Буду осмыслять.
Каждый вздох, минутку каждую
Прожитого дня
Оценить, понять возжажду я…
И забыть, гоня.
Ни к чему мне треволнения
Горькие о том
Что, по моему же мнению,
Я не сделал днём.
Днём и ночью жизни разные,
Ночью я — не я.
К чёрту глупости напрасные
Прожитого дня.
В этом натурфилософия
Жизненных проблем:
Выпил чаю, выпил кофию
И забыл… совсем.
* * *
Коты Наташу обступили,
Глазеют, спать ей не дают.
И по команде «три-четыре»,
Вполне возможно, нападут.
Они, как бешеный будильник,
Готовы вечно мявкатать
Про то, что бедный холодильник
Уже устал рассвета ждать;
Напомнят ей про чувство долга,
Про их пустые животы;
Про то, что вредно очень долго
Ей спать, когда не спят коты.
Наташа ж хитро в это время,