— Ты расстроен не неведением, — ухмыляясь сказал Омар, — брат мой. Ты расстроен тем, что тебе приходиться раскошелиться.
Зал загоготал. По рядам шли помощники Омара, собирая деньги. Если сумма пожертвования казалась им недостаточной, они надолго застывали вокруг жертвователя. Они стояли до тех пор, пока тот, покраснев, не добавлял в кружку еще денег. Когда кружка наполнялась, сборщики пожертвований относили ее к стеклянному ящику, установленному у трибуны оратора, и высыпали туда деньги. Постепенно ящик наполнялся. Он был очень большим, и скорость, с которой он наполнялся, вызывала у присутствующих энтузиазм. Это был маленький секрет Омара: ящик был изготовлен по его заказу умелым стеклодувом, и внутри был гораздо меньше, чем сказался снаружи. Воодушевившись, жертвователи добавляли деньги в кружку снова и снова. Все шло отлично.
— Не скупитесь, братья, — подбадривал их Омар, — ваши деньги пойдут на правое дело. Поверьте мне, каждый доллар, который вы отдадите на правую борьбу, будет стоит жизни трем-пяти американским шакалам. И пусть не вы убьете их своими руками, но руки, которые сделают это, будут держать оружие, купленное на ваши деньги.
— А мне бы хотелось, — настаивал Абдулла, — не только пожертвовать деньги, но и сделать еще кое-что.
— Ну, так пожертвуй сначала!
— Само собой, — опустил Абдулла деньги в кружку, — так вот, я бы хотел лично принять участие в борьбе.
— Чем обусловлено твое нетерпение, брат мой?
— Мне нечего делать, — выкрикнул Абдулла, вращая глазами, — в этой земле неверных, я устал жить среди тех, кто не знает Аллаха, я хочу уехать туда, где идут сражения, и умереть за истинную веру!!!
Войдя в раж, Абдулла выскочил к сцене, и закружился. По толпе прошел благоговейный шепот. Было совершенно очевидно: в Абдуллу вселились силы добра, которые кружат несчастного, и заставляют его проявлять благочестие. Многие потянулись к палестинцу, чтобы прикоснуться к его одежде. Каждый считал, что получит таким образом частицу благодати. Омар, поначалу хотевший прогнать Абдуллу из аудитории (владельцу мастерской претил излишний фанатизм, он был человек просвещенный) вовремя сориентировался. И уже через минуту сборщики пожертвований окружили Абдуллу, взимая плату с каждого, кто хотел прикоснуться к одежде этого святого человека. Святого, безусловно, потому, что он твердо намеревался поехать туда, где идет священная война, и убить американца. Это вызывало определенный энтузиазм собравшихся. Омар решил немного подогреть и без того заведенную толпу.
— Почему ты хочешь уехать, Абдулла? Разве смерть не страшит тебя?! — крикнул он, свесившись с трибуны.
— Нет, потому что я предпочитаю смерть жизни под гнетом неверных!
— Наши враги говорят, что мы вовсе не попадаем в рай, когда погибаем в борьбе с ними; разве ты не боишься, что, умерев, просто перестанешь быть?!
— Нет, — проревел Абдулла, — я не боюсь ни смерти, ни клеветы неверных. Так они прост о пытаются остановить нас, потому что боятся нас.
— А почему они боятся нас, Абдулла?!
— Потому что мы сильнее, Омар!
— А почему мы сильнее?!
— Потому что, правда, — на нашей стороне, Омар!!!
— Воистину!!!
Абдулла кружился все сильнее, и постепенно у него побледнело лицо. Сделав по инерции еще несколько шагов, он очутился в углу аудитории, и упал. Палестинец тяжело дышал.
— Итак, почему ты хочешь уехать, Абдулла? — спросил его еще раз Омар.
— Мне нечего здесь делать, — ответил палестинец.
— А почему тебе нечего здесь делать? — патетически вознес руки к лицу Омар.
Абдулла покраснел:
— Вчера меня исключили из института за прогулы.
* * *
После неловкой паузы, когда все расселись на свои места (некоторые недовольные даже хотели вернуть свои деньги, потраченные на то, чтобы потрогать одежду Абдуллы) Омар решил, что пора вытаскивать из рукава козыри.
— Сейчас, братья! — поднял он руку, чтобы установить в зале тишину, — вы увидите человека, ради которого мы все собрались сегодня в этом зале.
Зал заинтересовался. Плотный старичок на всякий случай вытаскивал из кошелька крупные купюры, и засовывал в карман.
— Вы знаете его, потому что часто видите, когда покупаете шаурму, — сентиментально произнес Омар, прижимая руки к груди, — но он видит вас в окошко киоска, где она продается. На улицу он не выходит. И только сегодня, ради вас, только ради вас, братья мои, он нарушил свой обет и вышел на улицу. Я хочу представить вам великого человека. Его зовут Осама…
Зал окаменел. На сцену не спеша, поднялся высокий афганец. Вне всяких сомнений, это был он, Бен Ладен. Абдулла хрипло вскрикнул и зарыдал. Поглядев на его ясными и мудрыми глазами, Осама поприветствовал зал:
— Здравствуйте, братья. Прошу вас, не вскакивайте с мест. Не кричите. Ведите себя тихо и естественно.
— Осама… — молитвенно прошептал кто-то на галерке.
— Да, — улыбнулся афганец, — меня зовут Осама. И пришел я сюда только для того, чтобы сказать вам одну вещь. Но сначала я хочу, чтобы вы послушали мудрую притчу. Надеюсь, она многим из вас придется по душе. Готовы ли вы выслушать эту мудрую притчу, о, братья?
Если бы Осама попросил собравшихся послушать сальный анекдот, они согласились бы с таким же энтузиазмом. Зал, по просьбе афганца, вел себя тихо, но все кивали так энергично, что Осама даже почувствовал дуновение ветра.
— Хорошо, — присел он на край сцены, скрестив ноги, — я благодарен вам за любезное разрешение рассказать притчу. Слава Аллаху, она коротка. Коротка, как наша жизнь, — это мгновение в бытии мира. Так вот, теперь сама притча. В одной далекой стране в старину жили крестьянин и три его сына. Женщин в доме крестьянина не было, потому что его жена умерла, а денег, чтобы жениться еще раз, у крестьянина не было. Жизнь его была тяжела, но достойна: не жалуясь, не ропща, орошал он потом клочок земли, который достался ему по милости Аллаха. И был благодарен всевышнему за тот скромный урожай, который удавалось собрать на этом скудном клочке земли.
— Воистину, праведник, — лицемерно пробормотал Омар, стоявший в углу зала.
— Воистину, так, — спокойно согласился Осама. — И сыновья его были люди благочестивые и воспитанные. Настоящие труженики. День и ночь помогали они отцу трудиться в поле, а в свободное от работы с землей время мастерили глиняные кувшины, и продавали их на базаре. Денег это давало немного, но на еду хватало. Это была счастливая семья.
— Воистину, счастливая, — отозвался зал, загипнотизированный синими глазами красавца Осамы.
— Но вот, — развел руки афганец, — пришло время старику покидать этот бренный мир. Он принял это с достоинством, приготовил чистую одежду, простился с миром, пожертвовал небольшую (больше у него не было) сумму денег мулле, и призвал к себе своих сыновей. Всех троих.
— Воистину, всех троих… — молитвенно повторяли собравшиеся.
Многие в зале покачивались. Омар с завистью подумал, что Осама лучше него умеет увлечь толпу, и тихонько спустился вниз, прихватив с собой ящик с деньгами. Еще раз поглядев на собрание, он тихонько вышел из зала, и потащил по коридору ящик.
— И вот, на смертном ложе, — рассказывал Осама, — старик говорит своим сыновьям. Воистину, вы были величайшим сокровищем моей тяжкой жизни: трудились, не покладая рук, уважали отца своего, как земного, так и небесного, не совершали страшных грехов. Поэтому я бы хотел наградить каждого из вас.
— Но как?! Он же был нищий! — спросил кто-то из зала.
— Да, брат, ты прав, — поразмыслив, ответил Осама, — старик был очень беден, и его сыновей очень удивили предсмертные слова отца. Они даже решили, что несчастный заговаривается.
— Он заговаривался, Осама?! — заинтересовался Абдулла.
— Дослушай притчу, и узнаешь, — так просто и душевно улыбнулся афганец, что многие в зале почувствовали себя уютно, как в утробе матери. — И сыновья, поразмыслив, сказали ему: что же, награждай нас, если хочешь. Но знай, что мы пришли не поэтому. Просто мы очень любим, и почитаем тебя. Ведь ты наш отец. Тогда старик сказал им: пусть каждый попросит то, чего бы он хотел получить. И пусть не смущается, а просит все, чего только можно пожелать человеку в этом мире. Тогда сыновья решили, что он действительно заговаривается. Ведь у старика ничего не было. Но, чтобы не расстраивать отца, который, как им казалось, бредил, сыновья посоветовались и попросили каждый для себя что-то. Старший сын сказал: я хотел бы получить в наследство треть твоей земли. Я хочу на память твою старую рубашку, сказал средний сын. Мне бы хотелось, попросил младший сын, чтобы твоя старая мотыга досталась мне.
— Как они скромны, — с невольным уважением сказал вернувшийся в зал Омар, — эти сыновья крестьянина…
