Ознакомительная версия.
Но есть и третий, главный наш прорыв. Сейчас упомяну его – и хватит. Кино теперь снимают, позабыв, что гений за искусство жизнью платит. Российский путь, как прежде, очень крут, и послаблений, видимо, не будет. Как Германа, у нас за это бьют, как Бардина, у нас за это судят. У нас расколам не видать конца – и в области кино, по крайней мере, творить и впрямь опасно для творца. Припомним драму «Моцарт и Сальери». Все эти страсти сгладились давно. Что Моцартов пугает? Только насморк. И лишь в российском доблестном кино сейчас дерутся не на жизнь, а на смерть. Сегодня в чашу не бросают яд, не проклинают, морду скосоротив, а просто ходят в Кремль и говорят: «Смотрите, я за вас, а эти – против». Сейчас искусство нравиться властям убийственней, чем яд, и так же вкусно. Но вот благодаря таким страстям как раз и живо русское искусство. Как долго проживет оно – вопрос, но скажем вслух, без пафоса и крика: у нас к нему относятся всерьез.
И в том его победа, то есть Ника.
Хоть Америка нас и заверила в гуманизме исконном своем – нам вернули Артема Савельева с рюкзачишкой потертым вдвоем. Усадили – куда, мол, ты денесси? – и, в отместку его озорству, запузырили прямо из Теннесси в Вашингтон, а оттуда в Москву. Пролетел он дорогой неблизкою над просторами синих зыбей и вернулся в Россию с запискою от приемной мамаши своей: не судите вы, дескать, запальчиво теннессийскую дерзость мою, но возьмите вы вашего мальчика и отдайте в другую семью. Проявлял он дурные наклонности, жег бумажки в приемном дому, понимание прав и законности никогда не давалось ему, оказался он нрава свободного и на бабке его вымещал, а сынишку природного, родного, за игрушку убить обещал; не мирился с домашней рутиною, не трудился полезным трудом и пугал свою маму картиною, где горел ее собственный дом. Напугалася мама из Теннесси, и найденышу дали пинка – чтоб спасти свои деньги и ценности, и сынка, и игрушку сынка. Всех измучить – исконная цель его, отклоненьям не видно конца… Если надо кому-то Савельева, тот пускай и возьмет сорванца.
А чего бы вам ждать, воспитатели, заполнители справок и граф? Он родился от спившейся матери, от лишенной родительских прав, от японца, а может, китайца, от еврея, а может, хохла; по приютам он с детства скитается, не имея родного угла. Неприятны российские мальчики, потому их назад отдают, – но ведь им и не выжить иначе бы, коль они попадают в приют! Ознакомьтеся с местными нравами – и суровая эта среда вам представит святыми и правыми малолеток, попавших туда. Наш пацан доведет до истерики, до наркотиков или вина не одну уроженку Америки, а десяток таких, как она. Это нынче страна им забредила – «У, пиндосы, креста на них нет!» – и слова президента Медведева тиражирует весь интернет; это нынче на совесть и страх его полюбил блогописцев мильон, и внимание Павла Астахова привлекает усиленно он, и в больнице приличной подлечится, ибо всем его жизнь дорога, – а когда-то родное Отечество не нуждалося в нем ни фига.
Потому и печалью повеяло от его перелета домой, что сравнима дорога Савельева с одиссеей Отчизны самой. У меня темперамент холерика, так что прямо скажу, не таю: нас ведь тоже хотела Америка благодушно пристроить в семью – с занавесками и клавесинами, с кока-колой и жирным котом… Мы казались ей очень красивыми и несчастными очень притом. Много денег пиндосы потратили, воспитуючи наши умы… При такой-то, как Родина, матери, – мудрено ль, что неласковы мы? Но потом они к нам присмотрелися и увидели целый букет – от простого delirium tremens’а до продажи крылатых ракет; нашу душу увидели склизкую и бездонную нашу суму – и послали обратно с запискою: забирайте, а нам ни к чему. Гадкий мальчик! Хотели пригреть его – он же, сука, наклал на паркет… И теперь мы сидим в Шереметьево в окруженье крылатых ракет и поем свои песни недружные о заборной российской судьбе – никому абсолютно не нужные, и печальней всего, что себе… Бог молчит, и печать на устах его. Виснет в воздухе тщетный вопрос.
И кругом – никакого Астахова, чтоб хотя бы в больницу отвез.
Пока в столице судят Ходорковского, один былой соратник подсудимого, обжившийся в Кремле, где ценят лоск его, и там обретший статус невредимого, на съезде молодежного движения, где собрались лояльнейшие физии, явил толпе свои предположения на тему ситуации в Киргизии. Приметы положения киргизского сравнил он с местным, перечислив заново, и обнаружил много очень близкого: все продано, разложено и кланово. И там, и тут не видно демократии: на вид-то есть, да приглядись, раздень ее… Никто не собирался укреплять ее, поскольку воровали без зазрения. Но, слава богу, есть покуда рыцари, чтоб новых бед могли не опасаться мы: строй карьеристов с розовыми рыльцами и первый зам главы администрации. Что будет, коль знаток оттенков серого посмотрит благодушно и рассеянно? Чуть отвернись – Немцов и Алексеева пойдут громить витрину Елисеева! В стране и так сплошные патологии, ее уже почти раскоммунизили, – и коль они уйдут, как просят многие, у нас немедля будет, как в Киргизии.
Все так, каких иллюзий ни вынашивай. Погрома, дескать, нет, но явен сдвиг к нему. Прием простой: не хочешь жить по-«Нашему» – пожалуйста, устроим все по-ихнему. Как пелось в песне у Егора Летова – по плану все. Анализ дня текущего подсказывал мне что-то вроде этого, но я не знал, насколько все запущено. Пора, похоже, запасти провизии… Но вот какая штука тем не менее: коль он уйдет, то будет, как в Киргизии, а не уйдет – и будет, как в Туркмении. Я поражен такой альтернативою, покуда, слава богу, приблизительной, – не то что совершенно некрасивою, но главное, ужасно унизительной. Тут не поможет тонкое умение разруливать рутинные коллизии… И главное – что если как в Туркмении, потом опять же будет, как в Киргизии!
Не так уж трудно высчитать последствия, какой гульбой предчувствий ни развеивай. «Не то чтобы ему хотелось бедствия», как говорится в песенке Матвеевой, чтоб все благополучие экранное и все единомыслие красивое взлетели, словно облако вулканное, с одной попытки непроизносимое: нефтянка, телевизоры с Минаевым… Казалось бы, все есть – какого кия вам? Но так всегда бывает с несменяемым (условно назовем его Бакиевым). Исчерпаны последние иллюзии, что это будет розово, как в Грузии, а может, апельсиново, как в Киеве: такого не бывает при Бакиеве. Когда-то, в девяностые и далее, бороли нас несбыточные мании: мы думали, что будет, как в Италии, а если повезет – то как в Германии. На лучшее настроившись заранее, мы утверждались в скучном беззаконии – но думали, что будет, как в Испании, а если постараться – как в Японии. Нам рисовались всякие идиллии, однако получилось некрасивее – надеялись, что будет, как в Бразилии, а в худшем варианте – как в Боливии… Выходит, мы ошиблись многоразово. Не фраер Бог, не отвести руки Его. Наш выбор – меж стабильностью Ниязова и толпами, погнавшими Бакиева. Одни лишь молгвардейские дивизии плюс ими заправляющие гении нас удержать способны от Киргизии – и сдвинуть в направлении Туркмении.
Конечно, есть какие-то условия, чтоб сделалось не так, а как в Московии…
Но так как жизнь в России все сурковее, то говорить об этом все рисковее.
Новый выворот в судьбе оппозиции: появляются в Сети порноролики, где они в миссионерской позиции размножаются буквально как кролики. Все столпы правосознания нашего, от Лимонова до пылкого Яшина, вытворяют с доброволицей то еще, и при этом все с одною и тою же. Замечают в одобрительном тоне ей, что горды ее усердием видимым, и такой уж достигают симфонии, что не снилась и Госдуме с нацлидером. Получают удовольствие явное, в сексуальных похождениях плавая, словно это не девчонка халявная, а гэбня под ними стонет кровавая. В интернете говорят: ишь устроился! Тут и девушку, и кокса – вредитель, на! Отмечают их мужские достоинства – кто завистливо, а кто снисходительно; обсуждают приключенья альковные, напрягают аппараты оральные – громче прочих голосят уголовные, но встречаются и просто моральные.
Я попервости не знал: что такого-то? В чем тут, в общем, компромат и марание? Это ж как бы не давало мне повода относиться к ним хужее, чем ранее. Оппозиция, как правило, славится тем, что женщинам, как правило, нравится. Я не вижу тут большого события, что мужчина соблазнился соблазнами: это те, кому не светят соития, утешаются борьбой с несогласными. Не по нраву тебе враг – так ударь его, а не ставь ему жучка возле фаллоса. Тем по нраву вертикаль государева, у кого уже своей не осталося. Это ж разве компромат на Лимонова, что у него в его года – все рабочее? Мы и так уже читали у жен его, что он в койке интересней, чем прочие. Уж на что я подозрительно-бдительный, а не вижу тут особенной вредности. Если это компромат – то сомнительный, да к тому ж еще свидетельство бедности: приезжали к нам спецы буржуазные – мы подкладывали баб в полной мере им, но хоть бабы были все-таки разные, а теперь всего одна, и та не Мерилин… И за что она страдает, ответчица, что ей пользуется целая троица? Мне тут умысел, читатель, мерещится. Он сейчас тебе, читатель, откроется.
Ознакомительная версия.
