Том 1. Стихотворения. Поэмы - Константин Михайлович Симонов

В тонком доме над рекою

У хибачи греем руки.

Спросишь, что это такое,

Ты об этой штуке.

Это – лакированный горшок

С медью красною внутри,

Сверху – пепла на вершок,

А под ним – углей на три.

На циновках мы сидим

Босиком вокруг горшка,

Руки греем и молчим

По незнанью языка.

Впрочем, это даже лучше –

Никому не отвечать

И иметь удобный случай

Помолчать.

В доме холодно, спасенья

Нет.

Потому что отопленья

Нет.

Дорогого,

Дарового,

Дровяного,

Парового –

Никакого

Нет.

Говорят, что потепленье

В феврале.

А пока все отопленье

Тут, в золе.

Под золой три угля тлеют,

Легкий чад.

Трое русских руки греют,

Молчат.

Впрочем, говорят, не для обиды

Бедных

Нас

Сделан этот деревом обитый

Медный

Таз.

Не из прихоти он скован,

Не с отчаянья,

А нарочно, для мужского

Молчания.

Чтоб всю ночь над ним

Сидеть,

Молчать,

Не говорить,

Только уголь брать,

Чтоб прикурить,

Да смотреть, как под золой

Огонь

Пролетит, как голубой

Конь.

Чтоб ты знала жестокие

Наши мучения,

Хоть мысленно съезди в Токио

Для их изучения.

Живем в японской скворешне,

Среди пожарища,

Четверо: я, грешный,

И три товарища.

На слово нам поверя,

Войди в положение:

Надпись над нашей дверью –

Уже унижение.

Иероглифами три имени,

Четвертое – мое,

Но так и не знаем именно,

Где – чье?

Где вы: Аз, Буки, Веди?

Забыли мы обо всем.

Живем, как зимой медведи,

Лапы сосем.

У каждого есть берлога,

Холодная, как вокзал.

Вот, не верили в бога –

Он нас и наказал.

Но чтобы тепла лишение

Не вызвало общий стон,

Как половинчатое решение

Принят у нас футон.

Футоном называется

Японское одеяло,

Которое отличается

От нашего очень мало.

Просто немножко короче,

Примерно наполовину;

Закроешь ноги и прочее –

Откроешь спину…

А в общем, если по совести

Этот вопрос исследовать, –

Футон, он вроде повести,

Где «продолжение следует».

Конечно, в сравнении с вечностью,

Тут не о чем говорить,

Но просто, по-человечеству,

Хочется поскулить.

Особенно если конечности

Мерзнут до бесконечности.

Мы вспомнить на расстоянии

Просим жен

О нашем существовании,

Положенном под футон,

Где тело еще отчасти

Согреется как-нибудь,

Но у души, к несчастью,

Ноги не подогнуть.

Рядом с кухней отеля «Миако»,

Где нас кормят морской капустой,

Есть пруд и рыбы. Однако

Их никто не ест, – будь им пусто!

Потому что это не просто,

А золотые, священные рыбы,

Стой над ними, считай хоть до ста,

И за то спасибо.

Они плавают с сытыми мордами,

Раздувая хвосты,

Очевидно, дьявольски гордые

Независимостью от плиты.

Они очень надменны, ибо

Презирают до содрогания

Прочую просто рыбу,

Предназначенную для питания.

Они держатся даже в воде

Друг с другом несколько сухо,

Оттого что они – в пруде

Аристократия духа.

Так изысканно и рассеянно

Живут они всю неделю,

Но каждое воскресение

Приходит повар отеля.

И, принеся извинения

Всем предкам на случай уж

Чертовского совпадения

С переселением душ,

В кимоно с двумя поясами

Он стоит над водой и в ней

Долго ищет глазами,

Которая пожирней.

Лотом с ужасной улыбкой,

Взмахнув сачком, как ужаленный,

Берет золотую рыбку

И делает ее жареной.

Другие рыбы потопчутся,

Поспорят, посокрушаются

И расплывутся. В обществе

Рыб это наблюдается.

А может, пруда население

Тоже не без идей

И верит в переселение

Своих душ в людей.

И в этом есть вероятие.

Разве мы не могли бы

Сказать об одном приятеле,

Что в нем душа рыбы?

Бывает иногда мужчина –

Всех женщин безответный друг,