Книгу Твардовского Л. Озеров удачно определил не только как книгу про бойца, но и как книгу для бойца, подспорье в жизни, солдатскую библию, «которую откроешь в любом месте, ткнешь пальцем и — читаешь».113
Солдат великой войны увидел и узнал в Теркине себя, собственные мысли и чувства, и именно в этом прежде всего проявляется народность произведения. Целые группы фронтовиков во время войны именовали себя «любителями Теркина».
«Уважаемый товарищ Твардовский! — писал лейтенант Шматков 4 октября 1942 г., — ровно через месяц после начала публикации «Теркина» в газете. — Ваша поэма «Василий Теркин» стала событием в жизни нашей части. С нетерпением ожидают бойцы и командиры прибытия газеты с новыми главами Вашей поэмы. «Теркин» стал нашим любимцем».114
В каждом читательском письме отмечалась необыкновенная правдивость произведения и его жизнеутверждающий юмор. «…Когда я ее читал, — сообщал сержант П. Пономаренко, — я смеялся и плакал, настолько книга сильна правдой».115 «…В ваших стихах так ярко выражено солдатское бытие, — писала автору группа фронтовиков, — так точно показан внутренний непоказной мир солдата, его переживания, желания, что мы глубоко благодарны вам за ваше творчество».116 «…Она состоит целиком из тех самых мыслей, которыми живет и думает каждый из нас в дни войны», — писал А. Т. Твардовскому о его поэме еще один участник войны.117
«Когда после войны я приеду домой, — писал сержант А. Родин, — <…> то куплю всю вашу поэму, и она будет одной из самых почетных книг у меня».118
Особенно близкой книга Твардовского оказалась той группе читателей-фронтовиков, которые на собственном опыте знали всю тяжесть солдатской страды в первые месяцы войны, когда наша армия отступала. Один из таких читателей, П. Д. Коньков, писал с фронта А. Твардовскому: «Положу все силы, а найду всю вашу повесть и сохраню ее на всю жизнь. <…> Спасибо вам, родной, за вашу повесть. Пишите и пишите ее дальше, не ищите иных форм ее изложения. Лучше, чем есть, не получится, и не надо».119
Читатели выражали желание помочь автору, подсказывали ему новые главы для продолжения. В герое поэмы видели образец поведения и нравственности. «Очень бы интересно прочесть, — писал сержант А. Родин, — как Теркин полюбит какую-нибудь девушку. Мне говорили (я сам не читал), что есть такая глава «О любви». Интересно, как Теркин будет относиться к вопросам любви во время войны. Ведь этот вопрос настолько непонятен, что все только отмахиваются, говоря: «Война!» А Теркин — это образец. Как он сделает — значит правильно».120 Возможно, откликаясь именно на это письмо, А. Твардовский набрасывал главу о влюбленности Теркина во встретившуюся ему девушку, которой он пишет письмо. Эта глава сохранилась только в фрагментарных рукописных набросках и потому не известна читателям.121 Стихотворные читательские подражания «Теркину» и его «продолжения» во время войны и после печатались в бесчисленных многотиражных и стенных газетах, в «боевых листках», сообщались в письмах читателей.122
Присуждение А. Т. Твардовскому 27 января 1946 г. Государственной премии Первой степени за поэму «Василий Теркин» стало достойным отражением широкого признания этой поистине народной книги.
При всей наивной непосредственности отношения некоторых читателей к его произведению, требовавших «продолжения» книги и спрашивавших, существует ли Теркин на самом деле, — автор не мог не чувствовать прочности читательской заинтересованности и поддержки. Намек на это можно усмотреть во вступительных стихах к бывшей третьей части:
Я в такой теперь надежде,
Он меня переживет.
Огромная популярность «Теркина» говорила сама за себя. Поэтому судьба произведения в критике при этом условии мало беспокоила автора:
И сказать, помыслив здраво:
Что ей будущая слава!
Что ей критик, умник тот,
Что читает без улыбки,
Ищет, нет ли где ошибки, —
Горе, если не найдет.
Профессиональная литературная критика и в самом деле, не в пример читательским откликам, запоздала с оценкой книги. Будучи оригинальным, новаторским произведением, поэма Твардовского, особенно на первых порах, получила разноречивые оценки в печати. Публикация отдельными главами и частями не позволяла критике по достоинству оценить произведение Твардовского во всей широте его замысла.
После того, как в августе — сентябре 1942 г. в газете «Красноармейская правда», журналах «Красноармеец» и «Знамя», а также в «Правде» были напечатаны первые главы поэмы, — в печати появилась о них статья Д. Данина,123 оказавшаяся первой критической статьей о новом произведении Твардовского. В ней прежде всего выражено чувство радости по поводу того, что у каждого солдата-фронтовика в лице Теркина появился «неунывающий, простой и верный друг», цельный и обаятельный. «Я не знаю в русской поэзии другого столь глубокого и привлекательного образа русского солдата, — писал критик, — как тот, который вылеплен Твардовским». Данин обращал внимание на «неисчерпаемое и неисчислимое» в произведении Твардовского, который проявил себя как «очень умный и тонкий поэт».
В. Ермилов заговорил о национальном характере Теркина, который «и продолжает традицию, и устанавливает новую» — воплощая собой не только традиционно русский, но и советский характер: «Твардовский просто, свободно чувствует себя в русской национальной форме, в русской традиции и развивает эту традицию в соответствии с нашим временем».124
В этом же духе А. Метченко писал, что в Теркине «счастливо соединились простота и ясность народных воззрений на жизнь, традиционные черты русского солдата и убеждения, воспитанные советским строем».125
В дальнейшем именно эта тема — о традиционном и новаторском в образе Теркина получила в критике наиболее разноречивые суждения. Некоторые критики усмотрели в герое Твардовского только традиционное, черты «каратаевщины», но не современного, советского воина. Наибольшей остротой в этом отношении отличалось выступление поэта Н. Асеева на творческом совещании в Союзе писателей в 1943 г. Недовольный традиционностью литературных форм, якобы не пригодных для обрисовки новой действительности, Асеев полагал, что произведение Твардовского «могло бы относиться и ко всякой другой войне — нет здесь особенностей нашей войны».126
В отдельных случаях суждения на эту тему относительно «Василия Теркина» доходили до грубых вульгарно-социологических перехлестов.
Писатель Ф. В. Гладков в своей статье, напечатанной «в порядке обсуждения», причислял поэму Твардовского к тем произведениям военного времени, в которых «социальный тип советского человека» «лишен своих характерных черт», является персонажем «всех войн и всех времен».127
И. Л. Сельвинский, литературный антагонист Твардовского и Исаковского, причислявший себя к иной группе поэтов, писал даже в 1954 г., когда споры на эту тему давно утихли: «Герои Твардовского — это люди, в которых отлично выражено традиционное крестьянское начало, но не развиты черты нового, отличающие нашего колхозника от прежнего крестьянина, бойца Советской Армии — от русского солдата былых времен».128
Теперь эти отзывы о поэме Твардовского справедливо и прочно забыты всеми. Опровергая подобные взгляды, критик А. Макаров писал, что Твардовский «в изображении героя избежал и лозунговости и гипертрофирования национальных чувств, с которыми мы сталкивались нередко в произведениях военного времени».129
«Когда я читаю поэму Твардовского «Василий Теркин», — говорил поэт А. Сурков, — то при всей кажущейся «общерусскости» ее героя, сквозь словесную ткань поэмы проступают и в деталях быта и материальной среды войны, и в особенности в характере и мотивах поступков действующих лиц, такие черты, благодаря которым на место Теркина нельзя поставить первого попавшегося солдата первой мировой войны, хотя бы и такого же смекалистого, задорного, неунывающего».130
Мысль о воплотившемся в Теркине типе именно советского бойца, инициативного, руководствующегося сознательным, разумным началом, защищал также А. Тарасенков.131
Более продолжительными оказались дискуссии о внутреннем строении и жанровой природе произведения. Непривычный жанровый облик книги, отсутствие в ней сюжета и обязательной композиции, необходимых «поэме», ставили критиков в тупик. Уже В. В. Ермилов в цитированном выше отзыве указал эти, как ему представлялось, недостатки поэмы: «Как Теркин ни мил, ни дорог, а с его образом в теперешнем его виде нельзя связать развитие характера, сюжета, темы. Поэма представляет собой демонстрацию героя. Поэтому в ней и нет сюжета. Главы можно переставлять. Поэма не движется, а лишь поворачивает героя».132
