А. Тарасенков тоже считал, что «композиционно поэма построена как цепь новелл с одним героем, цепь «без начала, без конца»,133 хотя и не объявлял это недостатком произведения.
Е. Ф. Книпович, защищая мысль о новаторском характере образа Теркина и о драгоценном даре Твардовского видеть и изображать события, писала далее: «Самый серьезный упрек, обращенный к книге Твардовского, заключается в том, что Теркин растягивается, как резиновый, что количество глав и эпизодов может быть произвольно увеличено или уменьшено, что в поэме нет ни единого сюжета, ни видимой композиции, что и сам герой остается везде равным самому себе».134
Однако большинство таких констатаций сочеталось с пониманием того, что нельзя «требовать от одной поэмы решения всех задач, стоящих перед литературой», как писал критик Л. Озеров:135 поэма Твардовского складывалась в удобную для фронта форму соединения автономных глав и разнохарактерных эпизодов, что не исключает, однако, того, что она представляет собой «законченное и цельное произведение», скрепленное судьбой героя. «Одиссея», «Дон Кихот», «Мертвые души», «Кому на Руси жить хорошо», наконец, «Страна Муравия» самого А. Твардовского созданы таким же скреплением эпизодов. То, что поэма Твардовского не померкла вместе с теми номерами газет, где она впервые была напечатана, по справедливому суждению критика, оправдывает ее сюжетно-композиционные особенности и доказывает всю глубину решенной в ней идейно-художественной задачи.
И. Гринберг тоже не усматривал между главами поэмы, среди которых некоторые представлялись ему «прикладного» значения, «прямой событийной связи»,136 что не нарушает, также и по его мнению, органического внутреннего единства произведения. Именно желание полнее и точнее раскрыть тему войны побудило поэта, по мысли критика, отказаться от обычного условного сюжета.
Д. Данин в свободном чередовании глав «Теркина» видел преимущества очень ёмкой формы.
Поэт Н. Рыленков полагал, что в основе сюжета «Василия Теркина» заложена «хроника Великой Отечественной войны» и что образ Теркина не остается неподвижным, а углубляется и обогащается — «в нем раскрываются все новые и новые черты русского труженика-солдата».137
Не соглашаясь видеть сюжет в меняющемся характере Теркина, который, по его мнению, достаточно закален с самого начала, В. Б. Александров внутреннее развитие сюжета усматривал в отразившемся здесь движении самой войны.138
Наиболее прозорливые критики с самого начала предсказывали «Теркину» славу классического произведения.
Уже в конце того года, когда окончилась война и завершена была поэма Твардовского, О. Ф. Берггольц интерпретировала ее как произведение о войне, выдерживающее «испытание миром», так как оно помогает людям оглянуться на их гордый и трудный путь, закрепляет в душе то доброе, сильное и светлое, что родилось в военное время. О. Берггольц отнесла «Василия Теркина» к числу не только лучших, но и принципиальных произведений нашей литературы, где поэт утверждает свои принципы изображения жизни, вследствие чего и возникает спор о жанрово-композиционных свойствах этой, по мнению О. Берггольц, лирической поэмы, в которой автор и герой совпадают.139
А. Макаров140 расценил «Книгу про бойца» как произведение высокого и большого искусства, в котором герой — не персонифицированная идея, а личность, развивающаяся не по прихотливой фантазии автора, а логически, исходя из самоё себя, по законам искусства. В поэме Твардовского критик усматривал прежде всего отражение в солдатской душе поступательного хода войны. С этой точки зрения объяснил он и спиралеобразную композицию поэмы, в которой возвращение к прежним темам и положениям не есть повторение уже известного, а сопряжено с духовным развитием героя.
С точки зрения выдержанности этой структуры А. Макаров подверг критике некоторые главы, например, главу «О войне», представляющую собой, по мнению критика, только рифмованное нравоучение. Указание А. Макарова на непоследовательность Твардовского в характеристике своего героя, якобы оказавшегося по ходу поэмы, например, в главе «О награде», простоватее того, каким он был во второй главе, не представляется убедительным и вызвано, как кажется, неправильной оценкой Теркина как шутника-воспитателя, действующего в этом качестве по некой внутренней обязанности.
Н. Вильям-Вильмонт написал о Твардовском как о глубоко трезвом, исторически мыслящем истолкователе и осмыслителе «современных нам общественных сдвигов и событий»,141 спаянном с народом и лучше всех изображающем народ и себя, как лирического глашатая народа.
Отметив «элемент случайности» в построении и в самом возникновении поэмы, бывший результатом того, что автор, приступая к работе, «еще не измерил всей глубины, не учел всей широты и раздолья столь счастливо поднятой им темы»,142 — Н. Вильям-Вильмонт пришел все же к выводу, что автор в конце концов сумел подчинить все главы единству замысла и формы, так что и сам элемент случайности стал чем-то закономерным, определяющим лицо поэмы.
Как и А. Макаров, Н. Вильям-Вильмонт оспоривал причисление Теркина к типу Платона Каратаева: нет ничего удивительного, что от советского человека «русским духом пахнет»; в отличие от толстовского крестьянина-утописта, у Теркина — подлинная спайка с народом и коллективом.
К первым послевоенным годам относится несколько симптоматичных писательских откликов на новое произведение Твардовского.
Пребывавший в эмиграции русский писатель И. А. Бунин, предубежденно настроенный ко всему новому в современной русской действительности, — писал из Парижа Н. Д. Телешову 10 сентября 1947 г.: «Дорогой Николай Дмитриевич, я только что прочитал книгу А. Твардовского («Василий Теркин») и не могу удержаться — прошу тебя, если ты знаком и встречаешься с ним, передать ему при случае, что я (читатель, как ты знаешь, придирчивый, требовательный) совершенно восхищен его талантом, — это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный, солдатский язык — ни сучка, ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова. Возможно, что он останется автором только одной такой книги, начнет повторяться, писать хуже, но даже и это можно будет простить ему за «Теркина».143
Б. Л. Пастернак назвал поэму Твардовского «чудом полного растворения поэта в стихии народного языка».144
С. Я. Маршак определяет те свойства поэзии Твардовского, благодаря которым она и волнует сердца миллионов читателей: опираясь на лучшие образцы народной и классической поэзии, «вся она, до самых глубин, лирична», и «широко, настежь открыта окружающему миру и всему, чем этот мир богат», то есть чувствам, мыслям, природе, политике и быту современников. Эта поэзия, по словам Маршака, «чужда превыспренности и, поднимаясь до пафоса, не теряет связи с землей». — «Не многие прозаики запечатлели так смело и правдиво последнюю войну с ее буднями, боями, переправами, лютыми холодами («Зол мороз вблизи железа…»), как это удалось Твардовскому в книге про бойца».145
Начиная с 50-х годов в критической литературе установился взгляд на книгу Твардовского как на произведение классическое, и оно стало достоянием научно-исследовательской литературы, вузовских семинариев, кандидатских и докторских диссертаций.
В книге о Твардовском Е. Любарева писала, что «Василий Теркин» создает «едва ли не самую богатую в нашей поэзии картину фронтовой жизни воюющего народа…»,146 и что при всей своей самостоятельности и кажущейся независимости одна от другой, главы поэмы тесно между собой связаны и «переставить их нельзя».147
П. С. Выходцев — автор ряда работ о Твардовском и «Василии Теркине»,148 полемизируя с другими критиками, настаивал на органической целостности и сюжетно-композиционной завершенности «Книги про бойца», которые, по его мнению, достигаются не столько образом героя, сколько центральной художественной идеей произведения — мыслью о судьбе родины.
И. А. Мохирев в специальном исследовании, напротив, структурные особенности произведения выводит из определяющего центрального образа — Теркина. Исследователь отнес произведение Твардовского к жанру лирической «поэмы-хроники», прослеживающей ход войны; он определил ее также как поэму-«книгу», отражающую существенные стороны жизни на войне и стоящую на уровне народно-героической эпопеи.149
Работа Ю. Г. Буртина удачно названа: «Нестареющая правда».150 Основная ее тема — правда как главный творческий принцип автора «Книги про бойца», эстетический и этический одновременно. В связи с этим убедительное объяснение находят такие особенности произведения Твардовского, как изображение обыденных сторон военной обстановки, «всеобщие» черты характера героя, «бессюжетность» произведения — бессюжетность действительная, по мнению автора статьи, и притом — необходимая, ибо наличие сюжета «неизбежно свело бы судьбу Теркина до уровня некоей частной биографии и тем самым погубило бы книгу как произведение «всеобщего» фронтового содержания».151
