Ознакомительная версия.
Но солнце движется в наклон,
Беспечно или напролом,
И пропадает за углом…
Но предначертан вечный ход,
И календарный переход
Готовит новый перелом.
Бим-бим-бум-бом… В колокола
Ударил в башне звездочёт.
И, завершая перелёт,
Скрестились в небе два крыла.
И узел стягивал Эрлик
Вокруг горы, и шёл старик,
И мокрым веником камлал,
И свет во тьму переступал,
Как шёпот переходит в крик.
Лиловым сыпал листопад,
Перекрывая изумруд.
И возле культовых запруд
Стоял, не зная про распад,
На чёрном капище Тайгам —
Посол уже к другим богам.
Он небо слушал между крон,
И нарастал со всех сторон
Вороний гомон или гам.
И словно долгий разговор
Течёт с утра и до утра,
Смолистым дымом от костра
Поплыл двуструнный перебор.
И человек вершил обряд
И ставил звёзды на догляд,
Как будто пламя над тайгой,
И удалялся по прямой,
Куда ещё доходит взгляд.
Но можно было лишь дойти
До смысла будущей зимы,
И взять у времени взаймы
Отрезок ближнего пути,
Раз верхний слой над головой
Грозил ледовою корой,
И робко падал, наугад,
Ещё незрелый снегопад
И таял вместе с синевой.
Тогда и вспыхнула свеча,
Вонзая в небо жёлтый клин.
И по тропе ультрамарин
Повёл слепого скрипача.
И мгла горела добела,
Мерцали звёзды – тьма цвела…
И было слышно, как вблизи
Шуршал листвою Таг-Эзи,
И осень полночью плыла.
И горы двигала земля,
Смещая к небу материк.
А над землёй высокий пик
Алел, как парус корабля,—
Уже совсем в другой стране,
И на обратной стороне
Священный пояс восходил
И светом девяти светил
Буравил мир в зелёном дне.
Горная Шория – 9.1989
Распятье читается в каждом окне,
И тень возникает на каждой стене.
Следы оставляет любая ступня.
И пепел останется после огня.
Но символ полёта – не крылья, а крест.
И место героя – не крепость, а Брест.
И ночь, поглотившая крики беды,
Прозрачнее всякой проточной воды.
Как всякая правда коварнее лжи,
Опаснее бритвы тупые ножи.
Рождённое слово острее пера,
Но ниже Голгофы любая гора.
8.1988
Всё начиналось с Байрона… Стихи
Нахлынули как волны. Словно это
Хромой и гениальный англосакс
Расправил все четыре чёрных тома
И тень твою впустил на полотно,
Не различая верха или низа,
Что по сей день, как лондонский туман,
Плывёт так и не пойманным рассветом
На мой мольберт. И в сердце тот же вид
Зияет романтической занозой.
За окнами уже совсем темно.
И я, как тот, чьё имя шито бронзой,
Сижу и пью надежды сладкий мёд,
Быть может, яд, а может быть, и воду…
И может быть, что всё наоборот,
И стих вдогонку пуле или ветру
Летит, как белый снег, из-под пера.
Но вещи постигая не рассудком,
Я чувствую в движенье фонаря
Твою волнообразную природу.
В провинции и сахар – словно соль,
Но жить спокойней, если не способен
Разменивать на мелочь божий дар.
И дар любви, когда иного нет,
Светлей благоговейного напитка.
Но есть ещё забвенья жуткий сон…
И выход из тоннеля или транса
Предполагает выдох тех частиц,
Которые, подобно чёрной саже,
Определяют местный колорит,
Перегружая улицы и вены.
Вокруг бурлит такой водоворот,
Что остаётся лишь гадать по звёздам
И лить на скатерть приторный сироп,
Нектар, что при достоинствах портвейна,
Слабее подогретого вина,
Какое мы нечаянно разлили.
И пятна красок ярче, чем цветы,
На вмятых в небо старых половицах,
Куда мы выжимали облака,
Как наше кратковременное лето.
Поэт – скиталец. Только никуда
Не убежать, не изменить пространство.
И Байрон, покидая Альбион,
Не думал, что найдёт свою Элладу…
А я подняться пробовал наверх,
Переступая горы, как ступени,
Но глубже стала пропасть, и вдали
Твои глаза, как утреннее небо,
Буравили сентябрьский свинец
Во весь накал классической лазури.
И город зажигает тот же свет,
Раз не дожил ещё до ностальгии.
Страна спешит в другие рубежи,
Перебирая ценности и цены,
Как ягоды в ведре. А я один
Иду по бесконечному проспекту,
Быть может, только к самому себе,
Храня на сердце самый точный адрес
И зная самый верный телефон,
Но как мне тяжелы все эти цифры.
Кемерово —10.1989
Я утратил чувство постоянства
Очага, пространства и подруги,
Словно открываю бесконечность
В параллельных линиях Востока.
Знаю, что родился на Востоке
У реки, под синими горами,
Но не помню, как я оказался
В Западной, но всё-таки Сибири.
Вот и не решу простой задачи:
Как раздвину на ладони пальцы,
Всё смотрю, куда лучи уходят,
Так и ничего не разумея.
А какая выйдет перспектива,
Если два перста не разойдутся?
Как две капли – это бесконечность
В параллельных линиях Востока.
Может, мне на родину вернуться?
Да кому я там, бродяга, нужен.
Вот и повторяю: ветер, ветер…
Только обернулось против ветра.
Против ветра – годы или строки…
Белый свет, как будто посторонний,
Созерцаю, растопырив пальцы,
Взглядом из обратной перспективы.
11.1990
Мой дикий край, родной Гиперборей!
Звезда в колодце. В срубах мужики.
Шумит река. И бродит у реки,
Трофейный, словно азбука, Орфей.
По-скифски сатанеют облака.
Но скифы ловко резали по злату,
Не веря Богу, верили булату
И золото везли издалека.
Но этот вид теперь позеленел
От патины. Но живо наше племя!
И сотни лет отмеривает время
Туда, где скифы ставили предел.
Но скиф – есть скиф. И зрелище врагов
Не выродилось в контуры испуга.
И всем известно то, что скиф за друга
Способен наломать немало дров
И спрятаться во времени. Увы!
Не знает городов Гиперборея.
И не найти по карте Птолемея
Участок для строительства Москвы.
1.1992
Я слово позабыл, что я хотел сказать…
Мне говорить на новом языке,
Но я забыл грядущего слова.
Гремучим эхом где-то вдалеке
Настигнет век былинная молва.
И раскрывая самый точный смысл
Простого слова – спелый белый мёд —
Литая вязь, густая, словно мысль,
Не обречёт народ на недород.
И этот мой ещё не зрелый слог
Найдёт язык… но вынесет молва,
Что в каждом слове слышится пролог
И только начинаются слова,
Как «Слово о полку…»
3.1989
Я в ночь войду, как будто в дом,
Рассыплю звёзды на столе,
Прижму дыханием стекло
И нарисую чёрный круг,
В него впишу: один, два, три…
И счёт закончу на нуле,
И на листе построю мир
Из полукружий или дуг.
Пускай в нём словно цифра ноль
Преобладает небосвод —
Сакральный знак – большое «О».
И дальше: осень, облака…
Один, два, три… И круглый счёт
Сольётся в слове «хоровод»,
А в центре будет просто кол
Торчать, валяя дурака.
И ночи круглый коридор
Расставит двери в длинный ряд.
Сомкнётся чёрное кольцо,
Как циферблат, вокруг меня.
Тогда мне тень укажет путь,
Но стрелку остановит взгляд,
Срывая ход на букве «О»,
Не пропустив до буквы «Я».
Я думал, это всё пройдёт,
Но, видно, время на часах
Остановил пернатый клин,
Что указует в темноту.
И вздох, глубокий, словно шар,
Плотнеет в чёрных зеркалах
И, проявляя тот же знак,
Переполняет пустоту.
Он только контур, только след,
Неясный профиль на стекле.
За ним плывёт, как будто взмах,
В окно огромная луна.
И к цифре ноль стремится свет,
И ось вращается в земле,
Но клин запаян в циферблат,
Статичный, будто тишина.
Один, два, три… И замкнут круг.
Не вырваться, не обойти,
И можно только ожидать
Перемещение планет.
В окружность можно вставить крест,
Но это есть конец пути,
И в слове «вечность» есть петля,
Простая, словно трафарет.
Остался только путь наверх.
Земля – есть шар, выходит – склон.
Любая линия кругла.
И неба круглый коридор
Закручивает страшный крен,
И капли падают в наклон,
И миром правит кривизна,
Всей прямоте наперекор.
И снова: осень, облака…
По кругу – мгла, и в центре – кол.
Я разбираю алфавит
И строю новый звукоряд,
Но вновь выходит каламбур,
И знаки падают на стол.
С распадом спорит только «О»,
Но продолжается распад.
И я рисую новый круг:
Отчизна, море, острова…
Нисходит цепь метаморфоз
До многоточия вершин:
Дорога, поступь, жажда, боль…
Венцом покрыта голова.
Один, два, три… И снова ночь.
Темно повсюду. Я один.
12.1990
«В сумерках птицы не поют…»
Ознакомительная версия.
