Гийом Аполлинер - Ранние стихотворения (1896-1910)

Пизанки с темнотой выходят помечтать
В сады где светляков дрожащие уколы
Где стонут за стеной то флейты то виолы
Ушедшую любовь пытаясь наверстать

Вздыхатели уйдут отплакав сладкогласо
А может невзначай припомнив что вот-вот
Устало прокричав пройдет с огнем обход
Пизанок мучит страх от приближенья часа

Той тьмы где светляки дрожащие вокруг
Сверкают до утра как слезы сожаленья
А на душе у вас еще не стихло пенье
Звучит виол д'амур вибрирующий звук

Потом настанет миг о нежные созданья
Тот миг когда нельзя не подчиниться сну
Пройдет дозор чей крик нарушит тишину
Как жалоба любви просящей состраданья

И слушая родник слабеющий в кустах
Безмолвно замерев почти с наклоном Башни
Пизанки ждут прихода их любви вчерашней
Пугаясь тишины и пряча смертный страх

Старики горемыки стоят, башмаками стучат на ветру ледянящем,
Не подвернется ли, ждут, работенки какой завалящей,
Стоят и молчат, меж собой не знакомы и так друг на друга похожи.
Порой то один, то другой пробормочет: «О Господи Боже…»

Их толкают прохожие в теплых пальто, их водой обдают экипажи,
Старики горемыки стоят, стоят терпеливо на страже,
А пойдут проливные дожди,
Воротник пиджачка приподымут, подбородок опустят к груди
И сквозь кашель про Бога словечко соленое скажут.

За неделей неделя — стоят, а потом в захудалой больнице
Кашель последний и последняя мысль: «Что ж, сыграем, брат, в ящик».
И заплачет старик, как больной мальчуган, которому ночью не спится,
И умрет, бормоча: «Уж теперь-то Господь работенкой снабдит подходящей».

Когда охватит страх всевластных всемогущих
Когда им не унять озноб воздетых рук
То выйдя из руин спокойны в самой гуще
Нагих покойников наваленных вокруг

Мы медленно пойдем светясь счастливым взором
Мы будем созерцать улыбки мертвецов
Спустясь под эшафот пройдем по мандрагорам[30]
Кто ранен кто убит пустяк в конце концов

Повсюду будет кровь и мы в багровых лужах
Склонясь найдем свои спокойные черты
А в красных зеркалах неистовствует ужас
Любовники мертвы и здания пусты

И все-таки мы рук ничем не замараем
Лишь будем созерцать как некогда Нерон[31]
Все рушится горит округа вымирает
И тихо запоем как пел когда-то он

Мы будем петь огонь и чистоту горнила
Могучесть силачей увертливость шпаны
Героев на одре и факелы-светила
Чьи нимбы как венцы на нас водружены

Мы будем петь весну напор телесной тяги
Врачующее глаз обилие смертей
Предчувствие зари ночную свежесть влаги
Извечность бытия счастливый мир детей

Нам больше не нужны ни вымысел о вдовах
Ни почести ярма ни пушечный набат
Ни прошлое И впредь в лучах восходов новых
Махины Мемнона уже не зазвучат[32]

В жару от мертвецов потянет душным смрадом
А уцелевшим смерть на воле суждена
Тела да солнцепек Земле того и надо
Для русой красоты и тучного зерна

Чума земную твердь очистит от позора
Кто выжил заживут без горести и мук
В добре и чистоте А море и озера
Помогут им отмыть следы с кровавых рук

Каждый день лишь открою глаза
Предо мной появляется женщина
В ней я вижу проснувшись с утра
Все что было со мною вчера

Я на днях заглянул под навес
Ее длинных волос и увидел
Лес дремучий нехоженый лес
Где сплетаются в зарослях темных
Ветви мыслей моих
А в лице ее в каменных домнах
О мой утренний враг
Вчера отливали и плавили
Все металлы мной сказанных слов
А ее кулаки настороженно сжатые
Как кувалды чугунные беспощадные
Узнаю в них о да узнаю
В этих молотах
Волю свою

Владыка осени вершит моей судьбою
Мне тягостны цветы и сладостны плоды
За каждый поцелуй винясь перед собою
Я в запахах ловлю предчувствие беды

Ты здесь моя пора духовного крепчанья
Ладони блеклых дев легли на твой наряд
С цветов ни лепестка не опадет в молчанье
И голуби летят прощально на закат

Вот жизнь моя ее непрочная основа
Я жду прихода толп стекающих гурьбой
А милая моя печалится и снова
Твердит что цвет любви как время голубой

Прохожие спешат И страстные желанья
Жарой воспламенен лепечет каждый рот
Тот рвется жить в саду порою созреванья
Тот требует любви забыв что сам урод

Я слушаю смотрю я слышу все повторы
Стенаний а поля а горы а леса
Не спят и я ищу хотя бы след который
Смеясь забыла та что дразнит голоса

Вот здесь она спала трава едва остыла
Прилягу переклик передразню с земли
А голос мне в ответ все с той же звонкой силой
Хохочет на бегу и прячется вдали

Я вижу для тебя о нимфа лишь забава
Давно любимое поэтами и мной
Все женщины как ты У вас дурная слава
С трагических времен покрытых сединой

Ведь пламенный Орфей убит руками женщин[33]
Страдающий Терамб скрывается в кусты[34]
Мне мерзостны цветы Они подобье женщин
Я мучаюсь от их бесстыдной наготы

Моя душа вошла в свою скупую пору
Я слышу вполуслух тяжелых яблок стук
А между рук моих расчетливо и споро
Для блеклой мошкары готовит сеть паук

Под берегом острова друг о дружку
Бьются бортами пустые лодки
Нынче не встретишь
Ни в будни ни по воскресным дням
Ни художников ни Мопассана
Что засучив рукава катали вдоль острова дам
Пышногрудых и тупоголовых
Ах лодочки-лодки как много печали там
Под берегом острова

Когда придет твой час ты в киммерийском мраке[36]
Прохожий не ищи меня среди теней
Паромщик плоть мою швырнет на корм собаке
А духу припасет удел того страшней

Слоняясь вдоль реки где длятся перелеты
Туманно-белых птиц у вод небытия
Я вспомню про твои грошовые щедроты
При виде богачей дрожащих как и я

Будь проклят Ни гроша в моей убогой плошке
А ты спеши в театр где умиляя дам
Плаксивые шуты страдают понарошке
Я молча боль мою Харону передам

Я клянчу день-деньской кручусь без передыха
И только темнота спасенье для меня
Назавтра я пойду кляня лихое лихо
Приветствовать зарю встречать Электру[37] дня

Тебе презрен мой труд а с ним и твой похоже
Тебя корежит боль и я судьбе не рад
Я плакал народясь и ты наверно тоже
Но я бесслезно жду когда придет Танат[38]

Коль праведная боль теперь не много значит
Ты вырядись шутом напяль наряд срамной
Пусть высунув язык фигляр толпу дурачит
Я подожду когда Танат придет за мной

В ладье с возлюбленным сбежала королева.
Король на берегу смятением объят,
И в такт его шагам, неистовым от гнева,
На пышной мантии жемчужины бренчат.

Гребцы запели в лад — о волшебство напева!
И в лодке беглецы, закрыв глаза, молчат;
Пусть будет справа риф, призыв сирены слева,
Король могуч и стар, и нет пути назад.

А мерзости кругом — останков да скелетов!
Как будто их сюда нарочно принесло
Всплывают из глубин то склизкое весло,
То рыжий клок, то бок медузы, фиолетов.

Ужасно бегство, и неведом эпилог.
И с мантии летят жемчужины в песок.