Синтаксический повтор, едва намеченный в первой половине фразы Камю, в переводе усилен лексическим повтором, а в конце фразы его подкрепляет еще один повтор, отсутствующий в оригинале. Ср. у Галь:
Но от всех этих длинных фраз, от нескончаемых часов, когда толковали о моей душе, всё словно затопило мутной водой, и у меня стала кружиться голова (с.156).
Еще пример, пожалуй, наиболее характерный.
Мерсо гонит от себя мысли о помиловании:
Mais ce n'était pas raisonnable. J'avais tort de me laisser aller à ces suppositions parce que, l'instant d'après, j'avais si affreusement froid, que je me recroquevillais sous ma couverture. Je claquais des sans pouvoir me retenir (p.93).
Галь:
Нет, это неблагоразумно. Напрасно я позволил себе такие предположения, потому что меня тотчас обдало ледяным холодом и я скорчился под одеялом. Я стучал зубами и никак не мог взять себя в руки (с.158).
Переводчица умеряет это необычное для Мерсо сильное проявление чувств видом глагола, сделав его действие однократным.
Вариант Немчиновой:
Право, всё это было сущее безрассудство: тотчас же меня охватывал холод, такой ужасный холод, что я весь съеживался, дрожал под одеялом и стучал зубами, не в силах от этого удержаться (с.123).
Вот как по-разному ведут себя два Мерсо в одинаковых обстоятельствах, которые автор предложил переводчикам.
Впрочем, здесь мы уже незаметно переходим ко второму важнейшему элементу текста – его лексике.
Лексические расхождения в интересующих нас текстах перевода начинаются с первых же строк. Иногда они элементарны и лишь едва уловимо окрашивают текст. Иногда неразрывно связаны с тем «ключом», в котором решен весь перевод.
Переводчики, вчитываясь, вслушиваясь, вживаясь в текст, видят за ним разные цвета, разные движения, они по-разному ощущают запахи, их героев окружают разные предметы, им слышатся разные звуки, метафора вызывает у них разные ассоциации.
У сиделки, провожающей гроб матери Мерсо, голос для Галь «необыкновенный», «звучный и приятный»; для Немчиновой «удивительный», «мелодичный и теплый»; для Адамовича «странный», «певучий и дрожащий» («une voix singuliére... mélodieuse et tremblante», p.36).
А вот как по-разному переводчики видят:
Mais au mouvement de ses bras, je pouvais croire qu'elle tricotait (p.31).
Галь:
Но по движениям локтей я догадался – наверно, вяжет (с.120).
Немчинова:
... но по движению ее плеч и рук догадывался, что она вяжет (с.56).
О журналисте:
avec un visage un peu grimaçant (p.77).
Галь:
с... чересчур подвижным лицом (с.147).
Немчинова:
... хотя лицо его подергивалось от нервного тика (с.104).
В тюрьме на свидании:
un grand type blond au regard franc (p.71).
Галь:
... рослому детине со светлыми волосами и простодушным взглядом (с.144).
Немчинова:
... высокому белокурому парню с открытым взглядом (с.98).
Приведем и пример решения метафоры:
Dehors la lumière a semblé se gonfler contre la baie (p.72).
Галь:
На улице яркий свет словно набухал и давил на окна (с.144).
Немчинова:
Солнечный свет как будто вздувался парусом за стеклами широкого окна (с.98).
И снова речь идет не об искажении переводчиками текста. Речь идет о том прочтении текста, если угодно, о той «системе отклонений» от него, которая в той или иной степени неизбежна во всяком небуквалистском переводе.
Образ главного героя прочтен двумя переводчиками совершенно по-разному.
Мерсо Немчиновой – человек далеко не выключенный из сферы человеческого общения. Во всех своих проявлениях, во всех своих взаимоотношениях с людьми он совсем иной, чем «некоммуникабельный» Мерсо, встающий со страниц прозы Галь.
Вот Мерсо неохотно отвечает на назойливые вопросы адвоката о его чувствах к матери: «sans doute, j'amais bien maman» (в этой фразе bien не усиливает, а ослабляет значение глагола aimer).
«Конечно, я любил маму,» – говорит Мерсо у Галь. «Я, конечно, очень любил маму,» – говорит герой Немчиновой.
Вспоминая совместное житье с матерью, свою комнату, – «при маме тут было удобно,» – спокойно отмечает герой Галь (с.124). «Когда тут жила мама, у нас было уютно,» – растроганно вспоминает герой Немчиновой (с.63), – Il (l'appartement, – Ю.Я.) était commode, quand maman était là (p.38).
Герой Немчиновой гораздо целомудреннее по отношению к Мари:
в ту пору я ее хотел... но мы не успели, она очень быстро уволилась (Галь, с.124)[18].
... к которой в свое время меня очень тянуло... Но она скоро уволилась из нашей конторы, и мы больше не встречались (Немчинова, с.62).
А когда Мари в лоб спрашивает, любит ли он ее, – «sans doute je ne l'aimais pas» (p.51); «Конечно, я ее не люблю,» – прямолинейно отвечает герой Галь (с.132); «Вероятно, я не люблю ее,» – деликатно уклоняется от ответа герой Немчиновой (с.77).
Герой Немчиновой способен вспоминать «личико» и «губку» Мари. Герой Галь уменьшительных суффиксов не знает.
Если Мерсо у Галь находит, что Раймон «был со мной очень мил» (с.131), – Мерсо Немчиновой видит в поведении Раймона нечто более глубокое: «Я находил, что он очень хорошо ко мне относится» (с.175), – «Je le trouvais trés gentil avec moi» (p.49).
Да и сам Раймон в отношениях со своей любовницей также проявляет себя по-разному в двух текстах. У Немчиновой «его огорчало», что он не может забыть свою «мерзавку»; он пишет ей письмо, в котором «и шпильки были, и нежность» (с.70-71). У Галь ему «досадно», что он не охладел «к этой шлюхе», а в письме он «даст ей по морде и в то же время заставит раскаяться» (с.128), – «Ce qui l'ennuyait, c'est qu'il avait encore un sentiment pour son coit... Il voulait lui écrire une lettre „avec des coups de pied et en même temps des choses pour faire regretter“» (p.44-45).
Хотя последние примеры формально характеризуют не Мерсо, а Раймона, не надо забывать, что в повести «Посторонний» всё увидено глазами Мерсо и передано его устами, и тем самым всё, даже речь других персонажей, служит косвенной характеристикой главного героя. Когда следователь спрашивает: «Почему, почему вы стреляли в убитого?» (Галь, с.141) или «Почему, почему стреляли вы в распростертое на земле неподвижное тело?» (Немчинова, с.93), – это два разных Мерсо донесли до нас этот разговор.
Если священник у гроба матери героя обращает к нему «quelques mots», у Немчиновой это «утешительные» слова. Если прокурор укоряет героя, что он уехал сразу после похорон матери – «sans me recueillir sur sa tombe» (p.81) – «не побыл у могилы» (Галь, с.150), у Немчиновой – «не проведя ни одной минуты в сосредоточенной печали у ее могилы» (с.108).
Характерно, как по-разному прочувствована переводчицами фраза, в которой Мерсо вступает в минутное общение с незнакомыми ему спортсменами, возвращающимися после матча. Возбужденные победой, они оповещают о ней с трамвайной подножки прохожих, в частности сидящего у дверей своего дома Мерсо.
«Et j'ai fait „oui“ en secouant la tête» (p.36). «Кивнув головой, я сказал „да“,» – фотографирует фразу Адамович. «И я кивнул в ответ» (с.125), – безмолвно откликается со своей неизменной сдержанностью герой Галь. «А я ответил: „Молодцы,“ – и закивал головой» (с.65), – реагирует всегда готовый, когда это позволяет текст, отозваться на предложенное ему общение герой Немчиновой.
Рассказывая о жизни старика Саламано, соседа Мерсо, о его обращении с собакой, герой Галь передает мнение своего приятеля Селеста: «Негодяй»; «Вот несчастный,» – говорит Селест у Немчиновой («C'est malheureux,» p.42).
И деталь внешности старика, трогательная у Немчиновой: «Руки у него морщинистые, в цыпках» (с.76), производит отталкивающее впечатление у Галь – «покрытые коростой» (с.131), – «ses mains croûteuses» (p.50)[19].
«Досадно, что с его псом приключилась беда,» – сдержанно замечает Мерсо у Галь (с.134); «мне жаль его собаку» (с.80), – сочувствует Мерсо у Немчиновой.
И в конце повести, подводя итоги и своей жизни и жизни вообще, Мерсо скажет: «Псу старика Саламано цена не больше и не меньше, чем его жене» (Галь, с.162), – то есть всякой жизни цена – грош. «Собака старика Саламано дорога ему была не меньше жены» (Немчинова, с.130-131), – «valait autant que sa femme» (p.100).
Мерсо тяготит плач незнакомой женщины у гроба матери. «Я не решался ей это сказать» (Галь, с.120); «Я не решался успокаивать ее» (Немчинова, с.56).
