ветров и рассветного солнца улыбка?
Но вошел поставщик:
— Господин Страдивари, вам опять, как всегда, повезло,
Я нашел.
Опаленная молнией ель. Это будет волшебная скрипка!
Вот что дереву нужно, чтоб начало петь!
Редкий жребий.
Чтоб горний огонь снизошел.
Чтобы вдоль по волокнам, тугим до корней, прокатилась гроза,
Опалив, закалив,
Словно воина сердце в бою.
Синей молнии блеск. И громов голубых голоса.
Я созрел. Я готов. Я открыто стою.
Небывалую песню я людям спою.
О, ударьте в меня, небеса!
1963
Жить на земле, душой стремиться в небо —
Вот человека редкостный удел.
Лежу в траве среди лесной поляны,
Березы поднимаются высоко,
И кажется, что все они немножко
Там, наверху, друг к дружке наклонились
И надо мной смыкаются шатром.
Но чист и синь просвет
Между берез зеленых,
Едва-едва листами шелестящих.
Я вижу там то медленную птицу,
То белые, как сахар, облака.
Сверкает белизна под летним солнцем,
И рядом с белизной — еще синее,
Заманчивее, слаще глубина.
Жить на земле, тянуться в беспредельность —
Вот человека радостный удел.
Лежу в траве
(Иль на песке в пустыне,
Иль на скале, на каменном утесе,
Или на гальке, там, где берег моря),
Раскинув руки, вверх гляжу, на звезды.
Мгновенья в жизни выше не бывает,
Мгновенья в жизни чище не бывает.
Ни труд, ни бой, ни женская любовь
Не принесут такого же восторга.
О глубина вселенского покоя,
Когда ты весь растаял в звездном небе,
И сам, как небо, потерял границы,
И все плывет и кружится тихонько.
Не то ты вверх летишь, раскинув руки,
Не то протяжно падаешь
И сладко,
И нет конца полету (иль паденью),
И нет конца ни жизни, ни тебе.
Жить на земле, душой стремиться в небо…
Зачем стремиться? Брось свои березы,
Лети себе в заманчивую синь!
Купи скорей билет. С аэродрома
Тебя сейчас поднимут в небо крылья.
Вот синь твоя. Вот звезды. Наслаждайся!
Вон облако. Его с земли ты видел.
Оно горело, искрилось, сверкало.
Оно, как лебедь, плавало по небу.
Мы сквозь него спокойно пролетаем.
Туман, вода. А в общем — неприятность:
Всегда сильней качает в облаках.
Гляжу я вниз, в окошечко, на землю.
Лесок — как мох.
Река в лесу — как нитка.
Среди поляны точка —
Человечек!
Быть может, он лежит, раскинув руки,
И смотрит вверх.
И кажется красивой
Ему сейчас заманчивая синь.
— Хочу туда. Хочу скорей на землю!
— Постой. Сейчас поднимешься повыше.
На десять тысяч. Там еще ты не был.
— Пусти!
— Ты сам мечтал. Ты жаждал. Ты хотел!..
Жить на земле. Душой стремиться в небо.
Вот человека сладостный удел!
1964
Ах, мечтатели мы!
Мало было нам розовой розы,
Сотворили, придумали, вывели наугад
Белых, чайных, махровых,
Багровых, янтарных и черных,
Желтых, словно лимон,
И пурпурных, как летний закат.
Мало!
Здесь подбираемся к сути мы,
К человеческой сути, что скромно зовется мечтой.
Мусор — белые розы,
Черные розы — убожество.
Хорошо бы добиться,
Чтоб роза была
Голубой!
Что за мех горностай!
Белый снег (королевские мантии!),
Драгоценному камню подобен блистательный мех.
А мечтатель уходит в тайгу,
Сорок лет он мечтает и мается,
Ни в собольем дыму,
Ни в сивушном бреду,
Ни в семейном ладу не находит утех.
Сорок лет он бежит по следам невозможного зверя.
Ты ему не перечь. И мечтать ты ему не мешай.
— Понимаешь, браток,
За десятым хребтом
Есть одно потайное ущелье,
Там-то он и живет.
— Кто же?
— Розовый горностай!
Нам реальность претит.
Все за смутным, за сказочным тянемся.
Как закаты красны,
Сколько золота бьет из-за туч!
А чудак говорит:
— Это что?
Раз в сто лет на закате случается,
Появляется в небе
Зеленый
Сверкающий луч!
Вот бы выпало счастье… Ан нет же…
Так в чем оно, счастье?
Неужели не счастье ходить по земле босиком,
Видеть белой ромашку,
А солнышко на небе красным,
И чтоб хлеб, а не писаный пряник,
Не заморским напиться вином,
А коровьим парным молоком!
Но…
Мечтатели мы.
Вон опять он пошел по тропинке,
Обуянный мечтой. И мечтать ты ему не мешай.
Сухаришки в мешке. В ружьеце притаились дробинки.
Где-то ждет его розовый,
Розовый горностай!
1964
Летаем мы во сне. Я говорю
Про ощущенье сладкое полета.
Конечно, современный самолет
Поднимет вас на десять тысяч метров
И тотчас унесет куда-нибудь —
В Ташкент, в Пекин, в Сахару, в Антарктиду…
Но это все — езда, а не полет.
Вы в мягком кресле. Лампочка над вами.
В руках журнал, к примеру, «Огонек».
Вам девушка приносит на подносе
Лимон и чай. И кучу леденцов
На случай, если вскорости начнутся
Воздушные ухабы… Все предметы,
Что окружают вас, вполне спокойны
И неподвижны.
Где же тут полет?
Я помню, в юности, когда я жил в деревне,
Ходили мы за вениками в лес.
Сейчас найдешь березу постройнее,
Повыше,
Поупружистей,
Погибче,
Чтобы вполне ладони обхватили
Ее, как тело, розоватый ствол.
Сначала сучьев нет. И по стволу,
Подошвами босыми упираясь,
С коры стирая белую пыльцу,
До онеменья натруждая руки,
Стремишься вверх, где жесткой нет опоры,
А только зыбкость,
Только синева,
Что медленно колышется вокруг.
Тогда опустишь ноги
И повиснешь,
Руками ухватившись за верхушку,
И длинная, упругая береза
Начнет сгибаться медленно к земле.
Там было ощущение полета!
Пусть десять метров, пусть одно мгновенье…
И вот уж я валяюсь на траве,
Березу все из рук не выпуская,
Лицо уткнувши в нежную листву.
Хочу — и отпущу.
Она обратно
Стрельнет стремглав и гордо отряхнется,
Как если бы обидевшись чуть-чуть…
Что ж приближает нас всего полнее
К полету птицы?
Белый склон горы.
Сверкает снег. Кусты внизу по речке
Игрушечными кажутся отсюда.
Я чувствую,
Как много между мною
И ими, там стоящими внизу,
Морозного прозрачного пространства.
Как много просто воздуха меж нами,
Через который надо
