на свете, страны.
Здесь, в березовых рощах, стоял невообразимый комариный гул.
Здесь, Советский Союз, свою ядерную прыть во степи развернул.
Здесь уран изымался из только построенных шахт, с глубоких забоев,
(Здесь шахтеры и рабочие, в общагах, очень часто бывали в запоях).
3
Как каротажник — в степи работал один день, после трех, -
столовался в орсовской столовке; еще, — спецпаек, почти даром;
считалось, что в поселке: “московское распределение товаров”.
В рабочем общежитии — драки и пьянки не считались за грех.
Суровый контингент подобрался — со всего Советского Союза.
И вот, в таком коллективе, он, драками, сыскал уважение у всех;
был книгочеем, что делало его похожим: на Робинзона Крузо.
Чем еще больше укрепилась к нему любовь Алевтины.
Что и служило беспокойством, для ее родителей, причиной.
Был год олимпийский для ссср в чем-то знаковым, стопудово -
все готовились смотреть олимпиаду, — но тут: телевизор сгорел;
его починили только в последний день, в общежитии чёртовом.
Только уже закрытие олимпиады смог посмотреть, кто хотел.
Он прильнув до "Спидолы”, по глушимой “Свободе”, слушал,
как похоронили поэта Высоцкого в Москве, не веря своим ушам.
Песню передавали про Яка-истребителя, в той передаче,
и, как конная милиция, на Таганке, в тот день решала задачи.
После чего, как всегда он отправился к заветному, ее окну,
и позвал на свидание, — чтоб посмотреть на степную звезду, -
еженощно гуляли они по поселку, среди белокурых берез,
всякий раз расширяя географию путешествий, своих, наяву.
То зарницу встречали на просторах, после яростных гроз;
то, уходили по трассе, где-то часто, ложились на траву,
где яркие звезды, делались большими, вроде висящих роз.
Вся целина, в это, летнее время, покрылась свежими копнами;
хлебородные нивы, стернею, сравнимой с желтыми волнами.
Перешли на солому, запах лож, душистых, их желания манил,
и в продолжение их отношений, во многом, там и определил:
однажды, в нем возникло неистребимое желание близости,
он крепко зажал, в руках, все ее, белоснежные прелести,
и, мгновенно, удар от целомудренной девушки получил.
Так саданула, что яркою вспышкою в глазах засветилось,
тут же желание, с его страстью, моментально, простилось.
Этим приключением, их похождения на целину завершились.
Несколько дней, Алевтине, даже, пришлось его вызывать;
он не находил больше в себе: чем ее следует больше занять.
Ждал окончания преддипломной практики, больше своей,
поскольку закончилось лето — и начался отлет журавлей.
4
Еженощно, они, под ветвистой, заветной стояли березой,
а она вся качалась от ветра, который врывался с степей, -
и, листья, не звонкой медью, слетали с нее, будто слезы,-
и, в небе, летели по ночам, караваны, на юга, журавлей.
Они пролетали над мокрой, запашной, целинной стерней.
Он засобирался в Киев, сказал ей: что скоро ему уезжать,
что практика закончилась, что собраны материалы, что пора,
что он сожалеет, что скоро ему отправляться в Кокчетав,
что надо билет достать, для этого надо там быть из самого утра.
И, Аля, быстро, все в девичьих мыслях своих, легко, просчитав,
Собралась за ним, до города, никак на уговоры не отреагировав.
Оказалось, что только до первого, на вокзале, милиционера.
Очень рассудительный мент попался, с лунообразным лицом,
“застойного периода”, как бы образец, самого лучшего примера.
Такими тогда были все; этот вовсе не выглядел подлецом;
забрал Алевтину в “канарейку”, — а его завел в подсобку, сказал:
“Верну за бутылку водки. Мне здесь всю ночь дежурить.
Со мною, парень, не шути. Она сбежала с тобой. — (Как узнал?). -
Девочка юная. Позвоню родителям. Не надо меня дурить”.
“ — А, хрен ему на рыло! Переночуем в дядьки”, — сказала, потом,
когда отвела к родственникам, на трехкомнатную квартиру, — то,
ее дядька, со своею женою, им весьма был рад, устроил застолье,
после чего, их положили спать, в смежных комнатах, только,
но Аля зашла к нему и, без сна, просидела у его изголовья -
решив про себя отдаться в постели, не выдержав столько;
забилась во сне под утро, — и едва не проспал свой поезд, он.
Из-за чего, их общение было скомкано. Лишь садясь в вагон:
“— Я всю ночь совсем не спала, — ждала, что ты проснешься…”
“— Могла б разбудить”, — сказал ей, осматривая, пыльный перрон.
Она опустила взор, и сказала. “ — Я подожду, когда ты вернешься…”.
И, бросилась за поездом, когда он только начинал свой резвый разгон.
5
Вернувшись в Киев, — над Крещатиком: бровастый, генсек Брежнев;
с новой, подмалёванной звездой, самодовольно смотрит с портрета;
он раздражает напыщенным видом, еще больше, чем это было прежде;
в жизни молодых, любовь всегда находится в большом приоритете.
В общаге: его поджидало письмецо от той, которую нельзя забыть,
любовь к которой, не удавалось, за все эти долгие годы, убить;
невзирая на то, что она, в это время, успела не раз ему изменить.
Письмо не о чем, будто она, снова, хотела с ним вместе побыть.
Все горечи вернулись к нему, — не готов был подлую измену простить.
Не находил в себе силы, снова ей поверить; даже о ней помечтать.
“Лучше сразу”, — подумалось ему, эту тонкую нить навсегда оборвать,
чем снова на подлость новой измены, неверной, себя предрекать.
Эти, колхозные рагули, похоже, начали ей уже во многом досаждать.
