Игорь Северянин - Том 2. Поэзоантракт

Я, вдовствующая императрица,
Сажусь на свой крылатый быстрый бриг
И уплываю в море, чтоб укрыться
От всех придворных сплетней и интриг.

Мой старший сын, сидящий на престоле,
И иноземная его жена
В таком погрязли мрачном ореоле,
Что ими вся страна поражена.

Его любовниц алчущая стая,
Как разъяренных скопище пантер,
Рвет мантию его из горностая
Руками недостойными гетер.

Его жена, от ревности свой разум
Теряя, зло и метко мстит ему.
И весь народ, подверженный заразам,
Грузится в похоть, пьянство, лень и тьму.

Им льстит в глаза разнузданная свита,
Куя исподтишка переворот.
О, паутинкой цепкою повита
Интрига та, ползущая в народ.

Ни с кем и ни о чем не сговориться
В стране, пришедшей к жалкому нолю.
Бездействующая императрица,
Спешу уплыть к соседу-королю.

Идут в Эстляндии бои, —
Грохочут бешено снаряды,
Проходят дикие отряды,
Вторгаясь в грустные мои
Мечты, вершащие обряды.

От нескончаемой вражды
Политиканствующих партий
Я изнемог; ищу на карте
Спокойный угол: лик Нужды
Еще уродливей в азарте.

Спаси меня, Великий Бог,
От этих страшных потрясений,
Чтоб в благостной весенней сени
Я отдохнуть немного мог,
Поверив в чудо воскресений.

Воскресни в мире, тихий мир!
Любовь к нему, в сердцах воскресни!
Искусство, расцвети чудесней,
Чем в дни былые! Ты, строй лир,
Бряцай нам радостные песни!

Они идут на Петроград
Спасти науку и искусство.
Всей полнотой, всей ширью чувства
Поэт приветствовать их рад.

Печальный опыт показал,
Как отвратительна свобода
В руках неумного народа,
Что от свободы одичал.

Царь свергнут был. Пустой престол
Привлек немало претендентов,
И в выкрашенных кровью лентах
На трон уселся Произвол.

А ты, поэт-идеалист,
В свободу веривший так свято,
Постиг, что ею нагло смято
Все то, чем мира взор лучист.

Ни президента, ни царя, —
Или обоих сразу вместе!
Лишь бы была на прежнем месте
Святая ценность алтаря.

В эти тягостные годы сохрани меня, Христос!
Я тебе слагаю оды, — сохрани меня, Христос!

Каюсь: грешен. Каюсь: вспыльчив. Каюсь: дерзок. Каюсь: зол.
Но грешней меня народы. Сохрани нас всех, Христос!

Я в тебя, Господь мой, верил. Я всегда тебя любил.
Я певец твоей природы: сохрани меня, Христос!

Пусть воскреснут, оживая, исцеляясь, мир хваля
Все калеки и уроды, — сохрани их всех, Христос!

Помни: я твой рыцарь верный, твой воспевец, гений твой —
Человеческой породы, — сохрани меня, Христос!

Словом добрым, делом мудрым, отпущением грехов,
В наших душах, где невзгоды, сохрани себя, Христос!

Кто смерть, на жизнь напавшую, отторг
Своей любовью, — бархатной рапирой, —
Какой тому пришлось вкусить восторг!
Как он воспет вселенской вечной лирой!
Бессмертен Аксель, спасший Ингеборг
Своей любви благоуханной миррой!

Чье чувство распустилось в сердце миррой,
Тот, победив стихию, смерть отторг,
Пусть вероломна память Ингеборг
И пусть измены свежею рапирой
Она пронзила Акселя, пусть: лирой
Воспетые, их имена — восторг.

Любовь всегда должна будить восторг,
Благоухая терпко-пряной миррой,
Звучать волшебно-звонко-пламной лирой,
И горе тем, кто светлую отторг:
Проклятье поразит его рапирой, —
Так проклята вовеки Ингеборг.

О, радость жизни! солнце! Ингеборг!
Будившая вокруг себя восторг!
Разившая сердца взорорапирой!
Упившаяся сердцем друга, — миррой, —
Чей, как не твой, взор — Акселя отторг,
Прославленного пламенною лирой!

О бедный князь! взамен воспетья лирой —
Ты возвратил бы лучше Ингеборг…
Но нет, но нет! души твоей восторг,
Которым смерть ты от нее отторг,
Не понят ею. Не кадить бы миррой
Изменнице, — пронзить ее рапирой.

Благословен, не тронувший рапирой:
Он не был бы воспет вселенской лирой.
Благословенна вспыхнувшая миррой
Для Акселя, и ты, ты, Ингеборг,
Проклятая, исторгшая восторг
В его душе, что смерть твою отторг!

В моей стране — разбои и мятеж,
В моей стране — холера, тиф и голод.
Кто причинил ее твердыне брешь?
Кем дух ее кощунственно расколот?
Надежда в счастье! сердце мне онежь!
Я жить хочу! я радостен и молод!

Меня поймет, кто, как и я, сам молод,
Кому претит разнузданный мятеж.
Кто, мне подобно, молит жизнь: «Онежь!»
Кому угрозен тиф и черный голод,
Кто целен, бодр и духом не расколот,
Кому отвратна в государстве брешь.

Да, говорит о разрушеньи брешь…
Живой лишь раз, единственный раз молод!
И если жизни строй разбит, расколот,
И если угнетает всех мятеж,
И если умерщвляет силы голод,
Как не воскликнешь: «Счастье! нас онежь!»

Лишь грубому не нужен вскрик: «Онежь!»
Ему, пожалуй, даже ближе брешь,
Чем целостность: ему, пожалуй, голод
Отраднее, чем сытость; он и молод
По-своему: вскормил его мятеж,
И от рожденья грубый весь расколот.

Ужасный век: он целиком расколот!
Ему смешно сердечное: «Онежь!»
Он, дикий век, он сам сплошная брешь.
Его мятеж — разбойничий мятеж.
Он с детства стар, хотя летами молод,
И вскормлен им царь людоедов — Голод.

Но он умрет, обжора жирный Голод,
Кем дух людской искусственно расколот!
И я, и ты, и каждый будет молод!
И уж не мы судьбе, она: «Онежь!» —
Воскликнет нам. Мы замуравим брешь
И против грабежа зажмем мятеж!

Эстония, страна моя вторая,
Что патриоты родиной зовут;
Мне принесла все достоянье края,
Мне создала безоблачный уют,
Меня от прозы жизни отрывая,
Дав сладость идиллических минут.

«Вкуси восторг чарующих минут
И не мечтай, что будет жизнь вторая;
Пей жадно радость, уст не отрывая;
И слушай, как леса тебя зовут;
Ступай в зеленолиственный уют
Принявшего гостеприимно края.

Быть может, под луной иного края
Когда-нибудь ты вспомнишь песнь минут,
Тебе дававших благостный уют,
Вздохнешь, что где-то родина вторая,
Которую Эстонией зовут,
Влечет тебя, от юга отрывая.

Тогда приди, в мечтах не отрывая
Любви ко мне, от пламенного края
На север свой, где все своим зовут
Тебя, поэт, чарун святых минут;
Ведь творчество твое, как жизнь вторая,
Дает нам сказку, счастье и уют».

Благословен Эстонии уют,
Который, от России отрывая
Благочестивою душою края,
Как мать, как сон, как родина вторая,
Соткал гамак качелящих минут.
Минуты те! их творчеством зовут…

Но чу! что слышу я? меня зовут
К оружию! Прости, лесной уют,
И вы, цветы сиреневых минут,
Простите мне! Бездушно отрывая
От вас, от милых мне, за целость края
Жизнь требует мою страна вторая…

Здесь в Крымскую кампанию жил Фет —
В Эстляндии приморской, прибалтийской;
Здесь Сологуб, пленительный поэт,
Жил до войны с Германией царийской;
Здесь я теперь живу, почти семь лет
Знакомый с нею, милою и близкой.

Здесь жил Бальмонт — в стране, к России близкой,
Здесь Брюсов был, изысканный, как Фет,
Здесь лейтенант Случевский, в цвете лет,
Пел красоту природы прибалтийской,
Но, послан в бой по воле злой царийской,
У берегов японских пал поэт.

Не для боев рождается поэт,
А для души, его напеву близкой…
Лишь произвол убийственный царийский
Мог посылать таких певцов, как Фет,
В отряды!.. Но хранил край прибалтийский
Талантливых людей в расцвете лет.

Тому назад уже тринадцать лет,
Как у Цусимы смерть нашел поэт,
На «Александре III-м» прибалтийский
Край бросивший, воспевший Ревель, близкий
Своей душе. Приветь его, о Фет,
В обители над солнечно-царийской!

Царизм земной отринув, лишь царийский
Небесный рай я признаю, где лет,
Как и мгновений, нет, где жив поэт,
Кто б ни был он: Случевский или Фет, —
И вот теперь, к своей кончине близкий,
Я рай пою, живя в стране балтийской.

Цвети же, край — эстонский, прибалтийский,
Отвергнувший, строй низменный, царийский:
Моей душе ты родственный и близкий!
Цвети же, край, десятки, сотни лет
И помни, что мечтал в тебе поэт,
Такой поэт, как несравненный Фет!