Помощник взглянул на листок. Калласте ожидал молча. Капитан недостаточно хорошо знал своего помощника. Они встретились впервые только здесь, на «Каяке». Правда, Калласте и раньше слышал о нем. Игнасте считался хорошим моряком. За месяц плавания капитан и сам убедился в этом и относился к нему с симпатией.
Игнасте не стал читать радиограмму. Сказал только:
— Я уже знаю. Мне сообщил вахтенный.
Они посмотрели друг на друга. Пауза затягивалась. Голоса моряков все с большей настойчивостью проникали в каюту. Салон был рядом, за тонкой переборкой, а люди были взбудоражены полученной вестью.
Первым нарушил молчание Игнасте.
— Капитан, — сказал он, — вы совладелец эстонской пароходной компании…
— Да, — ответил Калласте.
— Я думаю, новые власти национализируют флот.
Калласте поднялся:
— Не время говорить об этом. Свою задачу как капитан судна я вижу прежде всего в том, чтобы сохранить пароход.
Игнасте вытянулся:
— Вы вправе распоряжаться на борту «Каяка», как сочтете нужным.
Калласте сказал уже другим тоном:
— Могут быть любые неожиданности. Я рассчитываю на вашу помощь, Игнасте!
— Да, капитан.
— Хорошо. — Калласте застегнул тужурку и повернулся к помощнику: — Пойдемте к команде.
Голоса стихли, как только капитан и помощник вошли в салон.
Калласте остановился у края массивного стола, занимавшего большую часть каюты. За этим столом обедали офицеры корабля. На полированной крышке всегда стоял яркий погребец с пряностями, а то и бутылка вина. Но все это было убрано, и стол; постоянно нарядный и даже праздничный, с ярко белевшими салфетками, сейчас напоминал чиновничий.
Калласте обвел взглядом собравшихся. Здесь была почти вся команда. Не пришли только несшие вахту в машинном отделении.
Собравшимся уже было известно о событиях в Эстонии, и они настороженно приглядывались к капитану, считая, что он знает больше и лучше их.
Калласте прочел радиограмму. По салону прокатилась негромкая волна голосов. От стены отделился высокий, крепкоплечий матрос с коротко постриженными белобрысыми волосами. Он взмахнул рукой и, с шумом выдохнув воздух, будто вынырнув из глубины, сказал:
— Как же так? У Советов — колхозы. Значит, нашей земле конец? У отца хутор. Теперь отнимут? Так, что ли, капитан?
Калласте смотрел в налитое злобой лицо парня. Он знал таких парней, на судах их плавало немало. Сыновья зажиточных крестьян, они уходили на несколько лет в море, с тем чтобы скопить деньжонок и прикупить у разорившегося соседа земельный участок. На этом обычно заканчивалась их морская биография. Работали они неплохо, с крестьянской добросовестностью, но моряками никогда не становились. Их тянула могучая сила земли.
— Так что вы скажете, капитан? — Парень шагнул к столу.
За спиной у него вновь раздались голоса.
Калласте поднял руку, и голоса смолкли.
— Пока я не могу сообщить, как будет решен земельный вопрос. У нас нет разъяснений. Вероятно, они будут позже.
— А как с жалованьем, капитан? Кто будет платить? — Это спросил лысоватый, немолодой моряк. Он обвел взглядом собравшихся: — Может, пока не поздно, перейти на другие суда?..
Калласте прервал его:
— Идет война, и капитан любого судна пользуется правами военного времени. Вы моряки и знаете об этом. Каждый из нас выполняет свой долг. Что касается жалованья, оно будет выплачиваться регулярно. — Калласте аккуратно сложил радиограмму пополам и спрятал в карман. — Мы должны прежде всего думать о стране, под флагом которой ходит судно. — Капитан взглянул на часы: — В шесть ноль-ноль станем под погрузку. Погрузка будет производиться двумя кранами. Офицерам проверить вахты. Рейс — на Буэнос-Айрес. Увольнения на берег я отменяю.
Капитан повернулся и, выйдя из салона, прошел в свою каюту.
Несколько минут еще были слышны голоса. Затем люди начали расходиться.
Когда стюард принес капитану утренний кофе, Калласте стоял у иллюминатора, заложив руки за спину. Стюард поставил завтрак на стол и вышел.
Калласте был недоволен собой. Он упрямо твердил: главное — сохранить судно в рабочем состоянии и плавать под ранее заключенным фрахтом. Но чувствовал — главное совсем не это, а то, на что он не ответил себе и твердо не заявил команде. Главным было его отношение к происшедшему на родине. На мгновение, уже второй раз за ночь, он вспомнил трех немцев из пивного погребка.
«Теперь им будет труднее добраться до Таллина», — подумал капитан. И от этой мысли стало теплее.
Калласте взял принесенную стюардом чашку и стоя выпил кофе. Он все еще смотрел в иллюминатор. Рассвело. С высоты капитанской каюты хорошо были видны причал, краны, портовые склады, облепленные яркими щитами реклам.
На причале появилась легковая машина. Объезжая железнодорожные пути, она на мгновение остановилась, будто сидящий за рулем раздумывал, куда ее направить. Резко сорвавшись с места, машина покатила вдоль пирса. Капитан потерял ее из виду, когда она скрылась за высоким бортом стоящего впереди «Каяка» канадского углевоза, и тут же забыл о ней.
Мысли его были поглощены сообщением из Эстонии. Что там? Что с женой? Как дети? Вопросов было множество, но ответы он найти не мог. Неожиданно Калласте вспомнил зал правления своей пароходной компании. Длинный полированный стол, хрустальные пепельницы, коробки с сигарами и во главе стола — председатель, иссохший от давней желудочной язвы, с прищуренными злыми глазками в складках морщин. Что теперь с ним? Уж ему-то не простятся грехи. Калласте хорошо знал, какие старые галоши отправлялись компанией в море. На воде их держало чудо. Сейчас, наверное, председатель собирает чемоданы, подумал капитан, если заранее не удрал в Финляндию или в Стокгольм.
Калласте вспомнил, как он с группой капитанов настаивал на заседании правления о замене старых судов. Председатель был взбешен, вечно желтое лицо его порозовело от гнева. Замена судов была признана экономически неоправданной. А через два месяца один из пароходов затонул, и компания выразила «искренние соболезнования» родным погибших.
Кто-то взялся за ручку двери.
— К вам журналист, капитан, — сказал, заглянув в каюту, вахтенный.
И сейчас же из-за его плеча протиснулся человек в серой, сдвинутой на затылок шляпе.
Фокстерьер капитана с лаем бросился к нему.
— Назад! — остановил собаку Калласте.
— У меня несколько вопросов, господин Калласте, — быстро заговорил неожиданный гость. Он достал блокнот, снял колпачок с вечного пера и, не спрашивая разрешения, присел к краю стола. — Вы, конечно, знаете о событиях в Эстонии? — Журналист опасливо покосился на фокстерьера. — Нас интересует, как вы относитесь к происшедшему. Вы возмущены нарушением суверенитета Эстонии?
— Насколько мне известно, — сказал Калласте, — Государственная дума Эстонии сама обратилась в Верховный Совет СССР с просьбой о принятии моей страны в Союз Советских Социалистических Республик.
Журналист мгновение смотрел на Калласте ничего не понимающими глазами.
— Но… — начал было он.
«Серая мышь, — подумал Калласте, — серая газетная мышь…»
Он не любил племя газетчиков. Слишком много и бойко они говорили. А он вообще не любил изворотливых, бойких людей…
— Я ничего не могу прибавить к уже известному, — сказал капитан.
— Вы офицер флота, — заторопился журналист.
Но Калласте прервал его:
— Сейчас начнется погрузка. У меня нет времени для беседы.
Через несколько минут, поднявшись на капитанский мостик, Калласте вновь увидел журналиста. Тот стоял на причале у трапа «Каяка» и, энергично размахивая руками, в чем-то убеждал вахтенного. Вскинув голову, он заметил капитана и, прервав разговор, пошел к своей машине.
В эту же минуту на причале залязгали краны. Погрузка началась.
К вечеру «Каяк» вышел в море. Капитан проложил курс к экватору и дальше, к Буэнос-Айресу, вдали от обычных путей торговых судов.
Море встретило «Каяк» штормом. Калласте не уходил с мостика. Судно качало. Волна била в правую скулу, сильно заваливало пароход.
Английский лоцман, добродушный старик с окладистой рыжеватой бородой, пожелав доброго плавания, по штормтрапу спустился на пляшущий у борта катер. Уже с палубы катера он помахал рукой. Что-то крикнул в рупор, но слов капитан не разобрал. Катер, круто взбегая на волну, пошел к берегу. Земля поднималась у горизонта черной грядой. Маяки были погашены. Англия погрузилась в темноту. Налеты немецкой авиации становились все более и более ожесточенными.
Фокстерьер капитана залаял с мостика вслед уходившему катеру. Калласте, успокаивая его, потрепал по голове. Пес повернулся, лизнул руку. Язык у него был шершавый, теплый.
