Дочь
Отсчёт пошёл. Земная жизнь
И для тебя теперь настала.
Недвижным свёрточком лежишь.
Поела только что. Устала.
Мы все земное бытиё
С трудов таких же начинали.
Потом лишь «каждому своё»
Творцы судеб насочиняли.
Пусть благосклонными они
К тебе окажутся в итоге.
Храни, Господь, тебя, храни.
А мы помолимся о Боге.
Участьем слабого согрей.
Что опасаться!
Хотелось тоньше и мудрей
Быть, не казаться.
И с этой тонкостью, умом
Живём недужно,
Пока однажды не поймём:
Быть проще нужно.
Придёт и лёгкость, и успех
С людьми в общенье.
Получим, видимо, у всех
Тогда прощенье.
Не самый явный парадокс —
А так, цветочки…
Пока совсем не подросли
Сыны и дочки.
Окольцован, оконцован
И в судьбе определён,
Трижды ангелом целован,
Сединою убелён.
Даже балуюсь стихами
В промежутках бытия.
Чу! С упрёками стихает
Неподкупный судия.
Не знаешь, где найдёшь,
а потерять придётся.
В алтын и медный грош
потеря обойдётся.
Забудь её смелей,
трагедии не делай.
Ну разве что налей
из тары запотелой
Горчайших два глотка —
как снадобье от боли.
Ведь скоро с молотка
и жизнь пойдёт тем боле.
Не жить, конечно же, уже
Ему хотелось.
Его измученной душе
Туда летелось.
Там будет воля и покой,
Ему казалось.
Невыносимою такой
Была усталость.
Рвусь из сил – и из всех сухожилий…
В. Высоцкий
Он два последних дня кричал,
Как в бездну падал.
Жизнь этим криком заключал.
А было надо ль
Из всех пульсирующих жил
Стремиться, рваться?
Он так для нас заблудших жил.
Поймите, братцы.
…могилу ему неслучайно
вырыли не как всем.
Ю. Любимов
Могилу выкопали глубже.
Так сохранить его хотели,
Зарыв измученное тело
Намного лучше остальных.
Его могильщики любили,
Его любил народ честной.
Ещё давайте по одной
За упокой души Володи.
Читаю жизнь Володину,
Историю ухода
Сквозь тину и болотину
С тридцать восьмого года.
Пришли восьмидесятые.
Отпели. Отшумели.
В те годы, в скобки взятые,
Не знали, что имели.
Да и потом немногие
Опомнились, прозрели,
Услышали мелодию
Володиной свирели…
Неплохо, если бы и мы
За ум и совесть уважали
И лишь потом воображали
Себя достойными людьми.
В человеке нету тайны,
Ложь и выморочность есть.
Это всё тоскливо крайне.
Как весёлость приобресть?
Меньше юмора с годами,
Чаще хочется присесть.
Тем побольше шансов дали,
У кого здоровье есть.
Пойдём к Николаю Святителю,
Поставим за здравие свечки
Как главному в мире спасителю —
Авось, он замолвит словечко.
И наше с тобой обращение
Рассмотрится там благосклонно.
Мы будем просить о прощении
По всем христианским канонам.
Читай Ивана Ильина,
Поймёшь недостающее.
В нём правда вся оголена,
Тяжёлая, гнетущая.
О нашем прошлом, заодно
О недалёком будущем,
Как быстро мы идём на дно,
Кто в роскоши, кто в рубище.
Такая странная судьба
Твоя и поколения.
Обман, безверье, боль, гульба
И – жизнь кривоколенная.
Поздней ночью. На закорках.
По метели. В темноте.
Шаль двойная на заколках.
Пил лекарства. Да не те.
Двадцать вёрст без передышки
Меня матушка несла.
Говорят, любила слишком.
И успела. И спасла.
Что так вороны кричат,
Полошатся галки?
Не руби, друг мой, с плеча
В шумной перепалке.
По лесам – грачиный грай,
Соловьиный посвист.
Лучше с козыря играй,
А с шестёрок – после.
Птичий гомон, болтовня
Воробьёв на крыше.
Вы хоть слышите меня,
Коль не слышат выше?
Чисто иволга поёт,
Речка серебрится.
Жизнь нам долг свой отдаёт,
Наш берёт сторицей.
Когда меня не будет,
всё будет по-другому.
Не хуже и не лучше,
а просто без меня.
Когда меня не будет
уже на этом свете,
Я буду с интересом
за этим наблюдать.
Когда меня не будет,
я многое узнаю,
О чём узнать пытался
до самого конца.
Когда меня не будет,
я лишь тогда увижу,
Что было это знанье
не нужно никому.
На шестом десятке лет
Понял еле-еле,
Что последней правды нет,
Нет конечной цели.
Есть заботы и дела,
Умиротворенье.
Жизнь попыткою была
Божьего творенья.
Неудачу ли, успех
Этого проекта
И оценит лучше всех
Посторонний некто.
Над рекой туман клубится,
Сеет дождик затяжной.
Что тоскуешь, голубица,
У дороги окружной?
Слева – тесный шумный город.
Справа – воля и простор.
Вдаль влекут моря и горы.
Выбор, кажется, простой.
Только вправо не летится.
Тянет к корму и теплу.
Так живёт не только птица.
Каждый в собственном углу.
Она ждала меня.
Ждала
Зимой и летом.
И ожиданием жила.
Уверен в этом.
До праздников считала дни,
До красной даты.
Что были редкими,
Они
Не виноваты.
Теперь не стоило б труда
Зимой и летом…
Сейчас поехал бы туда,
Да мамы нету.
Первый снег для Даши выпал,
Не проедешь на коляске.
Он как будто крепко выпил
И устроил свистопляску.
Кружат быстрые снежинки,
До небес легко взмывают.
Не снежинки, а кружинки,
Как их дети называют.
Даша этого не знала.
Ей и знать-то рановато.
Ей казалось, ветром гнало
Над землёй кусочки ваты.
Не заметно, как в толпе
люди одиноки.
Даже кажется, вполне
счастливы они.
Ничего, что большинству
оттоптали ноги,
Недовольство показать —
боже сохрани.
Потому что для толпы
не годятся лица,
Не похожие на всех,
с мыслью на челе.
И давно уже пора
нам определиться,
С кем пуд соли доедать,
чтобы уцелеть.
Она увидела во мне,
Что сам не помнил.
На этой памяти волне
Был звук неполный.
Он прерывался и дрожал
На верхних нотах.
Я из последних сил бежал
На поворотах.
Терпел до скрежета зубов,
Не понимая,
Что навсегда её любовь —
Моя прямая.
Душа твоя пусть успокоится,
Свободно парит в небесах —
Бог любит по-прежнему троицу,
И мы – при Его чудесах.
Вина прощена покаянная.
Всевышнему, значит, видней…
Наверно, тебе воздаяние
За слёзы нерадостных дней.
Завещаю вам только дочку —
Больше нечего завещать.
Г.Шпаликов
Геннадий Шпаликов пел песенки,
Стихи играючи слагал,
Строкою время занавешивал,
Другим жить так же предлагал.
Он веселился и печалился
На одиноком берегу,
Куда отчаянно причалился.
Зачем – придумать не могу.
И сотворил в наследство дочечку.
Совсем воробышка, птенца.
Поставил напоследок точечку
В знак завершения конца.
Снаряды рвутся близко-близко.
Последний – в шаге. Недолёт…
Столбец имён на обелиске.
Война забыться не даёт.
Друзья, знакомцы и родные,
Как вам под шквалистым огнём?
Составят списки наградные —
Вас не увидят ни в одном.
Разруха, голод, ужас смерти
И безысходная тоска.
Войну страданием измерьте,
Она по душам бьёт с носка.
…Немножко сладкого обмана,
Приуменьшение вины —
И «появляются румяна
На страшном черепе войны».
Но продолжают баснописцы
Белить её и малевать.
А правды истинной крупицы
На свалках будут истлевать.
