Леонид Шваб - Все сразу (сборник)

ДД-3218 – сломанное устройство

в развлекательном парке вышла из строя
система поддержки среды
оказалось
проще бросить и строить новый

звери умерли

ДД-3218 растерялось
не знает
что со всем этим делать
и суслик
и мыши
и кролик
и белка
все передохли

ходит подбирает
хоронит

прилетели потом
через два года после аварии инженеры
разгребли
демонтировали аппаратуру

смотрят
на искусственной лесной поляне —
множество могил
надгробные камни
на которых нарисованы звери
все могилы выложены увядшими
высохшими цветами

инженеры – люди суеверные
теперь у них появилось такое предание:

все кого люди гладили и любили
также роботы из техобслуживания парков —
они конечно без душ
и поэтому не воскресают

но есть у Творца тайное место
где их все-таки собирают
вместе
чинят и лечат
и никто их больше не обижает

там
и дохлая мышь
и умерший от авитаминоза кролик
и хорек
и белые крысы
и задохнувшиеся попугаи
и другие звери
которые раньше где-либо жили
и роботы которые им служили
чистили клетки выгуливали сторожили
все вместе там обитают
не грустят и о прошлом не вспоминают

дикие люди инженеры-наладчики
большинство с позволенья сказать – цыгане
мало им мира окружающего
мало того что повсюду летают
деньги огромные за работу свою получают

мало им нормальной религии и различных учений
им бы подумать о том как самим избежать мучений
так еще о загробной жизни для каких-то зверей мечтают

Анна вместе с мамой в посольство пошла
на прием
во дворе жарили колбаски, сосиски
к сожалению, там двое всего оказалось детей
да и те разговаривали по-английски

ей стало скучно
и она в сторону отошла
и решила построить западню на посла

вырыла яму, прикрыла ее травой
к счастью, посол
туда не пошел
и теперь все еще живой

как хорошо

потому что это был новый посол
добрый, веселый

прежний был депрессивным
при нем семь сотрудников
покончили за год с собой

эта песня о капитане Моралесе
он человек непростой
закончил академию
дворянин
в детстве – собственный конь
и в спальне горел камин
наизусть
цитирует Муллона и Де Пьетри
фуги Баха себе перед сном поет
пальцы узкие
голубые глаза
что ни попросишь всякому все дает
голос тонкий
и алкоголь не пьет
но видимо
не боится смерти

на кровавом берегу Параны
30 ноября
в черный для 18-й армии день земного календаря
собирает оставшихся симбионтов, полузверей, людей
запасную рубашку на полосы быстро рвет
завязывает как умеет раны
смотрит
как последний транспорт уходит почти пустой
но никуда не рвется
а остается
на выжженном берегу
уже отданном обезумевшему врагу
склоняясь над смертельно раненым клоном

говорит ему красным разбитым ртом:
не бойся
мой золотой

вот
вам песня о капитане Моралесе
и о том что смерти на свете нет
и что жизнь может выглядеть не только как тьма
или яркий свет
но и просто как берег
и покрывающая его трава
и нечто красное на зеленом

вот рассвет
в карауле стоит рядовой Александр Кочкин
утром он умрет
два других рядовых отобьют Александру почки
но сейчас он видит будущее:
и оно прекрасно
прямо перед ним – высокое здание из стекла и металла
на юго-западе
там где Ступицыно
над лесом красным
огромные корабли
идут на посадку
беззвучно
нежно
касаясь блестящими стойками металлическими земли

думает: неужели это Россия?
неужели будущее настало?

вот
и восход
чистые белые здания оранжевым солнцем освещены
слева на горизонте – город великий Нижний Скобец
лежит
россыпью драгоценных камней
разноцветных мерцающих

по рассветному холоду
по опавшей яркой листве
не спеша
приближаются к ясновидцу
его товарищи

поздним вечером
в ноябре 1988 года
мы стояли у Электрозаводской
а вокруг нас бились урки

урки готовые на все
урки в тренировочных костюмах
неистовые подмосковные урки

летели кровавые ошметки
хрустели хрящи
пар поднимался над бьющимися телами
свистели велосипедные цепи

приехали менты
и менты бежали
и потом менты уже искалеченных забирали
и врачи увозили бесполезные исковерканные тела

а мы со Стасом
неподвижные
нетронутые стояли
стояли среди жизни неподвижно

вечером
у Электрозаводской в 1988 году
кругом шла мочня

а мы говорили о звездах и ветре
о пахучей траве на холмах
о побегах омелы на древних дубах
о серебристых буках
о немыслимых существах
о смене времен
о конце всех эпох
о древней любви

тихо
беседовали
по-эльфийски

цыганам нельзя проходить мимо бензоколонки
с подушками и одеялами
никому нельзя резко вдавливать газ
разгоняться
нельзя тормозить со скрипом и визгом
выйдя из автомобиля нельзя передвигаться неожиданно
быстро
также нельзя дразнить
и показывать рожи
нельзя подходить слишком близко
нельзя очень громко кого-то звать
потому что становится страшно

нужно за все хвалить
отдавать недоеденные сосиски
ласково говорить о хорошем

потому что я – главная в этом месте
мной законно обоссана вся стоянка
и часть прилегающего квартала

Джуля —
хозяйка этой бензоколонки

Джуля
а не эти
бессмысленно передвигающиеся цыгане

Копенгаген не принимает
взлетные полосы расплавлены
кролик валяется, дышит за унитазом
в парке, на кладбище – голые люди
разнузданные молодчики с бутылками
оскорбляют очередного короля и его коня

йогурт нагревается по пути ко рту
купаться можно лишь ночью
потом будешь говорить:
помнишь, помнишь
лето, 94-й?
как я никого не любил
и никто не любил меня

а Мортен женился на русской соседке
сам еле ходит
практически не говорит
не умеет пользоваться отжимом
и в целом стиральной машиной плохо владеет

Наташа
уже не может
моется все чаще и чаще
во время бесполезных прогулок по центру
плачет
вспоминает о Всемогущем Боге

который легко спасает от улиц фабричных
от красного кирпича
от служб социальных
выручает воров в магазинах
покрывает угонщиков велосипедов
нелегальных звонильщиков прячет в чаще

и, наконец, отводит фермерскую машину
от молодого румына
заснувшего на лесной дороге

помните ли братья
как были счастливы мы
в поселке Насосный

хоть и вдали от столицы
а была своя атмосфера
целый день жара
целый день кофе
вечером подпевали магнитофону

сигареты все – пополам
раз в неделю каждому поносить – джинсовая рубашка
коньяк – поровну
закрутка – по кругу
общий карман
восьмерка – одна на всех
под шелковицей
как ласточка белая

плечом к плечу
с армейскими ремнями в руках
разговаривали с милицией

ни тебе пустоты
ни тоски
ни смерти

Алик
Азиз
Анвар Каримович
Коля
Жорик
Муслим
Игорь

прошедшим временем
в сердце
высечены сияющие
друзей имена

Мы будто бы спим, и будто бы сон,
И Фридриху темного пива несем.

И Фридрих торжественно, неторопливо
Пьет, как вино, темное пиво.

Хмельное молчанье неловко хранит,
На Эльзу Скифлд, волнуясь, глядит.

Мы будто совещаемся, пусть, мол, их —
И оставляем влюбленных одних.

И ждем, и ждем, и ждем до утра,
И она выходит – пойдемте, зовет, пора.

А Фридрих спит и дышит покойно, тихо,
Как будто бы обнимает Эльзу Скифлд.

И солнце бледнеет до полной луны.

Англичанин выходит, ступает на снег.

И снег подтаивает, струится под ним.

И кто-то настроенный против него.

Рождается и умирает в душе у него.

И чувство потери тревожит его.

И он поднимается, ослепший.

Наощупь выводит на снегу – англичанин.