КОЛХОЗНЫЙ СТОРОЖ
Ходит сторож, носит грозно
Дулом книзу ружьецо.
Ночью на земле колхозной
Сторож — главное лицо.
Осторожно, однотонно
У столба отбил часы,
Ночь давно. Армяк суконный
Тяжелеет от росы.
И по звездам знает сторож, —
По приметам, как всегда,
Тень двойная станет скоро
Проходить туда-сюда.
Молодым — любовь да счастье,
Хороша соседа дочь!
Провожает Тёркин Настю,
Провожаются всю ночь.
Проведет он до порога:
— Ну, прощай, стучись домой…
— Нет, и я тебя немного
Провожу, хороший мой…
И доводит до окошка:
— Ну, прощай, хороший мой…
— Дай и я тебя немножко
Провожу теперь домой…
Дело близится к рассвету,
Ночь свежеет — не беда,
— Дай и я тебя за это…
— Дай и я тебя тогда…
Под мостом курлычет речка,
Днем неслышная совсем.
На остывшее крылечко
Отдохнуть старик присел:
— Что мне шляться влево-вправо?
Что я буду сторожить?
От кого? И кто дал право
Не давать народу жить?
Чудаки! Голодным детям
Мать картошки накрадет…
Это ли зовут на свете
Воровством? — Свое берет.
Вор один — в Кремле удавом
Озирается кругом,
Воровство назвал он правом,
Справедливость — воровством.
Сторожить меня поставил,
Самому чтоб больше взять —
Займов, взносов да поставок, —
А народу голодать.
В небе звезды, словно свечки,
Тихо светят. Тишина.
На остывшем на крылечке
Деда тень едва видна.
Свесил голову, как птица,
Ружьецо у ног, как кол.
— Что-то, дед, и мне не спится, —
Тёркин к деду подошел.
— Ну, садись. А мне привычно.
Тем и должность хороша:
Ночью обо всем отлично
Можно думать не спеша.
О земле, забытом Боге,
О скитаниях людей,
О своей, твоей дороге,
О судьбе твоей, моей.
Позабыт порядок древний,
Жизнь, конечно… Да не та…
Правят нынче на деревне
Суета да маята…
Посох вырезать бы крепкий,
Сто рублей в пиджак зашить,
И пойти, как наши предки,
По Руси, покуда жив.
По окольным по дорогам
Обойти Россию всю,
За народ просить у Бога
На молитве где в лесу.
Горе всякое сносили —
Завещал терпеть Иисус…
Не один же я в России
Верен Богу остаюсь.
Где-нибудь тропой ночною
Старец с посохом бредет.
Мы вот здесь сидим с тобою,
Говорим, а он идет.
А дорог на свете много,
Пролегли и впрямь и вкось,
Ходят люди по дорогам,
Жаль одно, что ходят врозь.
В небе вспыхнула зарница.
— По весне слыхал о том,
Как пошел через границу
Человек один пешком.
И идет, поди, далече,
Без куска, один, как перст,
На войне был искалечен,
А обижен властью здесь.
По лесам идет, по тропам,
По долинам древних рек,
Пробирается в Европу,
Как из плена, человек.
Он идет тропой глухою,
Смерть повсюду стережет.
Мы вот здесь сидим с тобою,
Говорим, а он идет.
Мало всякое начало —
К большаку ведет тропа…
Говорят еще — с канала
Пробирается Степан.
Он идет, жилье минуя, —
Для чего ему канал?
Потерял семью родную,
Дом и двор свой потерял.
Придавив тоску зубами,
Знает, с кем свести расчет,
Днями спит, идет ночами…
Мы сидим, а он идет…
В небе звезды поредели,
Поседело всё вокруг,
Где-то первые пропели
Петухи спросонья вдруг.
— Скоро день. Уже недолго
Будет день и на Руси.
Ночь еще крадется волком,
Только свет не погасить!
И до отчего порога,
До родимого села,
До восхода та дорога
Через муку пролегла.
Что поделаешь — иному
И еще кружнее путь,
И идет иной до дому
То ли степью незнакомой,
То ль горами где-нибудь.
Дед встает. Светло и строго
Утомленное лицо.
Где-то рядом за дорогой
Тихо звякнуло кольцо.
И невольно вздрогнул Тёркин:
В самом деле — кто идет?
Тихо-тихо. Только зорьке
Где-то вновь петух поет.
Ветерок с полей повеял
И донес, донес, донес
Звук тальянки: плакал, млея,
Затихал и снова рос.
И брела гармонь куда-то,
Только слышалось едва:
«В саду мята
Не примята,
Да не скошена
Трава…»
— Дельный, что и говорить,
Был тот предок самый,
Что придумал суп варить
Да еще с грибами.
Суп во-первых, во-вторых
Гречневую кашу.
Нет, тот предок был старик,
Видно, русским, нашим.
По полям пополз туман,
И в ночной прохладе
Полевой колхозный стан
Спать ложиться ладил.
Привалясь на тяжкий сноп,
Не щадя махорки,
Чтоб комар не жалил лоб, —
Вел беседу Тёркин:
— Вам, ребята, с серединки
Начинать, а я скажу:
Я не первые ботинки
В этой жизни без починки
Износил и всё хожу.
Подавай скорей заявки,
Всё равно от мошкары
Не уснуть… Возьмем козявки
Или эти комары.
Это ведь хитрее пули:
Не дают, хоть лопни, спать,
Жалят, чтоб не отдохнули,
Чтоб уборки срок сорвать.
Расчесал, а утром — ранки,
А к обеду — разнесло!
Не иначе, братцы, янки
Это выдумали зло.
Комара еще пристукнешь,
Иль залезешь под снопы.
Ну, а дома? — В хату вступишь,
А со всех сторон клопы!
Мухи жалят днем, нет спасу,
Тараканы, блохи, вошь!
Ведь в Америке заразы
Этой столько не найдешь.
Это как понять? Смотрите,
То не муха, то не клоп,
Это агент Уолл-Стрита
Загоняет, братцы, в гроб!
Не читали в «Правде» разве,
Что в Америке пятьсот
Фабрик выстроили разных
И еще гигант-завод?
Сто по выделке мушиной,
Сто по выделке блошиной,
Триста делают клопов,
Тараканов, комаров,
А завод еще скорей
Заготавливает вшей.
И всё выделки машинной,
Заграничной, на все сто!
Если «Правда», то чин-чином
Разузнали как и что.
Хохот катится по стану:
— Ну, и Тёркин!
— Врёт, как ест!
— Я причем здесь? Врать не стану:
«Правда» пишет — вот те крест.
— Там напишут, только слушай…
— Вот бумага не трава —
Для махорки нету лучшей…
— Ай да Тёркин! Оторвал!
Хорошо в степи, не тесно,
Все свои, на всё наплюй.
— А кому из вас известно,
Что такое сабантуй?
— Сабантуй — какой-то праздник?
Или что там — сабантуй?
— Сабантуй бывает разный,
А не знаешь — не толкуй.
Вот когда берут корову,
Лошадь, землю и когда
Начинаешь в хлеб полову
Досыпать, то не беда:
Жив остался — не бунтуй,
Это малый сабантуй.
Привыкай, забудь о грусти,
Раз колхозник — в ус не дуй,
Хуже, брат, когда припустит
Укрупненный сабантуй.
Тот проймет тебя поглубже, —
Укрупнен, но не бунтуй,
Потому, пойми, голубчик,
Это средний сабантуй.
Сабантуй — тебе наука,
Привыкай, терпи, лютуй,
Но совсем иная штука
Это — главный сабантуй.
Тёркин смолкнул на минутку,
Чтоб прочистить мундштучок,
Словно исподволь кому-то
Подмигнул: держись, браток…
— Раз проснешься ты во мраке,
Глянул — в пот тебя и дрожь:
Вышки, проволка, бараки —
Лагерь!
— Ну, брат, это врешь…
— Ас чего мне врать? Мне враки
Не к лицу, и не толкуй…
Лагерь, проволка, бараки,
А порядок, как в полку!
День — с «подъема» по команде,
Строем к завтраку, потом
Строем в поле по-бригадно,
И в работе и во всём.
Если что не так ты сделал,
Отлучился или воз
Завернул к куме за делом —
Сразу суд и в штраф-колхоз.
Если ты женат и надо
Срочно жинку повидать,
То и тут нужна команда,
А команду долго ждать.
Сабантуй тот главный, словом,
Весь в команде — сверху вниз,
Он другим зовется словом,
Иностранным: коммунизм.
Повторить согласен снова:
Что не знаешь — не толкуй,
Сабантуй — одно лишь слово —
Сабантуй, но сабантуй
Может так тебя ударить —
Срежет начисто башку.
Вот у нас один был парень…
Дайте, что ли, табачку…
Ночь глуха, костер дымится,
Приумолкли у костра.
— Что ж, братва, давай стелиться…
— Хватит страхов, спать пора…
И к снопу припав лицом,
На пригретом взгорке,
Не горюя ни о чём,
Лег Василий Тёркин.
И приник к земле родной,
Одолен истомой,
И лежит он, мой герой,
Спит себе, как дома.
Спит, забыв о трудном лете,
Сон, забота, не бунтуй,
Может завтра на рассвете
Будет новый сабантуй.
Зги не видно. Ночь вокруг.
Кто не спит — взгрустнется,
Только вспомнит что-то вдруг,
Вспомнит — усмехнется.
Ничего, что сон пропал,
Случай дал отраду:
— Хорошо, что он попал,
Тёркин, к нам в бригаду!
ТЁРКИН НА СТРОИТЕЛЬСТВЕ КАНАЛА ВОЛГА-ДОН
