У ДЕРЕВНИ БОГАТЫРЬ
Поэма
Последний день июньской синевы...
В опасном направлении Смоленска
Колонна выползает из Москвы,
Вытягивается у перелеска.
Не утаишь, ее состав таков:
Полуторок — не меньше полусотни
И семь особенных грузовиков —
Над кузовом брезент углом высоким.
Что скрыто под неправильным углом,
Под этой геометрией условной?
Похоже на зеленокрыший дом,
На холм,
На стог, наметанный неровно.
Но мирные сравненья ни к чему.
Какой сегодня день войны?
Девятый.
Враг подступает к дому твоему,
Потерян Минск,
И Львов и Гродно взяты.
Столица собирает силы все.
Прощально поклонясь ее порогу.
Спешат войска на Минское шоссе,
На старую Смоленскую дорогу.
Но что это за воинская часть,
Длиннющий строй грузовиков трехосных?
Позвольте мне пока не отвечать
На штатские и детские вопросы.
В кабине первого грузовика,
Замучен суетой поспешных сборов,
Надвинул каску, сгорбился слегка
Артиллерист
Иван Андреич Флеров.
Мы были призваны в году одном,
Тогдашние — из молодых, да ранних.
Возможно даже, был я с ним знаком —
Теперь ведь все с героями на равных.
Романы, телевиденье, кино
Приблизили их подвиги и лица,
И все происходило так давно,
Что каждый превратился в очевидца!
Неправдой не унижу я свой стих,
О личных встречах здесь не будет речи,
Но я знавал товарищей таких,
Как этот капитан, Иван Андреич.
Я видел их на черном финском льду,
У переправ Тайпалеен-Иоки,
Наверное, в сороковом году,
А может быть, и раньше — на Востоке.
Такие выше жизни ставят честь.
Желаю здравья.
Прибыл.
Все в порядке.
Так точно.
Слушаюсь.
Понятно.
Есть!
Ладонь к виску — ив пламя без оглядки.
Не смею набиваться к ним в друзья,
Примазываться к их посмертной славе,
Но, может быть, как современник я
По следу их пройти сегодня вправе.
Товарищ Флеров в первый день войны
Стал командиром батареи этой.
Какой?
Здесь уточнения нужны,
Раскрытье устарелого секрета.
Начнем с того, что на моей земле
Из чащ дремучих силилась пробиться
Мечта о межпланетном корабле...
Сначала — чудо-сказкой о Жар-птице;
А в прошлом веке па стене тюрьмы
Оставил смертник чертежи ракеты,
Чтоб в наше утро
Из калужской тьмы
Открылся вид на ближние планеты.
Модели фантазеров молодых,
Фантастов из кружков Авиахима,
Шипели наподобие шутих,
К вселенной устремлялись в шлейфах дыма.
Еще дорога слишком далека
До лунных гор и солнечной короны.
Пусть звездные мечтания пока
Потрудятся на нужды обороны:
Ракеты раскаленное перо
Запрятано в конструкторском бюро.
Пора тревог —
Июнь 41.
Не видно звезд, поскольку небо в тучах,
И вот готово первых семь машин,
Ракеты на своем хребте несущих.
Рапортовал правительству нарком,
Мы завтра к испытаньям приступаем.
А на рассвете
Враг поджег наш дом,
И зарево взошло над мирным краем.
«Вставай, страна огромная!» — поют
По радио военные ансамбли.
Выходит богатырь на ратный труд,
Сверкают древние штыки и сабли.
Но есть у нас оружье посильней —
Такого мир не видывал доселе.
В сумятице и горе первых дней
Его проверить можно только в деле:
Для испытанья передать в войска
Семь установок экспериментальных.
Предупреждают Ставка и Москва
О самом строгом соблюденье тайны.
Марш — по ночам.
Маскироваться днем.
На фронте испытания начнем.
Имею ли я право Как поэт,
И жизнь и песню посвятивший миру,
На прославленье боевых ракет
Настраивать, как говорится, лиру?
Жар-птицу славить ей
И звездолет!
Мы рождены, чтоб сделать былью сказку!
Но я шагаю в сорок первый год,
На лоб надвинув память, словно каску.
На фронт!
К исходу первых трех недель —
Отечество времен не знало горше —
В кругах бинокля наплывает цель —
Железная дорога. Узел Орши.
Он виден Флерову из-за леска,
Сквозь частокол зенитной обороны:
Беспечно разгружаются войска,
К платформам подползают эшелоны.
Скатать брезент!
Расчеты — по местам!
Подносчикам ракет укрыться в щели!
Включайте ток, товарищ капитан,
На первый раз кучней не сыщешь цели!
Кружок на карте — Орша — как нарыв.
Темнеет Днепр, как вздувшаяся вена.
Однако Флеров был нетороплив,
Он понимал ответственность мгновенья.
Почувствовали, может быть, тогда
Бойцы, и политрук, и инженеры,
Что не посмела, не смогла беда
Остановить приход межзвездной эры.
Им виделось, несчастью вопреки,
Что узкие зеленые снаряды —
Пробившиеся сквозь войну
Ростки Неведомой
Космической рассады.
Торжественная, как Колонный зал,
Опушка, в каплях ландышей, притихла,
Когда он прошептал команду —
Залп!
И зашипела адская шутиха,
И затряслась, и ахнула земля
От первого ракетного удара.
Сто двадцать стрел,
Вселенную сверля,
Помчались за изгиб земного шара.
Июльский свет в мгновение зачах,
В пятнадцать двадцать
День, как в пропасть, канул.
На месте станции возник очаг,
Подобный пробужденному вулкану.
Проклятие фашизму!
Гибель — злу!
Пусть корчатся они в кипящей лаве.
По железнодорожному узлу
Возмездие металось, рельсы плавя.
Еще над Оршею клубился взрыв
И глухо эхо ухало над бором,
Когда, свои машины зачехлив,
Позицию сменил спокойно Флеров.
Аж до Берлина докатилась весть,
Смятение и панику посеяв:
У русских адское оружье есть,
От огненных фугасов нет спасенья!
А до Москвы — так близко...
Горячась,
Фашистское начальство приказало
Преследовать ту дьявольскую часть
И захватить во что бы то ни стало.
Но, ловко маскируясь по лесам,
Удары наносила батарея.
Взрывались залпы,
И огонь плясал,
И ангел смерти над врагами реял.
И вновь смыкал вершины русский лес.
Отряд ни часу не стоял на месте.
Звалось БМ-13 и эрэс
Оружие неотвратимой мести.
Но где-то на смоленском рубеже,
Военный шифр бесхитростно нарушив,
Народ оружье окрестил уже
Из песни взятым именем «катюша».
И не гадал, не думал капитан,
Командовавший силой этой новой,
Что будет именем его —
«Иван»
Крещен снаряд трехсотмиллиметровый.
Беру я на себя немалый риск:
Вдруг выйдет мой рассказ недостоверным,
Каким был капитан-артиллерист,
Ракетчиком советским ставший первым?
Как увеличить мне его портрет,
Нашедшийся в архиве, в личном деле?
Без вести пропадал он двадцать лет,
Немудрено, что краски потускнели.
Теперь, когда известно — он герой,
Когда пришла к нему седая слава,
Простая вещь — пририсовать второй
Посмертный орден над карманом справа,
Но нелегко улыбку оживить,
То ль приподнять, то ли насупить брови,
Цвет глаз придумать и установить,
Какая в медальоне группа крови.
Мне кажется, я знаю, он каков.
Я убежден, что на него похожи
Гвардейцы огнедышащих полков,
Ракетчиками названные позже.
Когда с орбиты поступает весть
И на экранах проступают лица,
Пожалуй, что-то флеровское есть
В мерцающей улыбке тех счастливцев.
А перед будущим они равны,
Хотя не «залп», а «старт» теперь команда,
И далеко до Марса и Луны,
И тяжесть пуска первого громадна.
...Осенний серый медленный рассвет.
Лес обезлиствел, как венец терновый.
Мне и сегодня,
Через столько лет,
Так горестно вам открывать секрет
Конструкции ракетных установок:
На крайний случай,
Если окружат,
Как приговор, мучительно и просто.
В машину вложен толовый заряд —
Взрывное предусмотрено устройство.
На пульте управленья есть рычаг,
Притронешься к нему — машины в клочья.
Бойцы об этом знают, но молчат.
Вновь залпы днем, передвиженье ночью...
«Убей его!» —суровы, как приказ,
Стихи в газете Западного фронта.
Но враг под Вязьмой окружает нас,
В стальные клещи зажимает плотно.
Уже со штабом потерялась связь,
Косым дождем ее как будто смыло.
Колеса жадно всасывают грязь,
Моторы на буграх ревут уныло.
Что делать, капитан?
Ищите цель.
Мы в окруженье.
Не робей, мужайся!
Я думаю, еще осталась щель,
Проскочим юго-западней Можайска.
Ведя колонну в глушь лесных дорог,
Следя устало за щитком приборов,
Все чаще на смертельный рычажок
Опасливо поглядывает Флеров.
Взорвать эрэс смогу ли? Да, смогу!
«Катюша.» не достанется врагу.
Но клятвы — это лишнее сейчас.
Последние готовить залпы надо,
Чтоб израсходовать боезапас
До самого последнего снаряда.
Опушка леса.
Выгоны.
Пустырь.
Туман рождает видимость покоя.
На карте здесь — деревня Богатырь.
Вот у нее название какое!
Боготворю селений имена —
Из бревен рубленный народный эпос.
Подступит враг — и вмиг превращена
Изба простая в боевую крепость.
Но Флерову не до высоких слов,
Он сам, как крепость, ко всему готов
И простодушно думает о том,
Как посушить портянки после ливня,
Разведчиков направить в крайний дом,
Чтоб выяснить, где наши, где противник.
И вдруг из чащи
Острый блеск и треск.
В трясучке пулеметной заовражье.
Цветной огонь выплескивает лес:
Вокруг Богатыря — засада вражья.
Никак не развернуть машин в грязи,
Путь на восток отрезан и на запад.
Противник метрах в ста.
В такой близи
Нельзя его накрыть ракетным залпом.
И все ж команда —
Залп!
Куда ушли
Ракеты все — до самой до последней?
В грядущее...
За поворот Земли,
Быть может, первой трассой кругосветной,
Путем, которым через двадцать лет
Крутнет майор Гагарин по Вселенной,
Запомнив с детства мокрый луг и лес,
Горящие смоленские селенья.
Ведь он из этих богатырских мест.
Сейчас, поди, и в Гжатске враг лютует.
Взметнулось пламя на сто верст окрест:
Последним залпом Флеров салютует.
Вы, молодые, спросите меня:
Ведь нас одолевала вражья сила,
Ужели зарево того огня
Так далеко и ярко видно было?
Да, это был торжественный салют
В честь той нескорой,
Той святой Победы,
Когда все трассы, все огни сплетут
В единый луч
В Берлине ваши деды.
Контуженный и раненный в лицо,
Иван Андреич Флеров торопливо,
Как при прыжке парашютист кольцо,
На ощупь ищет рычажок для взрыва.
Цепь включена в машине головной,
Когда враги уже горланят рядом.
Удар!
Все установки до одной
Взрываются, как адские снаряды.
Смешались сталь, резина, кровь и грязь,
Но Флерова последние ракеты
Выходят на орбиту, золотясь,
Как огненные спутники Победы.
Там, у деревни Богатырь, в ночи
Погибли чуваши, и горьковчане,
И первого призыва москвичи,
Но под Бородино,
На поле брани
Фашистов, рвавшихся к Москве, встречал
Еще дружнее залп ракет хвостатых.
Российская землица горяча,
Она умеет рубануть сплеча,
И не впервой громить ей супостата!
А капитан и списочный состав
Той экспериментальной батареи,
Легендою и памятником став,
В огне московской битвы не сгорели.
Светлеют на граните имена,
Их дождь не смоет, время не состарит,
Ракета —
В космос,
В мир устремлена,
Кремлевской башней высится на старте.
Первоисточник этой красоты,
Начало штурма внеземных просторов —
Окраина деревни Богатырь,
Где, смерть поправ,
Ушел в бессмертье Флеров.
1981
