СОЛНЕЧНЫЕ КОЛОДЦЫ
В колодцах солнца не бывает.
Бывают звезды.
Иногда.
И все же — солнечна вода!
Она в жару
Не убывает,
Не убывает
В холода.
И сколь ни черпай,
Не убудет,
Не потемнеет и во мгле…
Тропинки проторили люди
Ко всем колодцам на земле.
И хоть не храмами с крестами
Они стоят всегда чисты,
Ты без поклона
Не достанешь
И капельки живой воды.
Не той,
Которая по трубам
Дойдет до крана и молчит,
А той,
Что там, в глубинах сруба,
Сердечком солнечным
Стучит.
И так стучит она от века,
Не умолкая никогда.
В жару
Напоит человека
И обогреет
В холода.
И в час,
Когда заря по кленам
Скользит
И тонет в высоте,
Россия
Отдает поклоны
Живой колодезной воде.
«Прохладный запах розовой сирени…»
Прохладный запах розовой сирени
Уводит в мир, далекий от стихов…
Я прислонюсь
К теплу твоих коленей
И не проснусь
До первых петухов.
Мир соловью с его страдой весенней,
Мир тишине полей и городов!
Твои колени
Пахнут свежим сеном
И первым медом полевых цветов.
Вот видишь, вновь заговорил стихами,
Не потому, что соловей поет:
Ты вся —
Весна,
Ты вся — мое дыханье,
Тепло мое, желание мое!
Вот и рассвет, просторы оглашая,
Зовет меня, приблизившись к мечте,
Писать,
Стихи с волненьем посвящая
Твоей высокой русской красоте.
Где-то там, за спиной,
Остаются его домочадцы.
К ним в раскрытые окна
Влетает пушок тополей.
— Сторонитесь, леса,
Дайте Глинке промчаться!
— Полно, Яков, коней пожалей… —
И, от бега устав,
Кони сами на шаг переходят.
А июньское солнце
Плывет в океане берез,
И слуга не спеша
Говорит о хорошей погоде,
И верста за верстой
Уползает из-под колес.
В мире много лесов,
Много солнца и пашен,
Много песен,
Но в каждой печаль и тоска.
— Спел бы, Яков,
Хорошее что-нибудь, наше…
— Это можно.
Дорога еще далека… —
Да, наверное, в песне
Заложена добрая сила,
Если Яков поет,
Не стыдясь накипающих слез.
Плачет старый слуга, —
Значит, плачет Россия!
И верста за верстой
Уползает из-под колес.
Яков смолк.
Обернулся:
— К дождю, видно, парит. —
Глинка смотрит куда-то,
Роняя слезу невзначай.
— Ты, Михайло Иваныч,
И барин и вроде не барин.
— Что? Ах, да. Как угодно тебе
величай. —
И проселочный тракт.
В перелеске спешит затеряться,
И гроза, приближаясь,
Тревожит бездонную высь.
— Сторонитесь, леса,
Дайте Глинке промчаться!
Эх, Михайло Иваныч,
Держись!
1
Удивленно взирало глазастое лето,
Изумленно глядел затихающий лес,
Что меха у гармошки
Небесного цвета,
А глаза у мальчишки
Светлее небес.
Заиграли лады и басы загудели,
Стало легче дышать в предвечернем краю.
И в раскрытые окна
Старухи глядели,
Немудреную жизнь вспоминая свою.
Лес притихший молчал,
Соловьями не щелкал,
В половодье зари догорал.
Как играл девятигодовалый мальчонка
На Смоленщине, родине Глинки, играл!
Косари возвращались с работы.
Молчали.
Понимали они, на косье опершись,
Озорство малыша и величье печали,
Что сумели войти в их привычную жизнь.
Ну, а что, как потомка великого Глинки,
Научив и косить и пахать,
Замотают по свадьбам и вечеринкам
И забудут учиться отдать?
Будут годы лететь на крыле ястребином,
Будут реки мелеть, опустеют сады,
И, священным огнем полыхая,
Рябины
Будут грустно глядеться
В глухие пруды.
И земля сиротливой окажется сразу.
И тогда
Холуи побегут хохоча
Утверждать на земле беззаконие джаза,
На земле Ломоносова и Ильича.
2
Не кичитесь своею эстрадною спесью,
Барабанные палочки джазовых стран!
Вы когда-нибудь слышали
Русскую песню,
Но не ту, что пижоны несут в ресторан?
Не про бублики, нет,
Не про чубчик веселый,
Не про стильных девчонок.
А слышали вы
Песню ту, без которой
Российские села,
Города нашей Родины станут мертвы?
Эта песня брела за скрипучей сохою,
Голосила века над бедой мужика
И уныло стояла, как горе лихое,
У тяжелых, заплеванных стен кабака.
Эта песня стонала
В солдатских казармах,
В казематах столиц и в сибирских снегах,
Зло плевала в лицо
Палачам и жандармам,
Рядом с Лениным шла
И осталась в веках!
С этой песней солдаты на битву вставали,
Ей хозяйкой по белому свету бродить,
Чтобы наши потомки
По ней узнавали,
Как мы жили и как мы смогли победить
Чтобы помнили наши тяжелые раны,
Свято помнили песен отцовских слова,
Чтобы помнили гордо —
Они не Иваны,
Не помнящие родства!
Мы еще создадим небывалые песни,
Их подарим земле и весенним ветрам,
Так что зря вы кичитесь
Эстрадною спесью,
Барабанные палочки джазовых стран!
Ты говоришь,
Что на сердце тоска.
Не плачется.
А выплакаться надо…
Пойдем вдвоем
На шелест листопада,
На ту звезду в тиши березняка.
Не торопись.
Постой в рассветной сини,
Потрогай кожу матовых берез
И, трижды вслух произнеся —
Рос-си-я! —
Не сдерживай до боли нужных слез.
Вот ты не верил
В искренние слезы.
А сам,
Войдя в лесную полутьму,
Стоишь,
Молчишь наедине с березой
И плачешь неизвестно почему.
А я-то знаю…
В гомоне застольном,
В никчемных спорах,
В мелкой суете
Мы растерять уже сумели столько,
Что стали
Где-то, может быть, не те.
Стыдимся чувств.
И с каждым новым годом
Стареет сердце и душа болит.
И только здесь,
Наедине с природой,
В нас первородство наше говорит.
Ты плачь, ты плачь!
Я слез твоих не вижу
Сквозь собственные слезы…
И когда
Вернешься в город,
Не забудь, как дышит
В тиши берез рассветная звезда.
«Ничего на свете не желая…»
Ничего на свете не желая,
Об одном
Мечтается в пути —
Как бы красоту родного края
До людского сердца донести.
Рассказать бы,
Как тоскует ясень,
Листья торопливо оброня.
Наливать бы,
Как закат прекрасен
Сквозь узоры старого плетня.
Спит дорога.
Колеи размыты.
В лужах отсвет гаснущей зари.
Завтра на рябине
Басовито
Загудят, засвищут снегири.
Облака размыто розовеют
Над покоем русской тишины.
Спи, село!
Пускай тебе навеют
Звезды ночи неземные сны.
Пусть приснятся
Тройки озорные,
Шум гармони, балалаек звон,
Ярмарка,
Где краски расписные,
И колокола со всех сторон.
Пусть тебе приснятся
В самом деле
Сотни разносолов на лотках,
Алые качели,
Карусели
В разноцветных лентах и платках.
Спи, мое село.
Спокойной ночи.
Звездам в лужах зябнуть до зари.
Стали дни значительно короче,
Это — осень, что ни говори.
Но и с нею
Жизнь не умирает,
Но и с ней
Мечтается в пути:
Как бы красоту родного края
До людского сердца донести!
«Забытых песен дивные начала…»
