овечек вышел.
Прогуляться надо
около деревни,
травки пощипать
и обычай древний
свято соблюдать:
врозь не разбредаться!
Кто учил тех братцев?
Как-то по дорожке
шел я, не оглох:
сзади топот, ножки
скачут как горох.
Обернулся, а за мной
старые знакомцы
ровной замерли дугой –
прямо полусолнце!
Все в шеренгу по одной,
мордочки — вперед.
Явно взводик шерстяной
приказанья ждет.
Честь отдать им за эскорт?
Шаг назад ступил –
следом взвод (ну, первый сорт!)
двинулся — застыл.
Твердой маршальской рукой
я послал приказ.
Овцы поняли: отбой
и — домой в запас.
Я давно уж замечал:
важен для овец
командир, кумир, овчар,
словом, царь-отец.
Маслята
Летом землю орошали
Частые дожди.
От травы спасешь едва ли,
Так коси, не жди!
А покосишь, вся усадьба
Что ковёр большой.
По нему весь день гулял бы,
Отдыхал душой.
Утром ранним золотистым,
Лишь покинет сон,
Из терраски теплой быстро
Выбегаю вон.
И бросаюсь я не в воду –
В зябкий холодок.
По росе, как бы по броду,
Медленный ходок.
Но по кошеным полянкам
Ты легко идешь,
Леса тайную изнанку
Вмиг распознаёшь.
Так и есть! В местах укромных
(знаем их давно)
Россыпь пуговичек скромных
Разглядеть дано.
Это рыжие маслята,
Лиственниц друзья.
Через пару дней, ребята,
Их узнать нельзя.
То румяные лепешки
Средь зелень-травы,
Прямо просятся в лукошки,
И они правы.
А пока грибочки в прятки
Вздумали играть,
На траву ступай с оглядкой,
Чтоб не потоптать.
Вся полянка как в веснушках,
Аж за гамаком.
Осмотрю еще горушку
За большим кустом.
…Как люблю их видеть здесь,
В утренней росе.
Они шлют нам тихо весть
О земной красе.
Новый Бонифаций
Ровные горошины –
эти дни на даче.
Рай мой огороженный,
не с кем посудачить.
Наконец-то и родня
вздумала приехать.
Борщ душистый все три дня
будет им утехой.
Подъезжают. Ворота
раскрываю шире.
Из машины — суета! –
гости. Три? Четыре!
Гость четвертый — славный пес
по прозванью Боня.
Лучше — песик, не дорос
и до кошки Сони.
Но — хозяин, мужичок!
Важная персона!
Белый с пятнами бочок
катит вдоль газона.
Все хозяйство обежал
следопыт дотошный:
шишку в челюстях зажал,
муху укокошил.
Правда, вся у Бони прыть
при одном условии:
госпоже любимой быть
в двух шагах, не более.
Вечер. Нас обнял диван –
пес урчит и скачет,
то игрушку дарит вам,
то притащит мячик.
Просит: будь моим дружком,
а в глазах кураж,
лает, крутится волчком.
Все, малыш, шабаш!
Утром резво встретит нас
Новый Бонифаций.
Вот он, цирк! Хоть без прикрас.
Улыбайтесь, братцы!
Кто нам радостью живой
дни пронзил насквозь?
Друг с ушастой головой,
самый милый гость.
До новых встреч!
Школьных вёсен цветенье,
спор: кто я в жизни сей,
породили сцепленье
душ — твоей и моей.
Побежали мы рядом
по дорожкам своим.
Уж не юности садом
мчимся — в поле стоим.
Но сегодня далече
от тебя до меня.
Что ж, отложим мы встречи
до заветного дня…
Сколько лет не смотрели
мы друг другу в глаза?
Долетят еле-еле
лишь звонков голоса.
Но случилося чудо:
подкатило такси,
выплывает оттуда…
— Вот проси-не проси,
а назад не уеду,
пока не нагляжусь.
Кто из нас непоседа?
— Ты, Татьяна, сдаюсь!
Твой визит — всплеск души,
дерзкий протуберанец…
Замереть не спеши,
жизни радостный танец!
«В душе то свет, то мрак, то холод, то любовь».
На ветру
Ветреный, студеный мартовский денек.
Поскорей в автобус, в теплый уголок.
Ожидая отправленья, глянула в окно.
Ой! Чужое откровенье в нем обнажено.
Краешек платочка прихватив рукой,
худенькая женщина на ветру свечой
Вьется. Недосказанное хочет досказать
сыну отъезжающему трепетная мать?
Или мужу хмурому с лаской помахать,
чтобы миг запомнился, звал домой опять?
Я ее лишь вижу. И свеча-любовь
полымем пречистым взволновала вновь.
Всю меня накрыла тихая печаль.
Золотым покоем засветилась даль.
Встречи
Глаза дорожки мерят,
А думы далеки,
Не холодят, не греют,
Как осенью деньки.
Да только лето красное
Кругом, лишь приглядись!
Вон за оградой странные
Ромашки поднялись,
Малявки-ромашишки
На длинных стебельках.
Два цветика-глупышки
Застряли между плах
Ограды, будто просятся
Со мной поговорить.
Тут в думках что-то носится,
Не вспомнить, не забыть.
Ну да, конечно, детский сад
Задержит на пути.
Прогулка. И народец рад
Свободу обрести.
Мальцы кругами скачут.
То бокс или война?
У девочек раздача
Обедов. Кутерьма!
Я одного лишь вижу –
Серьезное дитя
Пристроилось поближе
К ограде: вот он я!
В глазах чертенок озорной
И тысяча вопросов:
Мир этих взрослых — он какой?
Нахмурясь, смотрит косо.
Опять взглянул далеко-вдаль:
Там где-то мать и дом.
В душе обида и печаль.
Мир — непонятный он.
Хоть я ушла от тех картин,
Малыш в душе со мной.
Он несвободен и один.
Шепчу: «Крепись, родной!»
Вот что напели (получай!)
Мне белые ромашки,
Что просияли невзначай
Глазами нараспашку.
Глухие
Смотрю в вечерний тихий час
на мошек толкотню.
С усмешкой думаю: у нас
немерено на дню
уколов, сшибок, едких слов,
нечаянных помех
случается. Мой суд таков:
«Эх, помирить бы всех!»
…Не разлетается мошка,
все крутится клубком.
И я к соседке жмусь, пока
один мы делим дом.
Давно заботит неприязнь
двух не чужих людей.
Разговорить их? Но боязнь…
Желание сильней!
Веду защиту. А в ответ
известных слов размах:
«Оставь надежду…» — то завет
на адовых вратах.
«Да так ли крепко виноват,
задумайся, дружок.
Ведь он как будто сват иль брат,
не лишний корешок».
Слова скользнули в пустоту,
потом в глухую дверь
толкнулись, на своем посту
слабея от потерь.
Не может милосердный свет
сюда пробиться. Жестко: «Нет!»
Но мы еще живем на свете –
те двое и я, третий.
Ненависть
«Не остуди своё сердце, сынок» /слова из песни/
Стеночка с соседкою
разделяет нас.
Про судьбу — не редкую –
поведу рассказ.
Разбежаться б с суженым
и сынка растить –
цель её. Жаль, мужу-то
негде жить да быть.
Не мужик, конечно, он.
Ненависти яд
в кровь вошёл,
и крики «Вон!»
породили ад.
Дверь и стены мужние
вкривь, и вкось, и в ряд
расписала. Скучною
злобою шипят.
Стоп! Опомнись, женщина!
Здесь подросток-сын.
