Кампания, пока я лечился, подошла к концу, и тыловая скука по мере возвращения полков сменилась сначала буйным весельем, а затем — расслабленным сплином, когда ждать уже нечего, осень полна горького очарования, вино пьется легко и беззлобно, и даже кое-как пишутся стихи...
Наконец, сезон взял разбег, и я почти без отвращения стал ездить в оперу. А там закружилась вереница балов и званных вечеров «по поводу» и «под предлогом». Неполнота штата кавалеров ещё сказывалась, и я, к своему удивлению, стал получать приглашение за приглашением. Бесяев, правда, легко разрешал этот кассетет: общество было возбуждено вестью о моём удачном вдовстве и преувеличенными слухами о тройном наследстве. Делать нечего, стал я ездить и по балам.
И вот, как-то в октябре у княгини Татьяны Васильевны, рекогносцируя фуршетный столик, был я окликнут, и более того! — тронут под локоть графиней Р., с которой когда-то... гм..., ну вот.
Улыбаясь и глядя, как обычно, в упор, она мне говорит: «Рада Вас видеть, mon cher ami! Позвольте recommander Вам мою дочь! У неё сегодня первый бал!». На мою реплику, что я не отказался бы recommencer с ней самой, madame изображает очаровательное притворное смущение и подводит меня к юному созданию, похожему, как две капли рейнского, на старую Р., в наши годы. Та же холодноватая грусть, загадочная, меланхолическая опустошенность, такие же круглые тёмные глаза...
— Позволь, мой друг, представить тебе графа К., моего старинного и верного... honori, — она ещё что-то говорит, но я не слушаю, а всё смотрю на юную Р., с которой происходит занятная метаморфоза. Она начинает дышать, туманно смотрит на меня, не мигая; из под пудры у неё проступают веснушки, вздрагивает верхняя губа, вздымается грудь...
Здесь неожиданно приключается досадный казус: мой левый глаз — гордость богемских стеклодувов, по непонятной причине покидает свою обитель и отправляется как раз туда, куда он перед этим пытался смотреть, — в декольте юной Р.!
С девицей случается обморок, maman охает и хлопочет...
Я, прикрываясь перчаткой, подхватываю свой магический кристал, выскочивший из под юбки потерпевшей, и конфузливо удаляюсь...
Таким образом, господа, все надежды разобраться в моих коллизиях с Р. я теперь почитаю утерянными навсегда.
Бесяев, впрочем, со мной не согласен. Дай-то Бог! Ему виднее вдвое!...
2.
... И поэтому, ma cheri Lora[2], maman повезла меня на Литейный к доктору. Не знаю, что он наговорил, но она пыталась с крайней precaution внушить мне всякие деликатные мысли: будто бы у меня какой-то особенный возраст, и душа у меня — desespoir, и угнетают меня какие-то тайные желания. А выход из этой situation только один — mariage sur-le-champ... Могли ли мы с тобой предположить, ma cheri, что barriere d'innocence вредна для здоровья?!...
Стали мы с maman ездить по балам. Я — с любопытством, она — с тайной надеждой на какой-то особенный demander de marier...
Однако ничего интересного до поры не происходило. Менуэты сменялись мазуркой, старики бормотали о войне и спиритических сеансах, девицы a trivialite липли к офицерам. И вот на балу у одной старой подруги maman сижу я, как обычно, скучаю, отмахиваюсь веером от духоты и каких-то противных статских балбесов. Тут всё и произошло...
Maman подводит ко мне военного. Седоватый такой chevalier, но мундир — великолепный. И глаза! Таких глаз я ещё не видела! — светло-серые, почти голубые, не бегают туда-сюда, как у всех этих наших cousins, смотрят прямо, умно, открыто, кристально чисто!
Maman что-то говорит, говорит, а я вся оказалась во власти этих глаз, излучающих доброту, тепло, проникающих насквозь...
Между нами протянулся le rayon optique, и я не стремилась освободиться от действия этого луча. Напротив, — вся отдалась возрастающему напряжению. Я уж совершенно не слышала maman, не видела ничего вокруг: ни танцующих пар, ни свечей в канделябрах. Только тёмный силуэт полковника, склонившегося к моей руке, был ещё различим в сгустившейся мистической мгле. Его прикосновение пронзило меня горячей сладкой болью. И вдруг, — будто молния сверкнула между нами! — огненная искра поразила меня в грудь, прокатилась обжигающей судорогой по всему телу! Я лишилась чувств...
Теперь я сама не своя. Не нахожу себе места, не могу измыслить повода, чтобы снова увидеть Его. Но maman меня не понимает, почти смеётся надо мной! И ничего, дескать, в графе нет, а глаза у него стеклянные, и уж она-то его знает: для замужества он непригоден, и ничего он по отношению ко мне не показывал, а только глумился над моей неопытностью из чувства мести к maman за её давнишний refus...
И ещё она говорила о какой-то выходке графа, и что эта выходка — совершенно в его духе...
...Так что, не знаю, ma cheri, как мне дальше и жить...
Граф всё не едет и не едет...
ВнимАние! ЗаглАвная бУква в середИне цитИруемых слОв укАзывает нА постанОвку ударЕния герОями расскАза.
1. Вова Дудюк — мой милейший сосед по парте, — к восьмому классу так и не научился читать бегло и без запинок.
2. «Надя» — легендарный школьный деспот, — мало того, что вела у нас русский и литературу, но ещё досталась нам классным руководителем..
3. Среда стала днём кошмара: два последних урока — ненавистный Надин дуплет — переходили в безразмерный, инквизиторский классный час...
И вот, как-то по весне, в преддверии экзаменов, три эти фатальные линии пересеклись бесовской меткой на стриженом затылке добродушного Вовы.
Только что, на русском, Вова не смог толком ответить, что такое Главный Действующий Член Предложения. Да и что мог он выучить об этом члене, когда у него дома шёл помёт гупиков?
Теперь, на литературе, Вова был злобно поднят Надей с места читать вслух отрывок из гоголевского «Ивана Купалы». Прицел был двойной: провести сеанс декламаторской дрессировки и продолжить синтаксическую экзекуцию.
Вова захромал по слогам, спотыкаясь на стыках согласных:
— «Начали жить пИдор-ка и Пет-русь...» — ПидОрка, Дудюк!.. — деликатно поправила Надя, —
—»...с-лов-но пан с панею. В-сего в-доволь, в-сё б-лестит... Од-нако же доб-рые люди качали слег-ка головами, глядя на жи-тьё их. «От чёр-та не будет доб-ра, — поговаривали все в один голос.От-куда, как не от ис-кусителя люда правос-лав-ного, приш-ло к нему богат-ст-во? Г-де ему было в-зять такую кучу золота? От-чего вд-руг, в самый тот день, ко-гда раз-богател он, Басав-рюк п-ропал, как в воду?»...
Лицо Вовы, покрытое испариной, выражало муку смертную: будто это он, а не Петрусь, изнемогал в непосильной борьбе с чарами Басаврюка, будто это он, а не Хома Брут, читал Священное Писание в окружении нечистой силы!..
— Быстрее! — выкрикнула Надя сдавленным голосом грешной Панночки. Мистическая тишина повисла в «храме»...
— «Чего не делала пИдорка:...»
— ПидОрка, Басаврюк!... — смущенно оговорилась Надя, — класс захрюкал под парты...
—»...и совещалась с з-нахарями, и переполох выливали, и соняш-ницу заваривали — ни-что не помогало...» Звонок, криком третьего петуха оборвал муку! Вова стоял весь красный и вспотевший...
Тогда-то расслабленному школяру и был нанесен удар — воистину ниже пояса:
— А скажи-ка нам, Дудюк, — резко выкрикнула Надя, — КТО в последнем случае является Главным Действующим Членом Предложения?...
Ошеломленный сатанинским подвохом класс замер. Чувствительно потянуло серою...
И вдруг, искра божественного прозрения прошила сумеречную комнату!:
— пИдорка!!! — выпалил сияющий Вова...
14.05.92
Примечание автора: Эпизод строго соответствует действительному событию, произошедшему на уроке литературы в 8-а классе средней школы N32 г. Шахты, весной 1967 года. Текст диалога является точной реконструкцией. Фрагмент из повести Н. В. Гоголя «Вечер накануне Ивана Купалы» приведен по книге «Вечера на хуторе близ Диканьки», серия «Школьная библиотека», Ростовское книжное издательство, 1976 г. стр. 40, абз. 2-3. Фамилия главного героя изменена.
Допекли бабы старого графа Льва Николаевича Толстого, хоть из дому беги. А ведь предупреждали его двое других графьёв — Андрей (*) и Пьер, чтоб не очень-то он с этими бабами связывался, пока не закончит главное дело своей жизни. Но не читал старый Лев этих предупреждений. Писать — писал, а прочесть незамутненным глазом так и не собрался. Не смог за всякими куртуазными Excusez moi, mademoiselle воспринять свою же собственную мысль в качестве руководства к действию...
Прочтем за графа.
Воспользуемся мудростью великого старика. Хоть ему этим уже и не поможешь...
Два приличных господина вполне брачного возраста, встретившись приятным весенним вечером на изгибе Аничкова моста, взяли извозчика и поехали по Невскому к островам. Спешить им было некуда, и лошадь, зная это, шла беспечным шагом. Извозчик мечтал о деревне.
