Ознакомительная версия.
«Я не хочу ни истины, ни слова…»
Я не хочу ни истины, ни слова.
Их обретя, не сделаться собой:
В них лишь останок бытия живого,
Да сердца боязливый перебой.
Я не хочу. Так вдумывался в суть я,
Что разгубил и замысел, и суть.
Воды и неба жалкие лоскутья
Мне помогают ужас обмануть.
Я лишний. Я ненадобная спайка
Меж бытием и высшим бытием…
И словно бы незрячий попрошайка,
Я колочусь в давно безлюдный дом…
Кто отнял дар первоначальной боли —
И только жизнь оставил мне взамен:
Рассыпал душу грудою уголий,
И вместо песни дал один рефрен?
И кто, меня мечтанью подневоля,
И цвет, и завязь обращает в тлен?
Моя Судьба ли? Попросту никто ли?
Но кто-то, кто навеки сокровен…
Кто дал мне цель, с которой не полажу?
Кто высучил неведомые нити?
Кто наказал распутать эту пряжу?
Дремотного лишая забытья,
Кто подарил сто тысяч пустожитий,
«Где расцветает брошенность моя»?
«И не трудясь, и не ища занятий…»
И не трудясь, и не ища занятий,
Все грезы перевидев на веку,
То забываюсь, то очнусь некстати —
И только множу прежнюю тоску.
И юности подобна перезрелой
Надежда на иные времена:
Она жива, но что ты с ней ни сделай,
Как юность перезрелая, тошна.
Все бездоходны, все они похожи —
Мой каждый час, неделя или год:
Как здоровяк, разлегшийся на ложе,
Улиткою ползущий скороход.
Я чувствую, как, оторопью взята,
В меня глядится собственная суть,
Но сам я замер, и лучи заката
Мне только скуку проливают в грудь.
Пустая жизнь, спрягающая слоги!
Без мысли звук, без моря – корабли;
Без путника – далекие дороги —
Чтоб только грезы цельность обрели!
I. «Твои стихи, блаженство напоказ…»
Твои стихи, блаженство напоказ,
Тебе слагать, печальному, легко ли?
Я тоже был в эпикурейской школе
И доброй волей ум терял не раз.
Я совершенства жаждал: всякий час
Пускался я на поиски – доколе
Не понял, что любая цель в расколе
С безмерностью, что нам открыта в нас.
С того и плачем, что узнать влекомы
Границу своего же идеала.
Есть берег морю, небу – окоемы,
А нет предела только у тоски
О чем-то без предела и начала,
В которой мы безмерно велики.
II. «Недостижима и не понята…»
Недостижима и не понята
Она, не существующая въяве.
Еще грустнее и еще слащавей,
Когда земная манит красота.
И потому пускай в ее составе
Найдутся только общие места,
Дабы любой поверивший спроста
Узнал, что прикасается к отраве.
Лишь тот, кто чашу выпил понемногу
Или глотком – а лишь бы без остатка, —
Хотя и поздно, узнает дорогу.
Он чувствует, как тяжесть налегла
И как смотреться пагубно и гадко
В прозрачность бесполезного стекла.
III. «Безумье или глупость: только так…»
Безумье или глупость: только так
Хоть каплю блага выманить у рока.
Не думать, не любить, не чаять срока
И не разуверяться что ни шаг.
Любую вещь, открытую для ока,
Приветствует за доброе дурак;
Свой миру соприродный полумрак
Юродец принимает без упрека.
Два зла на свете: правда и порыв.
Узнать их зло на свете путь единый —
И ту, и этот взглядом охватив:
Она ужасна, в нем же – пустота:
Не меньший ужас. Будто две долины
С боков неодолимого хребта.
IV. «Глубокий вздох, умчи меня в края…»
Глубокий вздох, умчи меня в края,
Где ни чужбины, ни родного дома
И все, что есть, вовеки не влекомо
К потусторонней форме бытия;
Где чувствований мутная струя
Сподобится и формы, и объема
И где владыкой утвердится дрема,
Душевной жизни искру притая.
Умчи меня… Но что чужие сферы
И что края, незримые доселе,
Когда не приступ запоздалой веры,
Еще мечта, еще один порыв,
Как все мечты, летящий мимо цели,
Еще сильнее сердце искрушив?
V. «И ум, и веру отодвинув прочь…»
И ум, и веру отодвинув прочь,
Воздержимся от скорби, от укора
И поцелуев – ибо очень скоро
Надвинется отсроченная ночь.
Не ощущай, но жизнь свою упрочь,
Отдав ее на милость благотвора,
Названьем сон; без топи, косогора,
Подобный путь нетрудно превозмочь.
Гряди сюда с кифарами и маком,
Дурные сны развея сонным зельем, —
Гряди, Морфей, опутай души мраком
И в ту опустошенность уведи,
Где чувствуем, что грудь полна весельем,
Что ничего не чувствуем в груди.
VI. «О сон, о морок! Видно, оттого-то…»
О сон, о морок! Видно, оттого-то
Желаем преисполниться пустот,
Что сердце ждет – и понапрасну ждет,
И мало сил для горестного счета.
И что за сна мы жаждуем? – чьего-то:
Чужой мечты и сладостных тенет,
В которых затеряется, уснет
Вся бодрость, отворенная для гнета.
А морока забвенного хотят
Не иначе, как только под наплывом
Бессонных чувств – и гибнут, уступив им,
И остается тот последний ад,
Где в сумраке, тягучем и тоскливом,
Уже не порываются к порывам.
«Я знаю, что есть острова в океане…»
Я знаю, что есть острова в океане,
Незримые зренью и юга южней,
Настолько подобные бархатной ткани,
Что сущее видеть не горестно в ней.
Я знаю, я знаю: зеленые чащи
И белый коралл в лучезарном порту,
Где все обратилось любовью, дарящей
Все то, чем сознанье одарит мечту.
Я знаю, я знаю – и слушаю чутко,
Как ветры, бегущие в гуще листов,
Едва уловимо коснутся рассудка,
И звать их любовью рассудок готов.
Светлы и прекрасны, и с былью не схожи,
И вечно манят, и туда не попасть —
Но явственны сердцу, и глазу, и коже,
Меня самого неотъемная часть…
Я знаю, я знаю – и знаю, что надо
Искать их не там, где их надо искать…
И знаю сиянье, в котором награда,
И к ним уводящую водную гладь.
«То голуба, то словно червлена…»
То голуба, то словно червлена,
Когда вверху зазолотятся зори,
Свирепая и кроткая волна
И нежит глаз, и предвещает горе.
Свидетель незапамятных историй,
Гляжу в себя, как в этот океан,
Где не осталось неоткрытых стран.
Те кормчие с повадкою монашьей —
И те, кого сманили за собой, —
Причастники беспомощности нашей,
Они лежат в пучине голубой.
И лишь тогда, когда взбурлит прибой,
Вновь океаном станет океан —
И прежней славой снова осиян.
Я буду спать… От моря мне нужна
Лишь весточка, что ощущенье живо,
Ее же дарит горняя луна,
Владычица прилива и отлива:
Пускай движенье влаги прихотливо,
Но чую, что бездонный океан
Во глубине все так же первоздан.
Коль ищем душу, то ее отыщем
Лишь там, где прозияла пустота:
В пространстве неприкаянном и нищем
Раскроются широкие врата.
Исчезла явь, но теплится мечта:
В моей мечте, о древний океан,
С тобою я пребуду сослиян.
Вы, капитаны канувших судов,
Давились крысоединой в походе,
А это значит – услыхали зов
Неведомых, неслышимых мелодий.
Другой, не существующий в природе,
Изглубока манил вас океан,
Что слуху дан, а зрению – не дан.
Кто вдохновил? На свете этом кто же
Проник в непроницаемый секрет,
Что очага домашнего дороже,
Дороже славословий и побед
Иное что, чего почти что нет:
Исчезнуть – и расслышать океан,
Дарящий исцеление от ран?
И если море стало бытием,
А вы для моря – внимчивое ухо,
Тогда в существовании моем
Для моего еще не внятный слуха
Услышьте бой таинственного духа —
И так, как открывали океан,
Приотомкните вещности чулан!
В мой прежний дух иного духа влейте,
Даруйте сон о сказочной стране,
Дабы внимать заокеанской флейте
Сподобился я с вами наравне —
И гласом искупительным во мне
Пускай о тайне древних лузитан
По-португальски шепчет океан.
Давая, боги продают.
Ценой несчастья честь обрящем.
Увы – имеющим уют
И преходящим!
В достатке содержите дом,
Кому достатка их достанет!
Жизнь коротка, дана взаем;
Душе – конца нет.
Ведь сам Господь Христа обрек
Страстям безвинным:
Чтоб стал Природе поперек
И звался – Сыном.
Ему сирены сладко пели.
Деревья сеяла рука;
Еще невидимые ели
Вели рассказ о каравелле,
Еще невидимой пока.
Как реки в море штормовое,
Их песнопенья потекли,
А их невидимая хвоя
Шумела голосом прибоя
И вожделеющей земли.
Ознакомительная версия.
