Ознакомительная версия.
Дон Динис [5]
Ему сирены сладко пели.
Деревья сеяла рука;
Еще невидимые ели
Вели рассказ о каравелле,
Еще невидимой пока.
Как реки в море штормовое,
Их песнопенья потекли,
А их невидимая хвоя
Шумела голосом прибоя
И вожделеющей земли.
Где человек сойдется с часом,
Там дышит Бог, вершатся были;
А прочее зовется мясом,
Добычей гнили.
Ты сам не знал, что ты, как зодчий,
Страну возвел подобьем храма
И вразумил в границе отчей
Стоять упрямо.
Твое же имя, как лампада,
В сердцах горит, не догорая,
И светит нам сквозь пламя ада
И тени рая.
Мои деянья создали меня.
Мой королевский сан меня учил им
В заботе духа и в заботе дня.
Тоску борол я, сколько стало сил.
Я долг вершил, наперекор светилам.
И не напрасно, ибо долг вершил.
Дон Фернандо, инфант португальский [7]
Благословил на подвиг бранный
Меня Господь.
Я должен, Господом избранный,
Позор, и горести, и раны
Перебороть.
Господь со мной: в мече, подъятом
К святой войне;
В моем порыве бесноватом
Не Он ли громовым раскатом
Воззвал ко мне?
Покуда сердце рвется к бою
И меч блестит,
Я не робею пред судьбою,
И что ни встречу пред собою,
Душа – вместит.
Безумец я: земной удел
Не уместил моей гордыни.
И не свершив, чего хотел,
На берегу морской пустыни
Земной удел отрину ныне.
И буду ждать, покуда вы
Мое безумье переймете —
Дабы не сделаться мертвы,
Не перенять обычай скотий,
Присущий призракам из плоти.
О море, ты, кем предвосхищены мы!
Обманчив горизонт неразглядимый:
Уйми ненастье, дымку разомгли,
И вот, едва покончено с испугом,
Ты стелешь Даль и полнозвездным Югом
Ты причащаешь наши корабли.
И берега, что были тонкой нитью,
Обрадуются нашему подплытью,
Густые рощи сменят пустоту.
Потом видны коралловые пляжи,
Цветы и птицы; на берег сойдя же —
Владычествуй в негаданом порту.
На то и сон, чтоб дымку проницали
Дерзания, пустившиеся вплавь,
И, за покровом непроглядной дали
Взыскуя пляжа, птицы, родника ли,
В своих объятьях стискивали Явь.
Порыв бессмертен – только люди тленны.
Я, Дього Кан, отважный мореход,
Здесь вырубил посланье для Вселенной,
Чтоб снова двинуться вперед.
Я говорю ветрам и небосводу:
Дерзанье длится, бренна только плоть.
Я подвиг начал, Господу в угоду,
Да завершит его Господь!
Над морем я вознес необоримо
Наш гордый герб, владыку всех морей:
Где виден берег – там владенья Рима,
А где не виден – родины моей.
И я Распятье из гранита высек —
Затем что с верой в Божью доброту
Всю жизнь ищу ту пристань в горних высях,
Которую не обрету!
У края земли собирается мрак,
А птица над мачтами чертит зигзаг.
Своими крылами три раза махнула,
Махнула крылами – и молвила так:
«О что за отважный и дерзкий моряк
Взыскует земли и взыскует залива,
Где только ветра завывают сурово?»
И ей рулевой отвечает пугливо:
«Команда Жуана Второго».
«Зачем, о безумец, ведешь корабли
Все дальше и дальше от вашей земли?» —
Пернатая кличет, крылами играя
У самого края, у края земли. —
«Зачем очутились вы в этой дали,
Где царствую я безраздельным владыкой
Над пустошью дикой без дома и крова?»
И кормчий лепечет в боязни великой:
«По воле Жуана Второго».
И трижды руками плеснул рулевой,
И трижды потряс ими над головой,
И крестится трижды, и молвит пернатой:
«Здесь каждый из воинов еле живой,
Но это не я, а завет вековой
Ведет корабли через бурю и вой
К пустыне без дома и крова;
И душами властвует голос не твой,
Но воля Жуана Второго!»
Две наших длани – Промысел и Сила —
Повязку с глаз нам сбрасывают прочь,
Дабы одна наш факел возносила,
Другая – размыкала ночь.
Отыщем благо иль утратим благо,
На Запад вырываясь из тоски —
Но Разум – духом, плотью же – Отвага
У размыкающей руки.
Кто б ни велел и что бы ни велело,
Чтоб этот факел ныне был воздет,
Но Бог – душой, а телом – наше тело
У той руки, в которой – свет.
Священной волей дона Себастьяна
Взметая над простором океана
Имперский флаг
И не внимая пению и пеням,
Навстречу дымке и навстречу теням
Ты шла во мрак —
И не вернулась. У какого порта
Лежишь ты ныне, тиною затерта?
В какой стране?
Уже давно грядущее не с нами,
Его же блики – сумрачными снами
Летят ко мне.
Чем горше доля славы нашей прежней,
Тем в сердце и мятежней и безбрежней
Моя мечта.
В ее морях, вне времени и меры,
Но силою неистребимой веры
Плывут суда.
Когда, не знаю; знаю, что когда-то,
Случайно глядя в сторону заката,
Увижу, как
Ты выплыла из пены точно та же,
И та же дымка вьется в такелаже,
И вьется – флаг.
О Господи, ниспала темнота!
Мы рвались, мы не вырвались из плена:
И нам осталась наша немота,
Сиротство наше – и морская пена.
Судьба нам душу пламенем зажгла,
И старая надежда дорога нам,
Что этот жар не выгорел дотла
И что воспрянет с новым ураганом.
Пошли же бурю и гони нас в путь —
За пораженьем – или за победой:
Дай горе, счастье, дай хоть что-нибудь,
Хоть где-нибудь – но покориться не дай!
Увы – живущим в доме,
Увы – достигшим благ,
Кому не станет в дреме
Милее и знакомей
Покинутый очаг.
Чьи дни текут счастливо!
Кто не судил судьбу!
Кому взамен порыва —
Вседневности разжива
В прижизненном гробу.
Столетья нашей боли
Лежат пластом к пласту.
Мы люди, лишь доколе
Иной желаем доли
И борем слепоту.
Их минуло четыре —
Прогреженных эпох, —
И вот в театре-мире
Восстал из темной сыри
Предутренний сполох.
Европа, Рим, Эллада
И царство христиан —
Ушли путем распада,
Но веси нет и града,
Где умер Себастьян!
Ясная примета
В утренней тени:
На Кресте у Света
Розы – наши дни.
Что нам издалека
Новый день принес?
На Кресте у Рока
Розою – Христос.
Увенчала ж те
В света переменах
На Страстном Кресте
Роза Сокровенных.
Слагаю рукопись от боли,
Уже почти не наяву.
Все меньше жизнью – и все боле
Тобою, Господи, живу.
Твоя строка, твоя страница
Пустую жизнь животворят,
Но долго ли еще молиться,
Не уповая на возврат?
Придешь ли в образе Христовом,
Чтоб истуканы раздались,
И отворишь ли за покровом
Иную Даль, иную Высь?
Всегда ли, вещаный эпохам,
Всегда ли будешь сокровен?
И весь ли расточится вздохом
Великий трепет наших вен?
Когда придешь, когда позволишь
Предчувствию облечься в плоть?
Сиротство и тоска – доколе ж,
О Греза наша, наш Господь?
Что за край, о котором рассказу
Без конца предается прибой
И которого перед собой
Мореход не увидел ни разу?
И все ту же тягучую фразу
Нам рокочет бурун голубой
Про страну, недоступную глазу.
Только в гуле прибоя едином
Этот край о себе говорит,
А для зренья навеки закрыт,
И крылатым закрыт бригантинам:
Ибо как в эту землю пройти нам,
Ибо кто эту землю узрит
На просторе, от века пустынном?
Но в пространстве зияют проходы,
Отыщи их – и выйдешь отсюда
Ты в страну несказанного чуда;
И расходятся сонные воды,
Вырастают старинные грады,
Где шагает под гулкие своды
Седовласый и белобородый
Наш король из волшебной баллады.
Не властвуют ни государи,
Ни грех, ни Бог, ни свет, ни мгла
Над отблеском из мутной хмари,
Что нашу землю облегла.
Он теплится, но без тепла —
И не горит в своем разгаре.
Сердца подернула зола,
И ход вещей давно изломан,
И миф не ведает, о чем он.
Все мимо, все в последний раз.
(Далекий сон уже у входа).
Враждебна нам сама природа.
Сегодня пала непогода…
Мы вымираем. Стали дни благие
Чужим воспоминанием. Ветра
Дотронутся до нашей ностальгии,
И та звенит, растравна и остра.
И прожитым, и будущим гнетомы,
Сегодня спим. По злому колдовству,
В глухую стену бьются наши дремы,
Глухую стену видим наяву.
Кто чернокнижник? Дьявольскою порчей
Кто нашу душу вытравил из нас,
Чтоб, малодушным, показался горче
Сей бесполезный, сей последний час?
Нам доблести сияют издалека,
Эпохой отошедшей отняты
У скорбного, у пристального ока;
Упал туман, развеяны мечты.
Какой проступок и какая злоба
На грешниках оттиснули печать
Бесплодия, которая до гроба,
Мы чувствуем, нас будет отмечать?
Каких побед неправедною медью
Мы приобщились мирового зла,
Что кара неотлипчивой камедью
Въедается в лишавые тела?
Прекрасный край прекраснейших героев —
И солнце, восходившее над ним,
Свое теченье словно так устроив,
Чтоб лучший свет пролился нам одним!
Был подвиг дан – и подвиг был украден;
И вместо славы остается нам
Осознавать, насколько беспреграден
Покатый путь к забвенным временам.
Великое! Единожды отыдя,
Вернется ли? И обратим ли путь,
Из тени в тень петляющий в Аиде,
Чтоб старые могилы обогнуть?
Но нет! От преисподнего владыки
К нам не придет былое торжество…
А может, шло, подобно Эвридике,
Но только мы взглянули на него…
И ничего: ни моря, и ни порта.
Бескрайняя застойная вода —
Давно мертва, и маревом затерта,
И не поманит больше никуда.
От всяких уз отторженная раса
И суть свою от сути отколов,
Мы поджидаем гибельного часа,
Как поджидают скорых поездов.
Кружит безумье в вихревой спирали,
Без веры в веру иль безверье – иль
Того, чтоб наши подвиги попрали
Дерзаний наших немощную хиль.
Беря взаймы у сумерек и теней,
Мы холодно, мы пристально следим,
Как наша бодрость полнится видений
И как наш сон потом невозмутим.
Что станет с нами? С нами, что когда-то
Зажгли рассвет среди закатных стран
И слали в путь пройдоху и солдата,
Когда-то быв народом лузитан?..
(Утихни, речь! Воздержимся от речи,
Хоть напоследок радуясь о том,
Что в этот вечер сделается редче
Биенье боли в сердце изжитом.
Утихни, речь! Недуг наш неисцелен,
Доколе нам нам не суждено украсть
Из Богом обитаемых расселин
Хоть малую, хоть призрачную страсть.
Утихни, речь! Не место в разговоре
Упоминать рассветные лучи,
О родина. Ты от великой хвори
Теперь бессонна. Лучше промолчи!)
И та заря, где в досвете ненастном
Король усопший воскресил бы нас, —
Ее зажечь до века ли не даст нам
Господня воля и Его приказ?
И скоро ль Час, когда вернешься, грядый
Из сумрака отпущенных даров,
Войдя во Храм и совершив обряды,
На очи Рока наложить покров?
И зазвенит ли над пустынным прахом,
Куда наш дух сегодняшний поник,
Твой голос, уподобленный размахам
Древесных вай, овеявших родник?
И скоро ль дух, тоской испепеленный,
Увидев долгожданный силуэт,
Разворошит туманные пелены,
Не веруя, что сердца больше нет?
Свершится ли? Обрюзглы от застоя,
Часы ползут, собою бременя
Теченье ночи тягостно пустое
В пустое утро тягостного дня.
О родина! В сиятельном зените
На чей сдалась ты умысел худой,
Себя до сонной одури пресытя
Обильной и отравленной едой?
Зачем проснуться не достанет мощи?
По чьей вине ты длишься до сих пор?
Твои же руки – холодны, как мощи,
В моих руках, что я к тебе простер.
Жива лишь тем, что умереть не в силе…
Но от житья остался только сон,
Где сумерки твой образ облачили
В забвенья покаянный балахон.
Покуда спи. Желанная дорога,
Случиться может, просто пролегла
В бреду того, кто любит очень много,
И потому любовь его мала.
Покуда спи, как сплю и я при виде
Безмолвных мук, владеющих тобой, —
А ты бессильна помнить об обиде
И не кипишь ни жаждой, ни алчбой.
Покуда спи. А мы, кто всех виновней, —
У ног твоих излечивать надрыв
Мы соберемся в нежности сыновней,
В замену славы жалость подарив.
Покуда спи, ничтожна, безымянна;
И если греза манит все равно,
То ей не веруй, ибо все обманно
И будущему сбыться не дано.
Не пробуждайся, ибо вечер краток.
Не пробуждайся, ибо ночь близка
И слишком тяжек мира отпечаток
Для слишком долго зрячего зрачка.
Не пробуждайся, ибо очень скоро
Отыдет все – и ты отыдешь с ним;
А бытия – бездомного простора —
Тебе ли надо? Стаял даже дым
На воздухе, который в доле лучшей
Дарил бы душу радостным лучом;
Но та мертва, и значит, ветр заблудший
И есть наш вечер безотрадный, в чьем
Томлении надменно-мимолетном —
И отторгая памяти ярем —
Властитель умирающий речет нам:
Я, бывший всем, желаю быть ничем.
Ознакомительная версия.
