отобрать его назад.
Дорогой обыватель, по милости мод,
ты роскошным павлином живешь;
но припомни, стервец, девятнадцатый год,
на кого ты тогда был похож.
Ты теперь удивляться уже перестал,
окруженный избытком машин,
а тогда — я уверен — тебя удивлял
каждый день по десяткам причин.
Чуть заслышав движенье смотрел ты на дверь,
нерешительно темя скребя…
Так поверь же, что это не выдумка — зверь,
удивившийся вроде тебя…
…Добывая семейству насущную снедь
и стараясь поменьше шуметь,
шел по старому лесу, нестарый медведь
вперевалку, как всякий медведь.
Был серебряный вечер, струилась луна,
в гуще веток с ней спорила мгла;
но в берлоге с детьми голодала жена
и луну понимать не могла.
Шел медведь и вздыхал, тяжкой думой томим
целый вечер ему не везло…
И внезапно, как мир широко перед ним
обнаженное поле легло.
И… жестоких облав избежавший не раз
и помеченный зубьями вил,
перед тем, что он видел и слышал сейчас,
он в немом изумленьи застыл.
Из-за сонных холмов, что синели вдали,
под стенанья травы и земли
три грохочащих танка, в дыму и в пыли,
по медвежьи лениво брели.
На чудовищных лапах мертвела трава…
Вдруг, почуяв беду над собой,
стаей вспугнутых птиц, из какого-то рва,
взмылись люди, готовые в бой,
и рванулись на танки, винтовки подняв…
…Плавал дым, пулемет клокотал…
И подумал медведь, что подобных облав
ни один еще зверь не видал.
Люди прыгая падали… и озверев
поднимались опять и опять,
но об крепость брони разбивался их гнев,
а броня не хотела сдавать.
Не меняя пути, не волнуясь ничуть,
танки шли, неприступнее скал
и, как шпалами — трупами, страшный их путь
по следам их колес выростал…
… Дорогой обыватель, когда Эдиссон
дал впервые тебе граммофон —
ты не верил ушам и разинув свой рот —
удивлялся, что ящик поет.
Так медведь удивился… поднявшийся вздох
у разинутой пасти заглох,
и не веря глазам и не чувствуя ног
он, застыв, — шевельнуться не мог.
Танки медленно шли… и подумал медведь,
что не в силах он больше смотреть,
что еще приключись вот такая напасть —
и он в обморок может упасть.
И решив поскорей поделиться с женой
дикой новостью этих облав, —
поворчал на луну, покачал головой
и ушел ничего не сказав…
… Очень жаль, что медведь,
не сумел прореветь
все, что думал по этому поводу.
Это было в лесах Приднепровья,
где сбивается путник с дороги,
где так редки людские становья,
и так часты медвежьи берлоги.
Среди леса, как полночь густого,
в ветхой хижине, дико и глухо,
будто в присказке, трижды не новой,
жили-были старик со старухой.
Днем и ночью в открытые двери,
временами нуждаясь в услуге,
заходили к ним всякие звери,
посидеть, поболтать на досуге.
Так, заботясь, любя и болтая,
доживали они свои сроки…
Видишь, милая, глупость какая
заплелась в мои умные строки.
А доверившись тону начала,
где в порядке все знаки и точки,
посмотри, как серьезно звучала
эта дрянь до двенадцатой строчки.
И мытарства ушедших от мира,
и любовь к недомашним животным,
