— это то, к чему мы стремимся, изо дня в день. Это то, к чему и я стремлюсь. Он разжигает мою жизнь, оставляя ожоги на теле повседневности, развеивая болью тоску.
Мой холодный огонечек яркости — этот то, для чего я существую, ради чего я не могу позволить себе быть сломленным. Я стараюсь каждый день не упускать мысли о прекрасном будущем, при этом не бросая ручек моего каждодневного плуга. Работать каждый день, работать над собой, стараться. Если не умею — научиться! Если не получается — пытаться! Главное — не отпускать. Зубами вцепиться в вены и гнаться за огоньком.
Смотря на проблеск огонька вдали, мне становится все равно на безразличие людей вокруг меня, я лечу к нему! Лечу и никак не могу догнать. И в этой погоне вся моя жизнь. Я уверен, что никогда не смогу его и пальцем коснуться, но сам процесс погони за ветром перемен и делает мою жизнь интересной, прекрасной, и незабываемой!
«ВАНЯ!» скандировали с танцплощадки.
Ва-ня
Ва-ня
Ва-ня
Вокруг крики, восхищение, желание и подражание. Все вокруг поют песни Вани, которые он сочинил. Каждый из пришедших знает Ваню по музыке. От самой ранней песни, до новых, которых никто ещё не слышал. Ваня выступает впервые. Почти перед каждой песней он говорит: "Вы, наверное, ее не знаете, но я исполню".
А все знают. Все песни знают, выкрикивают небольшим залом. Все, кроме тысячи тех, что он написал до прихода на сцену. Ваня стоит и говорит каждому — таланта нет, и быть не может! Есть лишь труд. Промозглый, изнурительный, иссушивающий. Труд ежедневный, над которым обязательно смеются. Поначалу никто и никогда не верит в твои силы, разве что самые близкие. И лишь спустя сотни написанных строк люди вокруг Вани начали обращать внимание на него. А помогать искренне начали только после нескольких нашумевших хитов.
Человек — такая гадина, что идет лишь по протоптанным тропинкам. И лишь редкий из нас готов отдаться амбициозной идее без остатка. Это даже звучит как безумие — будто нырнуть в пруд с разбегу, дно которого ты не знаешь. А вдруг там арматура? Или он неглубокий и ты просто ударишься о камни? Не узнаешь, пока не попробуешь. Но когда нырнул первый — остальные поддержат.
И Ваня нырнул, когда-то давно. И вот теперь он стоит на сцене, а зал кричит его имя. Он был творцом, а теперь стал на путь вдохновителя.
Мужчина из целой династии алкоголиков. Максим. Отец его — беспробудный алкаш. Дед умер от алкоголя. Другой дед, который Саша — покончил с собой, пьяный выстрелив себе в голову из нагана, случайно завалявшегося в гараже.
Признаться честно, Максим сам иногда поглядывал в сторону этого оружия хулиганов времен прошлого тысячелетия, как-то с самого начала он начал догадываться, что ничего не выйдет. Как то все едут на огромном автобусе в жизнь, а он заблудился и все не может найти остановку. Что-то хочет от жизни, но для себя будто и нельзя. Кажется, что невозможно жить для себя, только для реанимации окружающего мира. Да и на что еще способен мальчик из такого рода? Рано или поздно он сорвется, все вокруг знают. Яблоко от яблони, как говорится.
Максим долго учился, но вышло устроиться только дохлым менеджером в магазин люстр. Каждый день Максим стоял под люстрами, будто на сцене театра под светом софитов. «Извините пожалуйста» — это Максима зовут на бис! Белоснежная рубашка, белоснежно вымытый пол, лишь помрачненная репутация менеджера, что витает в облаках, мешает ему жить в удовольствие. Мечты хорошо, но живи чтобы работать — и работай чтобы жить, скажет ему тётка Людка. Его тётка, она же хозяйка магазина.
Спустя две тысячи таких дней он опять в гараже, у нагана. Уже не Максим, а Максим Иваныч, из династии тех самых Иванычей, что обносили холодильники с домов за закусем к беленькой. С синим у него не вышло, плохой наследник получился. А по трезвой сложно смотреть на весь этот мрак. Мир, сотканный из глупости, несправедливости и лжи.
Наган щелкает в руке.
Люди в этом мире делятся на два типа, думал он. Первый тип — те, кто строят будущее, и получают за это общее признание и много денег, и те, кто поддерживают прошлое, получая за это максимум поддержку и возможность прожить сегодня. В лучшем случае — надежду на завтра. Но, как оказалось, всё наоборот.
В какой-то момент у Максима со свистом щелкнут шпингалеты в голове, и он начнет делать только то, что хочет сам и для себя, но это будет сильно позже, лет в 30–40. А как добраться то до этих цифр? Становление «культурно правильной единицей общества» — дело сложное, и зачастую хитрое. Особенно с первичными данными, схожими разве что с бродячей собакой.
Но вдруг лицо его растягивается в улыбке. Маленький мальчик Максимка разжимает руку, роняет пистолет на бетонный пол, а потом как футбольный мячик пинает его в угол гаража. Он еще и жизнь жить не начал. Маленький мальчик Максимка все еще не узнал, откуда облака на небе, и как добраться пешком до солнца.
Он задаётся тысячей вопросов, смотря на мир огромными, блестящими глазами. Задаётся так же, как и другие миллионы детей, застрявших в плену обвисшей кожи и старых тел.
Люди строят огромных, тысячетонных каменных монстров, которые сами их и поглощают, веянием тоски и воспоминанием о родном доме. Таким плохим, таким кричащей о ругани матери с отцом, но таким родным. Каменные стены, пропитанные горьким детским плачем и сладкими стонами.
Люди ищут то, чего нет в них самих, и требуют этого от человека рядом. Те, кто считают себя непривлекательными — выбирают красивых людей, те, кто бесталантливы — ищут работяг, и так далее.
Чтобы в детях увидеть все, чего не было в них. Такие вот мы — наш эгоизм и зависть заставляют крутиться земной шар, заселяя его всё более бестолковыми детьми.
Каждый из нас проездом в этой жизни. По станциям от небытия, до небытия. Реальность — все то осязаемое, что у нас остаётся. От грязи на подошве, до света лампочки на щеках, проще говоря — чувства. Сезон за сезоном мы приходим
