Димка все-таки отыскал брод. Вернувшись на середину реки, он махнул рукой, приглашая ехать за собой.
Я отпустил сцепление и прибавил газ. Машина не сразу сдвинулась с места, секунду будто раздумывала и наконец рванулась, погнав впереди большую волну, которая докатилась до Димки. Он оглянулся, потерял равновесие и упал в воду. Кепка слетела с головы и, уносимая быстрым течением, исчезла в темноте. Димка сделал было шаг следом за ней, но где там, не догнать, ударил кулаком по воде, подняв фонтан брызг, и двинулся дальше к берегу.
Он остановился, ожидая меня, и сказал, когда я подъехал:
— Пропала кепка… Вот черт! — В темноте его мокрая одежда казалась черной, и уже нельзя было различить ни галстука, ни клетчатой рубашки. — С кого ее теперь, с деда Якушенко, что ли, получить?
— Я тебе свою подарю, — сказал я.
— Мала мне твоя. В плечах жать будет, — улыбнулся Димка. — Искупался… Надо же… — Он обернулся и смерил пройденную речку взглядом. Потом привстал на носки, стараясь рассмотреть в кабине Иринку, и сказал: — Что ты там кричала? Не расслышал я.
Иринка не ответила.
— Ладно, выходи из воды, будет, — сказал я и выехал на крутой берег почти у самой дороги. Поставил машину на ручной тормоз и спрыгнул на землю.
Хлюпая водой в сапогах, подошел Димка.
— Раздевайся, — сказал я.
— Да как же… — Он пожал плечами и покосился в сторону кабины. Вода ручьями текла с него.
— Раздевайся, черт бы тебя взял! — прикрикнул я. — Кто на тебя смотрит? Ты что же, думаешь, я такой кисель в машину пущу? Ну, быстро!
Димка нехотя стал стягивать пиджак.
— Холодная вода?
— Н-нет, не Очень. Только вот когда вылезаешь, холодно, — честно признался он. — Куда девать барахло?
— Выкручивать.
Мы уже взялись с двух концов за пиджак, как вдруг Димка выдернул у меня пиджак из рук и завопил:
— Черт! Документы! — Он лихорадочно стал отыскивать внутренний карман.
— Вот тебе на! Какие там у тебя?
— Да права… И техталон мой… Ах, чтоб их!.. Раскисли к чертовой бабушке!.. — Он достал слипшиеся, размокшие корочки, попытался их разлепить, но махнул рукой: — Все, накрылись…
— Положи на радиатор, — сказал я. — Высохнут, тогда посмотрим. Растяпа ты…
Мы выкрутили его парадный костюм. Димка попытался надеть его опять, но тут же стянул.
— Брр… Еще холодней…
— Ладно. Иринка! Там под сиденьем мой ватник, дай его сюда. А шмотки твои прикрутим на капоте, — сказал я Димке, — дорогой мигом высохнут.
Теперь он сидел в середке между Иринкой и мной.
В полутьме кабины слабо мерцали приборы на щитке, и в этом призрачном свете очень смешно выглядели голые Димкины ноги, торчащие из-под старого, промасленного до блеска ватника.
Но Иринка даже не улыбнулась.
Оба они сидели какие-то скучные.
— Ты что, убытки подсчитываешь? — спросил я Димку.
— Иди ты, знаешь куда… — сказал он незлобно.
А Иринка с тех пор, как я заорал на нее в реке, не вымолвила ни словечка.
Я вел машину, а сам поглядывал на Иринку, но она даже не повернула головы в мою сторону. Вот тебе и раз! Никогда не обижалась, и тут вдруг… Правда, и я никогда не обижал ее по-настоящему. Нехорошо вышло…
Она сегодня была молодцом, не сдрейфила там, в вагончике. Ну, а что с Димкой сплоховала, так это у них, у женщин, всегда: если они о ком-то начинают заботиться, то, кроме этой своей заботы, ничего больше знать не хотят, даже когда она человеку поперек глотки встает…
Поговорить бы с ней по-хорошему, да между нами Димка сидел. А он заметил мой взгляд, понял, наверное, что мешает, и заерзал.
Иринка вдруг тихонько запела.
Она умела колоть дрова, стрелять из ружья, водить машину, жарить картошку без жира, плавать, корову доить, перевязывать рану, отшить любого приставалу — все, а не умела только петь. Зато любила это занятие больше всего на свете. При людях она стеснялась: над ней смеялись много раз, — и она пела, когда оставалась одна или думала, что одна.
Я прислушивался к ее тихой песенке без мотива и думал, что это Иринка назло нам: дескать, что вы есть, что нет вас, мне наплевать, я сама по себе, пою — и все.
Мы выехали на прямую, хорошо укатанную дорогу, и я прибавил скорость. В ветровое стекло ударило несколько мелких капель, потом еще.
— Дождь, что ли? — удивился Димка.
А небо было звездное, без единого облачка.
— Со шмоток твоих этот дождь, — сказал я и включил «дворник»: так забрызгано было стекло.
Димка рассмеялся, а Иринка все напевала ту же бесконечную песенку, будто и не слышала ничего.
До седьмой бригады мы доехали, не сказав больше ни слова.
Поселок бригады прилепился к подножию голой сопки у маленького пресного озерка, в котором отражались огни, и от этого поселок казался больше, чем был на самом деле.
Здесь еще не спали. У щитового домика с ярко освещенными окнами стояли люди, вспыхивали огоньки папиросок.
Я направил машину прямо на них и остановился у самой двери.
— Костюм мой сними, — сказал Димка.
— Хорошо.
Я вышел из кабины и потоптался на земле, разминая усталые ноги. Правая дверца звонко хлопнула — это вылезла из машины Иринка.
Пока я отвязывал Димкин костюм с капота, ко мне подошли несколько человек.
— Ого, да это не наши! — сказал один.
— Это Алешка Демин, я его знаю, с центральной.
— Здоров! — воскликнул другой и протянул мне руку. — Узнаешь?
— Здорово! — сказал я, пожимая руку Петру Фищенко, с которым мы как-то ночевали зимой в одной машине у заготпункта.
Фищенко широко размахнулся и хлопнул меня по плечу.
— Мы с ним кореши. Чуть не подохли на пару, — объяснял он своему приятелю. — Мотор включили, чтоб не замерзнуть, да уснули. Не задохлись едва. Без памяти нас утром выволокли. Во дела…
Я бросил костюм Димке в окно.
— Сырой еще…
— Черт с ним. Я тоже выйти хочу, ноги затекли.
— Ну давай.
Фищенко стоял рядом и все качал головой, усмехаясь.
— А ты-то помнишь, как перепугались все? — спросил он.
— Помню.
— А с чем пожаловали сегодня? Чего поздно так? С компанией, я смотрю. — Он подмигнул товарищу и покосился на Иринку, прислонившуюся к машине.
— Дело есть. Где бригадир?
— Бригадир? Фью… — протяжно свистнул Фищенко и ткнул большим пальцем через плечо в сторону дома. — Там бригадир. Ты что, может, водяру привез?
— Какую водяру? — пожал я плечами. — Он мне по делу нужен.
Фищенко разочарованно промычал:
— М-м-м… Тогда твое дело швах. Он сегодня без водки с тобой и разговаривать не станет. Вон гулянка какая идет!
— С чего бы это? Что за день у вас сегодня такой?
— Вторник, — ответил он и не улыбнулся даже.
— Ну и что же?
— А ничего! — Он опять стрельнул глазами в сторону Иринки.
— Ясно. А лыко он вяжет? Говорить-то с ним вообще можно?
— Смотря ведь об чем…
В доме нестройно заорали: «Но нет любви хорошей у меня…» Дело плохо.
— Ничего не выйдет, наверное, — сказал Димка.
— Н-да…
Песня неожиданно оборвалась, и к окну подошел человек в расстегнутой рубашке. Некоторое время он стоял, пошатываясь, потом качнулся вперед на стекло и, загородившись от света ладонями, смотрел на нас.
— Он и есть, Михаил наш, Миша, — сказал Фищенко.
Человек у окна выпрямился и неуклюже махнул рукой, будто загреб что-то.
Через минуту он вышел на крыльцо. Позади него в дверях толпилось еще несколько парней с пьяными, расплывающимися в улыбках лицами.
— Гости к нам, значит? — сказал Миша. Голос у него был густой и ровный. — Милости просим. — Он шаркнул тапочкой, надетой на босу ногу. — И девушка, пожалуйста, входите. Мы люди радушные, гостям рады…
Я переглянулся с Иринкой. Она еле заметно пожала плечами.
— Вхаите, вхаите, — пьяно промямлил кто-то из-за спины бригадира.
Я не знал, что делать. Пить нам никак нельзя было, но и отказаться войти тоже неловко. К тому же бригадир выглядел не очень пьяным. Говорил спокойно, разборчиво и лишь чуть пошатывался.
— Пойдем? — спросил я.
Вместо ответа Димка вылез из кабины, одетый уже в свой мятый, как будто жеваный костюм. Иринка кивнула, и мы следом за ней вошли в дом мимо вежливо отступившего в сторону хозяина.
В комнате не было ничего, кроме стульев, в беспорядке разбросанных вокруг длинного непокрытого стола, на котором лежали и стояли бутылки из-под водки и консервные банки с традиционной закуской: лососем и китайским компотом из мандаринов.
Я заметил, что в нескольких бутылках еще была водка.
Все вошедшие сгрудились у стола. Вперед протолкался Миша и, взяв одну из бутылок с водкой, прогудел:
— Дорогим гостям штрафную положено, чтоб не опаздывали.
