Уильям Блейк - Поэзия английского романтизма XIX века

О Чаттертон! О жертва злых гонений!
Дитя нужды и тягостных тревог[465]!
Как рано взор сияющий поблек,
Где мысль играла, где светился гений!

Как рано голос гордых вдохновений
В гармониях предсмертных изнемог!
Твой был восход от смерти недалек,
Цветок, убитый стужей предосенней.

Но все прошло: среди других орбит
Ты сам звездой сияешь лучезарной,
Ты можешь петь, ты выше всех обид

Людской молвы, толпы неблагодарной.
И, слез не скрыв, потомок оградит
Тебя, поэт, от клеветы коварной.

Мир! Отгони раздор от наших нив,
Не дай войне опять в наш дом вселиться!
Тройное королевство[467] осенив,
Верни улыбку на живые лица.

Я рад тебе! Я рад соединиться
С товарищами — с теми, кто вдали.
Не порть нам радость! Дай надежде сбыться
И нимфе гор[468] сочувственно внемли.

Как нам — покой, Европе ниспошли
Свободу! Пусть увидят короли,
Что стали прошлым цепи тирании,

Что Вольностью ты стал для всей земли,
И есть Закон — и он согнет их выи.
Так, ужас прекратив, ты счастье дашь впервые.

Пусть, Одиночество, с тобой сам-друг
Мне жить, но не в ущельях улиц тесных.
В обсерваторию стремнин отвесных
Поднимемся и поглядим вокруг.
Там зыбь кристальная, цветущий луг, —
С ладонь, — видны меж склонов многолесных.
Мне быть бы стражем средь шатров древесных!
Как резвые прыжки оленьи вдруг
Спугнули с наперстянки рой пчелиный —
Следил бы я с тобой в лесной глуши.
Но столько прихотливых дум в картины
Словесные вмещает ум невинный,
Что сладостней всего, когда в тиши
Беседуют две родственных души.

Тому, кто в городе был заточен,
Такая радость — видеть над собою
Открытый лик небес и на покое
Дышать молитвой, тихой, точно сон.

И счастлив тот, кто, сладко утомлен,
Найдет в траве убежище от зноя
И перечтет прекрасное, простое
Преданье о любви былых времен.

И, возвращаясь к своему крыльцу.
Услышав соловья в уснувшей чаще,
Следя за тучкой, по небу скользящей,

Он погрустит, что к скорому концу
Подходит день, чтобы слезой блестящей
У ангела скатиться по лицу.

В ночную стынь, в полдневную жару
Он смело ввысь летит. Без промедленья
Луга и скалы, воды и растенья
Идут к нему на тайную игру.
С предметов он срывает кожуру,
Добро и красоту являя зренью,
И там, где Знанье слепо, вдохновенье
Сквозь скорлупу ведет его к ядру.
Над оболочкой грубою и явной
На мощных крыльях дух его стремглав
Взмывает ввысь, и, таинства познав,
С пространством он беседует как равный.
И виден круг бессмертья огневой
Над обреченной смерти головой.

Я видел земли в золотом убранстве,
Я обошел по тысячам дорог
Владенья бардов, стиховой оброк
Платящих Фебу[473] в истом постоянстве.
И я слыхал во время этих странствий
О землях, где Гомер — и царь и бог.
Но только ясный Чапмен мне помог
Испить глоток в гомеровом пространстве.
Я чувствовал себя как астроном,
Звезду открывший в месиве вселенной,
Как Ко́ртес[474], различивший сквозь проем
В крутых вершинах океан степенный,
Орлиный взор лагуну жег огнем,
Не снисходя к толпе недоуменной.

Студеный вихрь проносится по логу,
Рвет на откосе черные кусты;
Морозные созвездья с высоты
Глядят на дальнюю мою дорогу.

Пусть этот ветер крепнет понемногу,
И шелестят опавшие листы,
И леденеет серебро звезды,
И долог путь к домашнему порогу,

Я полон тем, что слышал час назад, —
Что дружбе нашей вечер этот хмурый:
Передо мною Мильтон белокурый,
Его Ликид[476], оплаканный, как брат,
Петрарка верный с милою Лаурой —
Зеленый, девичий ее наряд.

Костюшко! Меж прославленных имен,
Как дум высоких нива золотая,
Блестит твое, гармониями рая,
Хоралом сфер земной тревожа сон.

И там, из туч прорвавшись в небосклон,
Где имена бессмертные, блистая,
Чаруют слух, как музыка святая,
Где каждому воздвигнут звездный трон,

Оно пророчит, что настанет час
И добрый дух провеет над землей, —
Тогда с мужами древности, с Альфредом[478]

Туда, туда, где правит бог живой,
Всемирным гимном призовешь ты нас —
К Великому, чей лик еще неведом.

Печальный звон колоколов церковных
К мольбам иным, к иным скорбям зовет,
Суля наплыв неслыханных забот
И проповедей мерзость празднословных.
Наш дух во власти колдовских тенёт.
Он от бесед высоких, от любовных
Утех, лидийских песен[480], безгреховных
Отрад у камелька — нас оторвет.

Пробрал бы душу этот звон постылый
Ознобом, как могилы смрадный хлад,
Но, как хиреющей светильни чад,
Как вздох последний, сгинет звук унылый,
А имена Бессмертных с новой силой
В садах благоуханных зазвучат.

Вовеки не замрет, не прекратится
Поэзия земли. Когда в листве,
От зноя ослабев, умолкнут птицы,
Мы слышим голос в скошенной траве
Кузнечика. Спешит он насладиться
Своим участьем в летнем торжестве,
То зазвенит, то снова притаится
И помолчит минуту или две.

Поэзия земли не знает смерти.
Пришла зима. В полях метет метель,
Но вы покою мертвому не верьте.
Трещит сверчок, забившись где-то в щель,

И в ласковом тепле нагретых печек
Нам кажется: в траве звенит кузнечик.

Мой дух, ты слаб. Занесена, как плеть,
Неотвратимость смерти над тобою.
В богоподобной схватке с немотою
Я слышу гул: ты должен умереть.
Орлу не вечно в синеву смотреть.
Но как отрадно мне всплакнуть порою,
Что я восходу веки не открою
И не сплету лучи в густую сеть.
Но этот ход мышления обычный
Не примиряет дух с самим собой,
И я смотрю, к отчаянью привычный.
Как Время с беспощадностью тупой
Смешало строй гармонии античной —
Размытый след галактики иной.

Прости мне, что невнятно бормочу
И мямлю, рассуждая о высоком.
Что я не наделен орлиным оком:
Не знаю, где искать, чего хочу.
Была бы эта ноша по плечу! —
Лавину слов бушующим потоком
Со страстью, подобающей пророкам,
Я мчал бы к геликонскому ключу[484].
С Высоким ты один запанибрата.
Нам, слабым, целовать тебе ступню.
Знак божества взвился в лучах заката —
Толпа не прекратила болтовню,
Но ты увидел свет его крылатый
И к явленной звезде велел лететь коню.