– Не нужно спешить, Шойла, – сказал Чоккроборти. – Все уладится в свое время.
– Мне и так хорошо, – вступила в разговор Комола, – лучше и быть не может. Я очень счастлива. Желая помочь, вы только сделаете мне хуже, дядя. Умоляю вас, никому ничего не говорите. Оставьте меня здесь, в укромном уголке, и забудьте о моем существовании. Я счастлива.
Слезы навернулись на глаза девушки.
– Ну, дорогая, зачем же плакать! – встревожился Чоккроборти. – Я прекрасно понял, что ты хотела сказать. Мы твоего покоя не нарушим. Всевышний со временем все поставит на свое место, и с нашей стороны было бы безумием что-нибудь испортить. Не бойся! Я стар и знаю, как нужно поступать.
В эту минуту вошел Умеш со своей неизменной улыбкой на лице.
– Что тебе? – спросил дядя.
– Там пришел Ромеш-бабу и спрашивает доктора.
Комола побледнела. Чоккроборти поспешно встал со своего места.
– Не пугайся, дорогая, – сказал он. – Я все улажу.
Он спустился вниз и взял Ромеша под руку.
– Выйдем на улицу, – сказал Чоккроборти. – Там мы сможем поговорить.
– Как вы здесь очутились? – удивился Ромеш.
– Благодаря вам, – ответил дядя. – Я очень рад вас видеть. Пойдемте скорей, я должен вам кое-что сказать. – И он увлек Ромеша за собой.
– Зачем вы пришли сюда, Ромеш-бабу? – спросил Чоккроборти, когда они вышли из дома.
– Я хотел поговорить с доктором. Считаю своим долгом рассказать ему все о Комоле. Иногда мне кажется, что она жива.
– Предположим, что Комола на самом деле спаслась и встретится с Нолинакхо. Будет ему приятно услышать ее историю от вас? – сказал дядя. – У него старая мать, и если она узнает все подробности, вряд ли Комоле от этого станет лучше.
– Не знаю, как посмотрит на это общество. Но Нолинакхо должен знать, что Комола ни в чем перед ним не виновата. Если же она действительно погибла, Нолинакхо обязан чтить ее память.
– Не понимаю нынешнюю молодежь! – воскликнул дядя. – Если Комола умерла, какой смысл приставать к мужу? Тем более что и мужем ее он был всего одну ночь! А вот дом, где я живу. Зайдите ко мне завтра утром, и я все вам объясню. Только обещайте до встречи со мной не видеться с Нолинакхо-бабу.
– Хорошо! – согласился Ромеш.
Простившись с ним, дядя вернулся в дом Нолинакхо.
– Дорогая моя, завтра утром ты должна прийти ко мне, – сказал он Комоле. – Я хочу, чтобы ты сама все объяснила Ромешу-бабу.
Комола опустила голову.
– Я убежден, иначе нельзя, – продолжал Чоккроборти. – Понятие о долге у современной молодежи совсем иное, чем у людей старшего поколения. Отбрось свои опасения, дорогая. Сейчас никто, кроме тебя самой, не сможет отстоять твои права. Здесь ты сильнее нас.
Голова девушки опустилась еще ниже.
– Многое уже выяснилось, – продолжал дядя. – И ты смело должна смести оставшиеся ничтожные препятствия.
Послышались чьи-то шаги. Подняв глаза, Комола прямо перед собой увидела в дверях Нолинакхо. Взоры их встретились. Прежде Нолинакхо всегда спешил отвести глаза в сторону и уйти, но сегодня он не сделал этого. Он смотрел на Комолу всего лишь мгновенье, но так, словно хотел что-то прочесть на ее лице. В его взгляде не было прежней нерешительности и смущения. Заметив Шойлоджу, Нолинакхо хотел удалиться, но Чоккроборти удержал его.
– Не уходите, Нолинакхо-бабу, – сказал он. – Мы считаем вас близким человеком. Это моя дочь Шойла. Вы лечили ее девочку.
Шойлоджа поклонилась Нолинакхо.
– Как здоровье вашей малютки? – спросил молодой человек, в свою очередь кланяясь ей.
– Она совершенно здорова, – ответила Шойлоджа.
– Вы никогда не даете насладиться вполне вашим обществом, – начал Чоккроборти. – Но раз уж вы сегодня зашли, посидите немножко с нами.
Пока дядя усаживал доктора, Комола исчезла из комнаты. Мимолетный взгляд, подаренный ей Нолинакхо, наполнил ее душу радостным изумлением. Она удалилась к себе, чтобы наедине разобраться в своих чувствах.
– Господин Чоккроборти, я должна вас побеспокоить, – сказала вошедшая в комнату Кхемонкори.
– С того момента, как вы нас покинули, я все время посматриваю на дверь в ожидании этого «беспокойства», – рассмеялся Чоккроборти.
После угощения, когда все вернулись в гостиную, дядя сказал:
– Посидите минутку, я сейчас вернусь.
И вскоре он появился, ведя за руку Комолу. За ними следовала Шойлоджа.
– Нолинакхо-бабу, – обратился старик к доктору, – вы не должны относиться к нашей Хоридаши как к чужой. Я оставляю несчастную девушку в вашем доме, отнеситесь же к ней, как к родной. Ей ничего не надо, кроме права служить вам. Вы скоро убедитесь, что она никогда не причинит вам зла.
Комола покраснела и смущенно потупилась.
– Можете быть спокойны, господин Чоккроборти, – сказала Кхемонкори. – Хоридаши стала нам дочерью. До сих пор нам еще ни разу не приходилось задумываться над тем, какую поручить ей работу. Когда-то на кухне и в кладовой безраздельно властвовала я, теперь я ничто. Прислуга больше не считает меня хозяйкой. Прямо теряюсь в догадках, каким образом лишилась я своей былой власти. Ключи от дома всегда находились у меня, но Хоридаши и их сумела выманить. Скажите, чего еще хотите вы для своей маленькой разбойницы? Но если вы собираетесь отнять ее у нас – это будет величайшим грабежом на свете.
– Можете быть уверены, что она даже не пошевельнется, предложи я ей уехать отсюда. Вы так околдовали ее, что она забыла о существовании всех других людей на земле. В течение долгого времени она была очень несчастна и у вас наконец нашла успокоение. Да сохранит ей всевышний его, и пусть всегда ваше милосердие пребудет с ней. Вот мое прощальное благословение.
Глаза Чоккроборти наполнились слезами. Нолинакхо молча выслушал дядю. Когда гости ушли, он медленно направился в свою комнату.
Заходящее солнце залило спальню Нолинакхо алым, как румянец невесты, светом. Красный, словно кровь, он будто проникал в каждую частицу его тела и воспламенил его душу.
Еще утром один из друзей Нолинакхо прислал ему корзину роз. Кхемонкори поручила Комоле украсить ими комнаты. Один из букетов девушка поставила в спальне Нолинакхо, и теперь ее наполнил аромат роз. Тишина, багровые лучи заходящего солнца, благоухание роз – все это взволновало Нолинакхо. Долгое время жил он в мире воздержания и суровой науки. И вот сейчас ему казалось, что где-то рядом неожиданно зазвучал барабан, а небо огласилось перезвоном браслетов на ногах невидимых танцовщиц. Нолинакхо отвернулся от окна. Взгляд его упал на поставленный у изголовья кровати букет роз. Ему показалось, что цветы, словно чьи-то глаза, взирают на него и несут свою безмолвную мольбу к вратам его сердца.
Нолинакхо вынул одну из роз. Это был еще не распустившийся, бледно-золотистый, благоухающий бутон. Он прикоснулся к цветку, и в ответ ему почудилось пожатие чьих-то нежных пальцев. Дрожь пробежала по всему его телу. Молодой человек прижал нежный, ароматный цветок к губам, к глазам…
Последние лучи заходящего солнца постепенно угасали на темнеющем небе. Собираясь покинуть комнату, Нолинакхо подошел к постели и, приподняв покрывало, положил розовый бутон на подушку. Уже уходя, он вдруг увидел по другую сторону кровати съежившуюся на полу фигурку, в смущении прикрывшую лицо краем сари. То была Комола! Она не знала, куда деваться от стыда. Поставив цветы в нишу и приготовив постель Нолинакхо, девушка уже собиралась уйти, но, заслышав шаги доктора, торопливо спряталась за кровать. Теперь ей уже нельзя было ни убежать, ни спрятаться. Стыд словно пригвоздил ее к месту. Не желая смущать ее, Нолинакхо быстро вышел из комнаты, но, дойдя до двери, внезапно остановился. Затем медленно подошел к Комоле и сказал:
– Встань. И не стыдись меня.
На следующее утро Комола пришла в дом дяди Чоккроборти. Оставшись наедине с Шойлой, она крепко обняла подругу.
– Почему, сестра, ты сегодня такая счастливая? – спросила Шойла.
– Сама не знаю, диди, – ответила Комола. – Но мне кажется, что все мои беды кончились.
– Расскажи все! – воскликнула Шойлоджа. – Мы ведь с тобой пробыли до самого вечера. Что же такое могло произойти после?
– Да ровно ничего. Только у меня такое чувство, будто теперь он принадлежит мне. Всевышний сжалился надо мной.
– Пусть будет так. Но все же не скрывай от меня ничего.
– Мне нечего скрывать, диди, – заверила ее Комола. – Просто не знаю, что тебе еще сказать. Прошла ночь, и, когда я утром проснулась, мне показалось, что жизнь приобрела для меня новый смысл. Я так счастлива! И работать было так легко, что невозможно выразить. Ничего больше мне не надо. Боюсь только, как бы не отняли у меня мое счастье. Не верится, что отныне каждый день моей жизни будет таким же светлым.
– Я тоже думаю, дорогая, что судьба не будет больше тебя обманывать, – сказала Шойла. – Ты заслужила свое счастье.
– Нет, нет! Не говори так, диди. Все заслуженное мной я получила и ни в чем не виню всевышнего. Больше мне ничего не надо!
