Спускаясь по лестнице, я прохожу мимо черноволосой девушки-еврейки, с которой познакомился вчера. Как ее там, Джессика? Она стоит на лестничной площадке среди группы тощих, бледных парней в черных кожанках и черных джинсах в обтяжку и раздает листовки Социалистической рабочей партии с таким охрененно озлобленно-решительным видом, что я, охваченный духом солидарности, подхожу к ней и говорю:
– Приветствую, товарищ!
– Доброе утро, чучело-пальцы-скрючило, – нараспев отвечает она, глядя на мой стиснутый кулак без всякого веселья, и здесь эта девица права, потому что ничего смешного в этом нет. Затем она возвращается к раздаче листовок, походя бросая: – Кажется, где-то здесь было танц. общ-во.
– О боже, неужели это было настолько безобразно?
– Скажу только, что я умирала от желания засунуть тебе карандаш между зубов, чтобы ты ненароком не откусил язык.
Я самоиронично смеюсь и качаю головой, словно говоря «с ума сойти», но она не улыбается, поэтому я произношу:
– Знаешь, жизнь научила меня двум вещам: номер один – не танцевать пьяным!!! —Тишина… – На самом деле я хотел бы взять листовку.
Она с недоумением смотрит на меня, заинтригованная моими скрытыми глубинами.
– А ты уверен, что я не потрачу бумагу впустую?
– Конечно же не впустую.
– А ты уже вступил в какую-нибудь политическую партию?
– Ну, знаешь… в Движение за ядерное разоружение!
– Так это не политическая партия.
– По-твоему, оборонная доктрина – это не политический вопрос? – говорю я, наслаждаясь тем, как звучит моя фраза.
– Политика – это экономика, чистая и простая. Группы с одним пунктом в программе, группы давления, вроде Движения за ядерное разоружение или Гринписа, играют важную и существенную роль, но говорить о том, что киты – большие и красивые или что ядерный холокост – ужасная вещь, – это не политическая позиция, это трюизм. Кроме того, в настоящем социалистическом государстве военные были бы автоматически лишены льгот и избирательных прав…
– Как в России? – говорю я.
А-га!
– Россию нельзя назвать по-настоящему социалистической.
Ох…
– Или на Кубе? – добавляю я.
Туше!
– Да, если тебе так нравится. Как на Кубе.
– Хм… В таком случае, я полагаю, на Кубе нет армии? – говорю я.
Отличное контрнаступление.
– В общем-то нет, даже говорить не о чем, если принимать во внимание валовой национальный продукт. Куба тратит на оборону шесть процентов от налогов, в то время как в США эта величина составляет сорок процентов. – Наверняка она все это только что сама придумала. Даже Кастро этого не может знать. – Если бы не постоянная угроза со стороны США, им не пришлось бы тратить и этих шести процентов. Или ты лежишь по ночам без сна и боишься, что нас оккупируют кубинцы?
Кажется, если я обвиню ее в том, что она сама сочинила всю эту фигню, это будет выглядеть как-то по-школьному, поэтому я просто говорю:
– Так можно взять листовку или как?
И она неохотно вручает мне свою прокламацию:
– Если это для тебя слишком откровенно, вон там есть лейбористская партия. Или можешь просто показать свое истинное лицо и записаться в тори.
Ее слова прозвучали как пощечина, поэтому какое-то время уходит на то, чтобы осознать услышанное, и, пока я соображаю, что ответить, она поворачивается ко мне спиной, просто отворачивается и продолжает раздавать листовки. Мне хочется положить руку ей на плечо, развернуть и сказать: «Не смей поворачиваться ко мне спиной, ты, жеманная, фанатичная, самоуверенная маленькая корова, потому что моего отца работа в могилу свела, поэтому не надо мне читать лекции про Кубу, потому что в моем мизинце больше чувства сраного социального неравенства, чем в тебе и во всей твоей шайке дружков-буржуев из художественного училища, во всех ваших холеных, самодовольных, ублаженных телах». И я почти говорю это, но в конце концов останавливаюсь на варианте:
– Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что сокращенно ваша партия будет называться СРаПа!
Она оборачивается ко мне, причем достаточно медленно, и, сузив глаза, говорит:
– Послушай, если ты на самом деле одобряешь и поддерживаешь то, что Тэтчер делает со страной, тогда флаг тебе в руки. С другой стороны, если намерен выдать весь запас шуток для шестиклассников и банальных комментариев, то тогда, думаю, мы сможем обойтись без тебя. Большое спасибо!
Конечно же, она права. Почему мои слова всегда звучат так смешно и неубедительно, когда я говорю о политике? Не вижу в ней ничего ироничного. Думаю, мне необходимо постараться донести все это до нее, просто наладить интеллигентный взрослый разговор, но тут как раз завязывается перепалка между одним из тощих парней в черной джинсе и кем-то из Классовой Войны, поэтому я решаю, что на сегодня достаточно, и просто удаляюсь.
В о п р о с: Какая спорная измерительная шкала, изобретенная немецким психологом Вильямом Штерном, была изначально определена как отношение «интеллектуального» возраста человека и его физического возраста, умноженное на 100?
О т в е т: Ай-кью, коэффициент умственного развития.
Я снова иду наверх, в аудиторию номер шесть, где высокий блондин с официозно-бюрократическим видом расставляет штук тридцать столов и стульев как для экзамена. Он явно намного старше меня: ему двадцать один – двадцать два или около того. Он хорошо смотрится в форменной университетской темно-красной рубашке – высокий, загорелый, неброско-красивый, с короткими русыми волосами, уложенными в прическу, которая кажется отлитой из одного куска пластика. Некоторое время я наблюдаю за ним сквозь стеклянные двери. Если бы в Британии были астронавты, он выглядел бы как один их них. Еще он похож на Экшн-мэна [17], от которого не исходит угрозы. Меня тревожит только одно: я его откуда-то смутно помню…
Он замечает меня, поэтому я вежливо просовываю голову в приоткрытую дверь и говорю:
– Извините, в этой комнате будет «Университетский вы…»?
– Пальцы на кнопки, звучит первый вопрос: «Вы прочитали объявление?»
– Да.
– И что в нем говорится?
– Аудитория номер шесть, час дня.
– А сейчас сколько?
– Двенадцать сорок пять.
– Полагаю, я ответил на ваш вопрос?
– Полагаю, да.
После этого разговора сажусь у двери и разминаюсь – повторяю про себя кое-какие списки: короли и королевы Англии, Периодическая система элементов, американские президенты, законы термодинамики, планеты Солнечной системы, так, на всякий случай, простая методика подготовки к экзаменам. Проверяю, что у меня есть ручка и карандаш, носовой платок, коробочка «Тик-така», и жду появления остальных участников отборочного тура. Через десять минут я по-прежнему в одиночестве, поэтому пялюсь на парня, который сидит за учительским столом и с важным видом раскладывает и скрепляет листы с вопросами. Наверное, он довольно большая шишка из отборочной комиссии «Университетского вызова» и у него головокружение от такой опьяняющей власти, но я должен вести себя с ним подчеркнуто вежливо, поэтому ровно в 12:58, и ни минутой раньше, встаю и вхожу в комнату.
– Теперь можно?
– Конечно заходи. Сколько там еще с тобой? – спрашивает он, не поднимая глаз.
– Хм… Никого.
– Да что ты? – Он смотрит сквозь меня, потому что мне явно нельзя доверять. – Тьфу ты, блин! Опять как в восемьдесят третьем! – Он чертыхается и вздыхает, затем присаживается на край стола и берет в руки папку с зажимом для бумаг, бросает беглый взгляд на мое лицо и тут же переводит его на точку, расположенную в дюймах двенадцати от него, но для него более приятную на вид. – Ну да ладно, меня зовут Патрик. А тебя как зовут?
– Брайан Джексон.
– Курс?
– Первый курс! Только вчера приехал!
Опять чертыхание и вздох.
– Профилирующий предмет?
– Вы имеете в виду, специализация?
– Как тебе угодно.
– Английская литература!
– Господи, еще один! По крайней мере, ты не совсем впустую потратишь три года своей жизни.
– Извините, я…
– Куда подевались математики, хотел бы я знать? Биохимики? Инженеры-механики? Неудивительно, что у нас вся экономика летит к чертям собачьим. Никто не может построить электростанцию, зато все знают, что такое метафора.
Я смеюсь, затем смотрю на него, чтобы убедиться, что он шутит. Оказывается, нет.
– Да я сдавал выпускные экзамены по техническим дисциплинам! – говорю в свое оправдание.
– Правда? И по каким именно?
– Физике и химии.
– Ну хорошо, давай проверим, человек эпохи Возрождения! Третий закон механики Ньютона?
Друг мой, тебе следовало поднапрячься и спросить что-нибудь посложнее!
– Действию всегда соответствует равное и противоположно направленное взаимодействие, – отвечаю я.
