— Котов, говоришь… Припек он тебя, видно… — И, видя, что Саша заволновался, осторожно «увел» разговор. — Котов… с такой фамилией не конной езде обучать, а мышей по углам ловить. Когда ты видел его в последний раз?
— Кого?
— Не валяй дурака, Белов! — серьезно сказал Лядащев, и Саша понял, что притворяться не стоит.
— Дней десять назад.
— Где?
— В навигацкой школе.
— С кем?
— Как с кем? Со всеми…
— А новых людей рядом не видел? Глаз у тебя цепкий.
— Утром, когда курсанты получали стипендию, у него был незнакомый человек.
— Опиши.
— Он быстро проскочил мимо — маленький такой, неприметный. А что?
— А потом?
— Суп с котом, — засмеялся Саша, довольный, что не выдал Алешу и тут же добавил, — а если серьезно, то больше я его не видел. И не скрою — не огорчен. А зачем вам Котов?
— Я уже сказал тебе однажды — не на всякий вопрос можно получить ответ. И еще… Будь осторожен. Если что — сразу ко мне.
— А… если что? Кому я нужен? Что со мной может приключиться? — пытаясь скрыть волнение, затараторил Саша.
— С каждым может приключиться всякое, — загадочно сказал Лядащев. — Вот мы и пришли. Прощай. Марте передай от меня поцелуй. И не забудь, Белов…
Утром по набережной, где ночью Сашу нагнал Лядащев, промчался всадник. Что-то тревожное было в его облике: хмурое, в грязных разводах лицо, обвислая от дождя шляпа, пятна рыжей глины на плаще…
Кабинет Лестока.
Перед сидящим за столом Лестоком стоял хмурый, измученный гонец.
— Ваше сиятельство. В Гомеле перехвачено шифрованное письмо… Наш католический агент… Велено срочно доставить вам… — он с трудом говорил по-русски.
Лесток ощупал гонца взглядом.
— Седьмые сутки в пути, — сказал тот. — Письмо перехвачено по таким каналам, которые говорят о его особой важности, — агент вынул конверт и положил его на заваленный бумагами стол.
Проверив конверт на просвет, Лесток аккуратно надрезал его ножницами.
— Иезуитская тайнопись, говорят, самая надежная, — пробормотал Лесток, рассматривая бумагу.
Вошел секретарь Корн с подносом, налил в крохотную чашку кофе. Лесток заметил, как гонец судорожно глотнул, и небрежным жестом отпустил его.
Секретарь достал какую-то плашку с дырочками и принялся водить ей по письму, произнося вслух слова текста:
— Пеленки шепелявого заполоскали. Возможно, Лютеции нужен хобот. Петух не поет дуэтом… Какое-то издевательство, — проборморал секретарь беспомощно.
Лесток неожиданно рассмеялся, довольный.
— Любезный друг, это письмо как нельзя более кстати. Петух — это Шетарди. Шепелявый… Все яснее ясного. Бумаги Бестужева похищены. Их везут в Париж. Маркиз Шетарди ведет двойную игру, — вот что из этого следует. А везет их в Париж «хобот» — де Брильи.
— Де Брильи, как я уже докладывал, ждет на болотах.
— Выездной паспорт… понятно. Теперь к делу. Бумаги Бестужева должны быть здесь! — Лесток ткнул пальцем в центр стола. — Где этот мальчишка… навигацкий курсант? — Он выдернул из вороха бумаг опросные листы и, водрузив на нос очки, начал быстро искать нужную для него информацию. — Вот… Он что-то болтает здесь о похищении девицы Анастасии Ягужинской. Девица нам очень кстати… Ага, вот… «похититель чрезвычайно носат». Наверное, этот «хобот» де Брильи. И по срокам все совпадает.
— Совпадает, ваше сиятельство.
Лесток звякнул в колокольчик. В кабинет вошел огромного роста гвардеец.
— Доставьте ко мне этого… Александра Белова. И разыщите немедля Бергера.
Гвардеец щелкнул каблуками и вышел. Лесток вернулся к бумагам, презрительно отбросил от себя несколько листов.
— Опросные листы графа Путятина… Что может сказать этот безмозглый старик? А что наши дамы?
— Так… — секретарь неопределенно пожал плечами. — Ни к Бестужевой, ни к Лопухиной не применяли допроса с пристрастием.
— Так примените! — крикнул вдруг Лесток со злобой, потом отвернулся, посмотрел в окно на воробьев, которые, чирикая, прыгали с ветки на ветку. — Как не быть строгим с этими бабами, — голос его уже приобрел обычный тон, — если кроме суетного чириканья от них ничего не добьешься. Они не сплетницы, они заговорщицы, и вице-канцлер вкупе с ними. А на дыбе не сплетничают. На дыбе, — усмехнулся, — все откровенны, как дети.
В кабинет ввели Сашу Белова. Он замер на пороге, окинул взглядом кабинет и тут же склонился в глубоком поклоне.
Лесток сцепил руки на животе и, поигрывая пальцами, ждал, когда мальчишка отупеет от страха. Но Саша не выказывал и признака страха, а смотрел на великого человека с провинциальной восторженностью, так и светился от счастья.
— Когда и зачем прибыл в Петербург? — грозно спросил Лесток.
— Прибыл пять дней назад, томимый желанием попасть в гвардию.
— С какой нуждой пошел в дом графа Путятина?
— Движимый мечтой о гвардии, — так же восторженно начал Саша, — я запасся в Москве рекомендательным письмом от…
— А под окнами девицы Ягужинской ты, шельмец, дежурил тоже томимый мечтой о гвардии?
Саша застенчиво улыбнулся, мол, тебе ли, великому, не знать о наших слабостях.
— Нет, ваше сиятельство, томимый иной мечтою. Но, увы, какой-то важный господин увез Анастасию Павловну.
— Узнаешь его, коли увидишь?
— Пожалуй, узнаю.
— Вот что, курсант, — Лесток задумался, внимательно оглядев Сашу. — Я дам тебе поручение. Небольшая прогулка в обществе приятного человека. Твое дело — узнать того, носатого. А когда вернешься, подумаем о гвардии.
— О ваше сиятельство!..
— И никому ни слова. Я тебя не собираюсь запугивать. Но если распустишь язык, то тебе просто… — Холеная кисть сжалась, и Саша непроизвольно сделал глотательное движение.
— Когда прикажите ехать, ваше сиятельство?
— Выспись. За тобой придут. Поедешь с поручиком лейб-кирасирского полка…
Боковая дверь отворилась и в комнату вошел высокий человек с мучнисто-белым лицом и близко посаженными глазами. Он сразу пристально осмотрел Сашу.
— Бергер… — сказал Саша, вспомнив сцену в трактире.
— Вы знакомы? — удивился Лесток.
— Нашу встречу вряд ли можно назвать знакомством, — строго сказал Бергер, он тоже узнал Сашу.
— Ладно, иди, — Лесток махнул рукой в сторону Саши.
Тот почтительно поклонился и вышел.
— А ты задержись, — обратился Лесток к Бергеру, — Слушай меня внимательно. Ты поедешь в особняк на болотах. Твоя задача получить от Брильи некоторые бумаги, но сделать это надо не угрозами, а полюбовно. На вот, прочти, — он сунул в руку Бергеру опросный лист Саши Белова и позвонил в колокольчик.
— Немедля оформляйте выездной паспорт для де Брильи, — сказал он вошедшему секретарю.
Тот с поклоном удалился.
— Если Ягужинскую увез де Брильи, то интересная игра получается. Похитить девицу из-под ареста можно лишь в порыве истинной страсти. Любовь, — он поднял палец, — не последняя спица в политической колеснице. Влюбленные глуповаты и доверчивы. Ты с ним не хитри. Скажи, что про бумаги мы все знаем и про девицу знаем. И в любой момент можем ее забрать — в кандалы. Понимаешь? Курсанту этому, Белову, ни полслова… С французом поаккуратнее, у него острая шпага… И, помни, главный твой козырь — Анастасия Ягужинская.
Лядащев спал на кушетке в камзоле и парике. Не раздумывая, Саша принялся трясти его, страстно шепча:
— Проснитесь, Василий Федорович! Да проснитесь же! Я совсем запутался… Меня только что таскали к Лестоку. Я пешка в чьей-то игре. Помогите мне понять, что происходит.
Лядащев смотрел на Сашу, ничего не понимая со сна, потом сел, спросил быстро:
— Тебе Лесток дал поручение?
— Я расскажу вам все, только цена моей откровенности — жизнь. По глупости я поставил под удар очень дорогого мне человека — Анастасию Ягужинскую. Что ей грозит?
— Она только свидетель, — Лядащев стащил с головы парик, вытер им лицо, отшвырнул. — Башка болит, — он поморщился, потом добавил желчно. — Краса твоя такого на допросе наговорила, что ее не наказывать надо, а по головке гладить.
— Значит после ее показаний?.. — начал Саша почти с ужасом.
— Ее показания ничего не решали. Бестужеву взяли после допроса Ивана Лопухина. Но я на дыбе не висел, и не мне его судить.
— На дыбе… — эхом повторил Саша. — Значит, Анна Гавриловна виновна?
— Угу, — усмехнулся Лядащев, — виновна в пустой болтовне. Бабий заговор. Чесали языками в гостиных, а пытают их как настоящих преступниц.
— Пытают? — ахнул Саша. — Боже мой! А какую роль во всем этом играет Бергер?
— Дался тебе этот Бергер!
— Так я еду с ним!
— Вот как? — Лядащев посмотрел на Сашу с новым выражением. — Бергер — очень плохая компания, — он потер ладонями виски. — Заболел я что ли? Дай-ка умоюсь…
