— Прыгнуть не побоишься? — жарко шепнул франт.
— Что? — не поняла Марта.
— Прыгнуть… со второго этажа! Подмогу приведешь. Людей надо спасать. И тех, и этих…
— Гут, гут, — закивала головой Марта и вложила в руку франту кочергу.
— Ты, правда, прелесть! — Франт опять наградил девушку сочным поцелуем.
— Все курляндцы — собаки!.. Бергер… Истоптали Россию! — неслось с лестницы.
Хилый крючок не выдержал, болт вырвало из гнезда, дверь распахнулась. Франт толкнул Сашу в его комнату, сам вбежал следом. Вдвоем они приперли дверь столом и креслом. В коридор хлынула толпа…
Повалив несложную баррикаду, дверь распахнулась. В проеме стоял тяжело дышавший Ягупов.
— Поговорить надо, — прохрипел он.
— Поговори, Паша, поговори… — согласился франт.
— Сколько тебе платят за донос?
— Выбирай слова! — тут же взорвался франт. — Какие к черту доносы?
За спиной Ягупова выросли два офицера и дружно схватили Ягупова за руки.
— Васька, уйди! Разве не видишь — он пьян, — умоляюще крикнул франту смуглый офицер.
— Какие доносы? Все знаем! — не унимался Ягупов. — А то зачем тебе с Бергером компанию водить? Бергер мать родную не пожапеет, лишь бы платили. Бергер дрянь и ты дрянь!
— Моли бога, чтобы я забыл твой пьяный бред, — едва сдерживаясь, прошипел франт, — а не то…
— Что «не то»? Ты еще угрожаешь мне? Ах ты!.. — Ягупов рывком освободил правую руку, схватил тяжелый ковш и, словно гранату, метнул его в голову франта.
Тот пригнулся, но ковш все же задел ручкой его голову и, пролетев дальше, со звоном разбил стекло.
Неожиданно для себя самого Саша рванулся вперед.
— Это не по правилам! — крикнул он громко. — Кто ж так дерется?
— Что? — дохнул сивушным духом Ягупов.
— Так не по правилам! — продолжал Саша. — Вас трое, а он один. Дуэль надо производить с секундантами. Кулаками не защищают, а порочат дворянскую честь.
— Дворянская честь? Ах ты мелочь пузатая! — ягуповский кулак пришелся Саше в ухо, и он с размаху сел на пол.
— Оставь в покое мальчишку! — крикнул Василий и тут же обратился к Саше. — Зря вы ввязались, сударь. Свои собаки грызутся, чужая не приставай.
— Я хотел, чтобы все было по-дворянски, — прошептал Саша, потирая разбитое ухо. — Шпага — заступница дворянина.
Офицеры вытащили за дверь рычащего Ягупова.
— Ванька а крепости сидит, черт-те что вокруг творится, а я буду шпагой махать! Честь дворянскую защищать, понимаешь! Идиоты… — слышался с лестницы его голос…
В коридоре было уже тихо, пусто. Хозяин собирал битую посуду, поломанную мебель.
— Рябчиков и пива! — крикнул ему Василий и, глядя с симпатией на Сашу, жестом пригласил его за стол.
Фрейлен Марта принесла на подносе рябчиков.
— Я все как ты хотель, — залучилась она глазами в сторону Василия. — Прыгаль и зваль мужиков. О! — Она увидела кровь на виске Василия, запричитала что-то по-немецки, приложила к ранке платок. — Я буду сильно тебя жалеть, майн «милай». Я тебя никогда не забыль…
— А я никуда не уезжаю, — засмеялся франт. — Жди меня в гости.
Они принялись за еду. Василий с интересом рассматривал Сашу.
— Из-за чего произошла эта ужасная драка? Могу в спросить об этом? — вежливо произнес Саша.
— Спросить можно что угодно, но не всегда получишь ответ.
— И кто такой Ванька, который сидит…
— В крепости, — значительно сказал Василий.
— Простите, а кто такой Бергер?
— А вы умеете слушать… и слышать главное! — нахмурился франт. — Вы когда-нибудь слышали эту фамилию?
— Что вы! Я только вчера прибыл в Петербург.
— И уже влипли в драку, — Василий с явным интересом смотрел на Сашу. — Вы знаете кого-нибудь в этом городе? Вам не мешало бы найти советчика, который приубавил бы вашу прыть.
Саша вытер руки платком.
— У меня есть пара рекомендательных писем, — он нырнул в карман, вытащил наудачу одно из писем и протянул собеседнику.
— Ну и ну… — протянул Василий пораженно, глядя на конверт. — Дом немца Вульфа против Троицкой церкви в собственные руки Лядащеву Василию Федоровичу, — прочитал он со значением. — Ты далеко пойдешь, Александр Белов… — Он встал. — Разрешите представиться — Василий Федорович Лядащев.
Саша смотрел на него с открытым ртом…
Столовая в охотничьем особняке — запущенная, обветшалая, сквозняки гуляют под потолком.
Анастасия и де Брильи обедали. Им прислуживал сторож Калистрат.
— Зайца умеют готовить только в Париже, — француз ел с завидным аппетитом. — К нему необходимы шампиньоны.
— Сережа, почему мы здесь? Чей это дом?
— Государыни Елизаветы, ваше сиятельство, — ответил сторож, ставя на стол очередное блюдо. — Срублен пятнадцать лет назад для охотничьих нужд юного государя Петра II, — и сторож с поклоном удалился.
— Самое главное в любом блюде — соус, — продолжал де Брильи. — Ты знаешь соус «бешамель», звезда моя? Или «борнез» с белым вином? Очень вкусно!
— Сережа, не зли меня. Какого человека ты ждешь? Нам надо как можно скорее уехать из России, а мы торчим здесь уже пятый день.
— Поверь, эта задержка злит меня не меньше. Меня ждут в Париже, я везу… — француз осекся, искоса глянув на Анастасию.
— Что ты везешь? — быстро спросила девушка.
— Красивейшую из женщин в мире, — галантно произнес де Брильи. — Париж не простит мне такой задержки. Но паспорт… милая, паспорт…
— Ты ждешь паспорт от Лестока?
— О-ля-ля! Политика не женское дело, звезда моя!
— О да! Это я вижу на примере моей матери.
Анастасия встала, подошла к горящему камину, села в старое кресло.
— Ты ничего не ешь, звезда моя. Когда мы приедем в Париж, я приготовлю «кок о вен» — очень вкусно. Четыре столбика тмина, аромат… А до Парижа нам придется голодать.
— Так уж и голодать, — усмехнулась Анастасия.
— Русским бы только набить живот. Что ест русский крестьянин? Этот ужасный черный хлеб, эта каша, капуста, масло из конопли…
— Вот уж не знала, что тебя так заботит русский крестьянин! Что до вас, французов, то, говорят, у вас любимое блюдо — луковый суп. Одна луковица на ведро воды. Очень вкусно, — она передразнила де Брильи.
— Русские очень обидчивы. Сами вы ругаете себя, как ни одна нация в мире, но стоит открыть рот французу или немцу, как вы сразу лезете в драку. Видимо, сам климат, эта бескрайняя равнина, полное отсутствие гор…
— Все в одну кучу, — прошептала Анастасия.
— …создает особый характер: покорный, ленивый, примитивный, но с затаенным буйством. Вы, русские, способны только на подражание — в науках, политике, модах…
Анастасия слушала шевалье, покачивая в такт его словам башмачком.
— А баня? — продолжал француз, еще более воодушевляясь. — Разве может цивилизованный человек понять, что это такое — рубленый дом, оттуда валит дым, и в этом угаре русские занимаются развратом, вакханалией!
— Сережа, ты говоришь чушь! В банях моются.
— Три раза в неделю? Не смеши меня. И говорят, что тех, кто не соблюдает в бане ваших варварских обычаев, — в лице кавалера появилось этакое интимное выражение, — секут розгами. Да, да! Розги вымачивают в кипятке…
— Калистра-а-ат! — крикнула Анастасия. — Истопи баню! Да пожарче!
— Душа моя, — де Брильи затуманенным взором посмотрел на Анастасию…
Маленькая баня в кустах бузины, над ней дым столбом. Сторож вылил последнюю бадью воды в наполненные бочки. Кучер Григорий, голый по пояс, мыл горячей водой лавки, запаривал в чугуне березовый веник.
Сторож заглянул в баню:
— Иди, раздевай барина…
В гостиной Анастасия давала последние наставления шевалье.
— Все понял, — согласно кивал он головой. — Я буду делать, как скажет Григорий. А когда ты придешь, звезда моя?
— Потом. Григорий, хорошо попарь барина.
Кучер истово закивал головой, пытаясь облачить полураздетого де Брильи в тулуп.
— Это что? А… тулуп, халат на меху. Но зачем? Лето…
— Над озером туман ходит. Не застудиться бы.
— Вот, возьми, — француз совал Григорию флаконы с ароматической водой и мылом.
В окно Анастасия проследила, как француз пересек двор. Как только он скрылся в бане, она кинулась бегом в его комнату, открыла дорожный сундук и принялась тщательно осматривать содержимое.
Француз скинул тулуп в предбаннике и вошел в парную.
— Дым? Почему дым? — воскликнул он, когда пар окутал его с головы до ног. — Ах, да, в банях всегда дым. Но здесь, как в аду! — он начал тереть потрескивающие от жара волосы.
— Холодненькой водичкой смочите, ваше сиятельство, — и Григорий услужливо плеснул в лицо французу ледяной воды.
— Ах! — задохнулся тот и без сил опустился на лавку. Григорий и себя окатил холодной водой, охнул и вынул из чугуна веник.
