— Ну, зачем ты так, молодые это молодые, а Пруун это Пруун, — не слишком уверенно сказал Жак. — Мне кажется, тебе надо вернуться. Знаешь, кто старое помянет… Не стоит злиться.
— Я не злюсь, Жак, пойми, я не злюсь. Такая уж наша работа. Только я устала от этого вечного дерганья.
— Не понимаю. Ты ведь всегда была такая спокойная и… сговорчивая. Ох, Катрин, Катрин…
— Значит, и у меня терпение лопнуло.
— Нет, нет, ты просто не понимаешь меня. И, кажется, я не совсем тебя понимаю. Знаешь, я тебе позвоню, ладно?
— Спасибо, Жак, но это, наверное, действительно не имеет смысла. Я все-таки попробую с «Кокосом». Или поищу себе нормальную работу. Надо же наконец научиться реально смотреть на вещи, вряд ли до конца жизни можно оставаться эстрадной певицей. А я совсем не против получать два раза в месяц зарплату. Конечно, я буду получать меньше, чем здесь, зато уж с гарантией… Всего хорошего, Жак. Пока, Рита. — И Катрин ушла.
Катрин Пруун, в общем-то, умеет владеть собой. Вот она идет по светлой, прокаленной солнцем улице, и ничто не выдает ее угнетенного состояния. Лицо у нее непроницаемо рассеянное, даже чуть высокомерное.
Две девчонки прошли мимо, оглянулись и стали переглядываться, перешептываться, забыв даже о столь модной сейчас жвачке во рту, наконец, повернулись и в восторге пошли за ней следом. И Катрин не выдержала — губы сами собой сложились в смущенную улыбку, заискрились и потеплели глаза. Она уже не шла, а летела по улицам города.
Такой она и появилась на крохотной улочке, где в окружении толпы прохожих, под надзором телевизионной аппаратуры репетировал ансамбль «Магнетик Бэнд». Тут же, под окном кафе, Велло и Ирис пили кофе. За их спинами виднелся плакат со свежими данными о ходе конкурса — лидирует «Магнетик Бэнд», а Катрин и «Кокос» спустились еще на одну строку ниже.
Велло меланхолично качнул головой:
— Жаль, что Катрин не повезло… Да, Катт, Катт… Чем же это все кончится…
Ирис почти с ненавистью взглянула на Велло, но тот не заметил.
В подворотне появилась улыбающаяся Катрин. Она не слышала слов мужа, но было достаточно и этого плаката, и мужа, сидящего рядом с Ирис…
Катрин, чуть помедлив перед дверью, вошла в мебельный магазин. У кассового аппарата сидела полная женщина и с наслаждением слушала радио — передавали выступление «Магнетик Бэнд».
— Добрый день! — сказала Катрин.
— А?.. Господи, кого я вижу! — всплеснула руками кассирша. — Катрин Ваапсаар… Ой, прошу прощения, сама Катрин Пруун!
— Ладно, хватит тебе…
— Прости, пожалуйста. — Кассирша выбила чек, подала сдачу покупательнице и тут же, уловив ее любопытный взгляд, преисполнилась гордости — знакомство со знаменитостью все-таки украшает.
— Хватит или не хватит, но факт остается фактом, ты у нас сто лет не была. Как живешь? Хочешь финское кресло? Прямо сейчас на дом отправлю… Слушай, девочка, я, конечно, пошлая и любопытная баба, но скажи, ты что, разленилась? Тебя так редко в последнее время передают по радио и показывают по телевизору. Или ты в тайне для народа сюрприз готовишь?
— В каком смысле?
— Ну, сольную программу…
— Что ты! Я ведь несколько лет была в варьете, оттуда недалеко слышно. А потом ездила с оркестром по России и Кавказу.
— Ах вот оно что!.. С вас шестьдесят четыре рубля восемнадцать копеек, прошу. Восемнадцать копеек не найдется? Огромное спасибо… Как ты сказала? Значит, ты больше…
— Нет, сейчас я уже ни там и ни сям.
— Ну, детка, что ты меня пугаешь!.. Шесть копеек, возьмите свои шесть копеек, очень прошу… Господи, будто вчера это было — ты пришла, такая вся застенчивая, с тортом и бутылкой вина и… и потом ушла… В «Лайне», кажется?
— Да, первый год я была в «Лайне».
— И потом стала солисткой. Мы ходили тебя слушать всем магазином. Ни одного концерта не пропускали!
— Да… Сколько цветов вы мне посылали…
— Ведь не мы одни? Частная жизнь примадонны, про это мы говорить не будем… Но, по-моему, самые красивые цветы ты получала от своего суженого. Оч-чень романтичный мужчина. И оч-чень интеллигентный. Я за ним как-то специально следила на твоем дне рождения. Он выпил только одну рюмочку за твое здоровье!
Катрин старательно покивала головой.
— Да, и наш маленький коллектив дал один настоящий взлет. Мебельный магазин, «Лайне», гастроли, варьете, большой оркестр, опять варьете… И что еще?
— И снова мебельный магазин, чтобы круг замкнулся!
Кассирша умолкла, взглянула на Катрин сначала недоуменно, потом растерянно, потом неуверенно улыбнулась. Подошла еще одна покупательница, откровенно уставилась на Катрин.
— Ну и шутки у тебя… — вымолвила наконец кассирша.
— А почему бы и нет? Что в этом такого странного? — пожала плечами Катрин.
— Ну, хватит, хватит. Пошутила, и хватит. Мне от твоих шуток просто худо сделалось. — Кассирша кивнула в сторону любопытной покупательницы. — Ты бы просто не смогла у нас работать, тебя слишком часто показывали по телевизору. В первый же день здесь все сойдут с ума.
— Да что ты… Меня так редко узнают.
— Слушай, знаешь что!.. Тебе петь надо, а не стульями торговать!
— Рада была тебя повидать, — еще мгновенье потоптавшись, сказала Катрин бодро.
Велло и Яако спорили о чем-то на трамвайной остановке.
— Сам же видишь! — Яако размахивает бумажкой. — Они всё набирают и набирают очки.
— Ладно, пусть Ирис еще раз проверит, позвони ей. Ну, пока! — Велло собрался уходить, но Яако его остановил:
— Постой! Скажи, почему ты мучаешь Катрин?
— Что за детский лепет! — разозлился Велло. — Ты сам понимаешь, что это детский лепет — Ои подскочил к Яако и хрипло затараторил: — Почему ты думаешь, что я, скромный редактор телевидения, спокойный, домашний человек, должен вести себя, как Сольвейг, как жена моряка? У нее же гастроли за гастролями… Нет, я не против эстрадной песни как таковой, ни в коем случае! Но к чему эти творческие муки, зачем этот максимализм? Зачем нужно присутствие моей серьезной и нервной супруги в каком-нибудь пыльном сельском клубе или даже на гала-концерте? Она никого не потрясает глубокими произведениями Шуберта, Чайковского или Артура Каппа. Всего лишь несколько шансонеток, шлягеров, задушевных песенок, которые у слушателей в одно ухо влетают, из другого вылетают. Публика в лучшем случае глазеет на ее костюм, бюст или ножки… А чем я виноват? Мне нужен домашний уют, ребенок, наконец! Да, да, ребенок! Я, кстати, в полном восторге от ее таланта и песен, но, по-моему, все это годится только для варьете! Ее место там, она ведь уже не девочка. Не хочу я больше быть ни женой моряка, ни бородатым Сольвейгом! — Велло отпустил испуганного Яако и добавил с неожиданной грустью: — Я не могу один быть…
К остановке подкатил трамвай, двери открылись и, шипя, затворились снова. И в тот же миг Велло заметил в окошке трамвая лицо Катрин. Трамвай тронулся, а Велло побежал за ним следом и так отчаянно замахал руками, что водитель снизил скорость и снова открыл двери.
Тяжело дыша, Велло опустился на корточки рядом с сидевшей Катрин.
— Ну, что, Катт? Господи, я вижу, ты мрачная. Конечно, конечно, о чем тут говорить, я сволочь. Катт, я прошу тебя… Нет, не умею, не получается. Я, наверное, сейчас просто подлизываюсь. Да, вместо того, чтобы работать, заниматься делами, генерировать идеи, мужчины в последнее время занимаются в основном тем, что плаксиво строят догадки, почему жена опять не в духе, почему жена опять капризничает. Но я еще не сдался! Хотя тебе это и не нравится.
Катрин молчала.
— Ну, это еще не конец света, не, гибель Помпой, — продолжал Велло. — Это всего-навсего катастрофа в квартире номер двадцать три!..
В пустынных гулких коридорах филармонии, в репетиционных залах и сумрачных фоне слышен голос репетирующей Катрин. Песня то и дело прерывается, слышны деловые реплики певицы и аккомпаниатора:
— Тут чуть громче, Том, да?
— Да-да, форте, теперь порядок.
— А это место?
Репетиция идет в большом и неуютном зале, заставленном стульями, футлярами музыкальных инструментов, пюпитрами. За роялем сидел концертмейстер Том, человек средних лет с кудлатой бородой и лицом грустного пройдохи. Он взмок от жары и неимоверных потуг скрыть, как ему все надоело.
Расстегнув еще одну пуговицу на рубашке и многозначительным движением отерев пот со лба, он покосился на пачку сигарет на рояльной крышке.
— Дыми, старина, дыми, — кивнула Катрин.
Она уселась верхом на стул, хотя видно, что чувствует себя в этой позе неловко. Так Катрии заставляет себя бороться с жизненными передрягами.
— Помоги мне, Том, — попросила она по-дружески. — У тебя хороший нюх, ты всегда знаешь, что да как. Как мне поладить с этим «Кокосом»?
— Да-а… Это довольно приличный ансамбль. А главное, он завоевывает популярность. Но откуда же я знаю… У меня уже давно никакого нюха нету. Как наступила эпоха диско, мой нюх сразу испортился, стареть стал… А этот их Тороп — стреляный воробей.
