Алеша соскочил с облучка и ударил молотком в дверь. Она распахнулась.
На пороге стоял слуга.
— Это дом графа Чернышева?
— Это русская миссия, — торжественно провозгласил слуга, — а их светлость граф отдыхают в своих апартаментах. — Он указал на второй этаж.
— Мы из Санкт-Петербурга, — с наигранной значительностью произнес Алеша. — Знатные путешественники, и граф нас ожидает.
Алеша, Саша и Анастасия вошли в дом. Слуга закрыл за ними дверь…
Граф Чернышев отметил прибытие «знатных путешественников» отменным обедом. Его стол, несмотря на постный день, был роскошен.
Саша и Алеша ели с завидным аппетитом, а слуги подавали все новые блюда.
Жена посланника Марфа Ивановна, тучная женщина в русском наряде и с пуховым платком на плечах, сидела, подперев подбородок рукой, переглядывалась с мужем и ласково смотрела на юношей.
— Ну вот, перекусили… А ведь ни в какую не хотели оставаться. Так торопились! А как же без обеда? Дела-то не убегут! А нам здесь, в Берлине, каждый русский человек — подарок. Икорочки вот попробуйте, из России получаем.
Саша вздохнул (сколько можно есть!), зачерпнул полной ложкой икру и отправил в рот.
— Что новенького в Петербурге? — продолжала Марфа Ивановна. — Наследника-то видели? Здесь сплетники говорят, что наш Петр Федорович в бо-ольшом ущербе.
— Ма-арфа Ивановна, ма-атушка… — укоризненно протянул посланник.
— Но мы не верим, не верим, — тут же согласилась она с мужем.
— Спасибо. Все. Очень сыт! — категорично произнес Саша, приподнимаясь из-за стола. — Поверьте, у нас действительно неотложные дела.
— Ка-ак? — потрясенная Марфа Ивановна всплеснула руками. — А щи монастырские с грибочками да потрошками?
Она открыла супницу, из которой повалил соблазнительного запаха пар.
— Ма-атушка, в постный-то день, — укоризненно заметил граф.
— Ничего… Бог милостив, — мягко отозвалась жена.
— С потрошками — его любимое блюдо, — вдруг весело сказал Алеша, указывая на друга.
Саша от неожиданности плюхнулся на стул, с недоумением посмотрел на друга.
Марфа Ивановна была в полном восторге:
— Правда?
Она протянула Саше полную тарелку щей. Тот уставился на них обреченно.
Внезапно начали гулко бить напольные часы, и, вторя им, запели, застучали, защелкали прочие часы, большие и малые, — ими, казалось, были заполнены все комнаты.
— Я вынужден откланяться, господа, — сказал граф, вставая. — У меня сегодня почтовый день. Я должен подготовить письма к приезду кареты.
Алеша подался вперед. — Ваша светлость, — произнес он, поспешно вставая и чуть не опрокинув при этом бокал вина, — позвольте воспользоваться вашей почтой. У меня жена и сынишка в Петербурге.
— К вашим услугам, — с готовностью согласился Чернышев.
Граф и Алеша вышли из комнаты. В кабинете граф положил перед Алешей бумагу и очиненные перья.
— Пишите скорей.
К удивлению графа, Алеша не сел за стол, а вытянулся в струнку, щелкнул каблуками и четко, по-военному отрапортовал:
— Ваша светлость, у меня к вам поручение. — Он протянул ему пакет. — Тайная депеша от вице-канцлера Бестужева.
Граф серьезным и внимательным взглядом окинул Алешу и вскрыл пакет.
В опустевшей столовой Саша шагал из угла в угол, поглядывая на часы.
Дверь скрипнула, и в комнату вошли Марфа Ивановна и умытая, похорошевшая Анастасия. Плечи ее тоже украшал пуховый платок.
— Вот она у нас какая красавица! — любовно сказала Марфа Ивановна. — А не назовись она мне давеча, — обратилась Марфа Ивановна к Саше, — я б ее и не признала. И немудрено — десять лет не видела. — Она проницательно поглядела на молодых людей и добавила: — Ну вы тут побеседуйте, а я с кофием потороплю. — И вышла.
Саша и Анастасия обнялись.
— Все хорошо, голубчик Сашенька! — радостно прошептала Анастасия. — Марфа Ивановна — добрейшая женщина. Она обещала мне кров и защиту. Только как без тебя будет тоскливо!..
— Я непременно заеду к тебе на обратном пути из Цербста.
За окном запел почтовый рожок, послышались голоса, торопливые шаги, захлопали двери. Саша и Анастасия отпрянули друг от друга.
В комнату вошли Алеша и граф Чернышев.
— Пора! — бросил Алеша, направляясь к выходу.
Саша последовал за ним.
Марфа Ивановна ласково обняла Анастасию, словно удерживая ее, не давая броситься вслед за Сашей.
Друзья сели в карету и отъехали от здания русской миссии, где в окошке маячило печальное лицо Анастасии.
Лес. Красногрудый снегирь плюхнулся на ветку. Искрящийся иней посыпался на меховую шапку Никиты, на поднятое вверх лицо.
— О-го-го! — закричал он радостно, бросил на едва запорошенную снегом землю огромные варежки из красной лисицы и стал собирать в горсть подтаявший снег.
— Ну словно дите малое! — ворчал Гаврила, с вниманием рассматривая отвалившуюся от кареты дверцу. — Эх, Никита Григорьевич, когда же наука вас образумит? Все бы с дружками колобродить! У меня только латынь здесь оседать стала, — он ткнул себя пальцем в затылок, — и опять все бросили, мчимся куда-то.
— Гаври-ила! Внимай! Цитирую! — заорал весело Никита. — Ум, хорошо устроенный, дороже, чем…
Он с силой пустил снежок в спину Гавриле. Тот от неожиданности подпрыгнул и проорал в ответ:
— …Ум, хорошо наполненный!
От ужаса всполошенно застрекотали сороки.
Никита смел иней с ресниц и замер — по другую сторону поляны, освещенные ярким солнцем, застыли три всадника.
Никита помотал головой, но видение не исчезло, а приобрело черты реальности — три всадника, медленно преодолевая пространство, приближались к карете.
— Батюшки! — ахнул Гаврила. — Ведь предупреждали нас, что в здешних лесах пошаливают! Князь, где ваша шпага? — Он полез в накренившуюся карету.
Меж тем всадники приблизились, с любопытством рассматривая возмутителей спокойствия. Двое из них были военными, а тот, что помоложе, облачен в изящный охотничий костюм. Он в упор с радостным изумлением рассматривал Никиту.
Никита снял шапку и поклонился.
Вежливый кивок был ответом. По велению еле приметного жеста двое военных соскочили на землю и направились к карете.
— Стой, нехристи! Стр-релять буду! — зарычал Гаврила и замахнулся шпагой, словно дубиной.
Юноша звонко расхохотался, легко соскочил с коня. Из-под башлыка выбились пушистые волосы.
— Не бойтесь, господа! Мы не разбойники. Фриц и Густав помогут вам.
Никита и Гаврила опешили — перед ними стояла очаровательная девица.
Она подняла все еще лежавшие на снегу варежки и, с интересом рассматривая их, уверенно начала разговор:
— Откуда вы? Судя по вашему виду, вы иностранцы.
— Я из России.
— О, Россия! — восхищенно воскликнула незнакомка. — Санкт-Петербург! Наш король Фридрих чтит вашу императрицу Эльзу. Говорят, у нее золотой трон! На башмаках бриллианты! Вместо половиков — дорогие меха! И все веревки во дворцах — из золотых ниток!
— Вы очаровательны! — рассмеялся Никита. — Какое сказочное представление о моей Родине!
— Вы спешите в Россию? И, наконец, кто вы?
— Позвольте представиться. — Никита щелкнул каблуками.
— Князь Никита Оленев, студент Геттингснского университета. Сейчас еду в Цербст. У меня там свидание в «Трех коронах».
— С кем? — быстро спросила девушка.
— С друзьями.
— С друзьями ли?
— Святая правда, клянусь! — шутливо поклялся Никита.
— После встречи с вами в моем сердце нет места для другой женщины. Мы, русские, однолюбы. — Оба рассмеялись.
Девушка смеялась, лукаво сощурив глаза. Никита был очарован незнакомкой.
Тем временем дверцу кареты починили и к девушке подвели коня. Она легко вскочила в седло.
— И больше не кричите так страшно, — посоветовала она, лукаво улыбаясь. — А то на вас и вправду нападут разбойники. В наших местах неспокойно.
— А что бы вы делали в этом случае? — Никита взялся за ее стремя.
— Дралась! — весело ответила девушка. — Ах, какие у вас рукавички! Мех как огонь.
— Это лисица. Возьмите их на память об одном русском.
— Спасибо! — не задумываясь, согласилась она, взяла рукавички и, пришпорив коня, поскакала к городу.
Спутники последовали за ней. Никита глядел им вслед, пока они не скрылись.
— Гаврила! Бальзамчику от душевных ран! Срочно!
— Ах, Никита Григорьевич, вам бы сейчас пустырничку с валерьянкой, — отозвался Гаврила, но бальзамчику дал, и Никита, произнеся торжественно: «За прекрасных дам!» — опрокинул в рот обжигающую настойку.
Дом герцога Ангальт-Цербстского был старинной постройки, высокий, темный, с узкими решетчатыми окнами, замысловатым крыльцом и двором, тесно обсаженным каштанами.
