— Врешь! — заорал Сергей и пошел на жену. — Врешь, сволочь!
— Не смей! — Наташа отступала, защищалась, отталкивала его руки. — Не смей меня трогать!
— Ты же врешь! — Он схватил ее за плечи и стал изо всех сил трясти. — Ты же врешь! Это моя дочь! Она моя! Она единственная! Я никому ее!.. Поняла?! Никому!..
— Не трогай меня! Ну, отпусти же! — Наташа вырвалась, метнулась по коридорчику и юркнула в ванную.
— Открой! — Дверь была заперта, и Сергей стал рвать ее. — Открой! Открой и скажи, что ты наврала! Открой или иначе я высажу дверь! Я убью тебя!
Жена не открывала, дверь уже поддавалась — полетели крючки и петли, а он все не успокаивался и уже беззвучно, с одним только стоном доделывал свою работу.
Наконец дверь рухнула, и Сергей увидел Наташу. Она сидела почему-то на унитазе и беспрестанно шептала, глядя испуганными глазами на мужа.
— Не надо, Маша… Не надо, Маша… Не надо, Маша…
Сергей вдруг остановился, словно из него мгновенно вышел весь воздух, устало опустил руки, постоял какое-то время неподвижно, повернулся и побрел на выход.
В прихожей все же задержался, затем вошел в комнату и увидел, что дочь спокойно и беззаботно спит. Наклонился близко-близко к ней, коснулся губами нежного детского личика, поправил одеяльце и вышел.
— Моя дочь! — произнес он громко, поднял сжатый кулак в воздух, встряхнул им и вышел из квартиры.
Людей на вокзале почти не было. Неярко горели неоновые фонари, то там, то сям дремали редкие пассажиры, на отдельном месте сидел милиционер и читал книгу.
Сергей, еще больше промокший и озябший, подошел к кассе, нагнулся к окошку.
— Мне в сторону Синельникова.
— Только утром.
— А раньше?
— Раньше не будет.
— А, может, как-нибудь получится?.. Мне к матери срочно надо. Заболела мать.
— Поезда раньше утра на Синельниково не будет. Понимаете? Я же сама вам его не сделаю?
— Ну, правильно…
Сергей под пристальным взглядом милиционера отошел от кассы, постоял в раздумье. Затем что-то пришло ему в голову, и он чуть ли не бегом направился на перрон.
Пересек основные пути, выбрался на запасные, где стояли товарные составы. Увидел машиниста, подбежал к нему!
— Отец! Не в сторону Синельникова, случайно?
— Совсем наоборот, сынок! — пошутил молоденький машинист и показал на второй состав поодаль. — Вот у него спроси. Он точно на Синельниково.
— Спасибо… — Сергей торопливом трусцой понесся в указанном направлении, пару раз поскользнулся на мокрых путях и наконец достиг цели. — Мне в сторону Синельникова. Не подбросите?
— Не положено, — ответил тот и стал подниматься наверх. — Для этого существуют пассажирские поезда.
— Мне к матери. Понимаете? Мать заболела, а поезд только утром.
— Не положено!
Машинист увидел загоревшийся свободный светофор и нажал какую-то ручку в кабине.
Состав легонько тронулся.
— Товарищ! — Сергей пошел следом. — Ну ведь нужно! Мать!.. У вас же самого есть мать!
— Так ведь околеешь!.. В тепловозе нельзя, а там околеешь!
— Не околею! Значит, можно?
— Подожди!.. — Машинист достал откуда-то старую телогрейку, бросил ее вниз. — Держи Можешь себе оставить, она старая.
— Спасибо!.. — Сергей выбрал подходящий вагон, разогнался, на ходу запрыгнул в него, пристроился на задней площадке, накинул на плечи тужурку и улыбнулся.
Поезд набирал скорость все больше, через каких-нибудь пять минут освещенные городские постройки кончились и по сторонам замелькала черная мокрая степь.
Вагон сильно качало, ветер вместе с колючими каплями подхватывался то справа, то слева, а то и вообще непонятно с какой стороны, под ноги дуло, и голова леденела от холода. Пришлось сесть на корточки,
укутаться чуть ли не до самой макушки, и в таком положении вдруг оказалось и теплее и уютнее.
Сергей не почувствовал, как уснул. Проснулся он оттого, что состав стоял, вокруг не было ни души, и лишь — куда ни глянь — один товарняки.
Где-то давало маневровые указания радио.
Сергей спрыгнул на землю, размял затекшие ноги, прошелся туда и обратно. Ночь была на исходе, и серое мокрое утро начинало робко разбавлять черноту.
Он глянул вперед, глянул назад, присел, чтобы заглянуть под вагон, и тут увидел, что с той стороны состава копошатся какие-то люди. Человека четыре, не больше.
Сергей пригляделся — что-то ему не понравилось в этих ночных тружениках, слишком уж торопливо они действовали.
Он пролез под своим вагоном, встал в полный рост, окликнул:
— Эй!..
Люди, таскавшие что-то из открытого вагона соседнего состава, вздрогнули, оглянулись.
— Попались, голубки? — спросил Сергей и почему-то засмеялся. — Вот я вас и прищучил.
Тот, который был ближе к нему, сбросил с плеч мешок и решительно направился к нежданному свидетелю.
Сергей стал отступать.
— Заходи! — крикнул кому-то мужик, и тут Сергея кто-то сильно сзади ударил.
Кто ударил, он разобрать не успел, но тут же бросился бежать, и его снова ударили. Свалили с ног и стали бить чем попало и по чему попало. Он извивался, закрывался от ударов и старался, чтобы меньше всего били по голове…
Когда очнулся, ни людей, которые его били, ни товарняка, на котором он приехал, уже не было. Утро почти прорезалось, дождь перестал, и где-то играла веселая музыка.
Сергей с трудом поднялся, сделал несколько шагов и снова сел. Ощупал тело, затем лицо, от боли поморщился. Закрывшись ладонями, сидел какое-то время неподвижно и вдруг — словно прорвало — стал громко и отчаянно плакать.
Будка стрелочницы находилась недалеко, и самой стрелочницы на путях видно не было. Сергей постучал, толкнул дверь.
— Кто? — раздался голос.
— Можно? — Он вошел в низенькую комнатушку, возле порога остановился. — Здравствуйте…
Стрелочница, круглая плотная тетушка, увидела его, всплеснула руками:
— Боже праведный! Что с тобой, мил человек?!
— Сильно красив? — попробовал улыбнуться Сергей. — Упал…
— Мой покойный тоже так падал — особенно после получки… Живого ж места нет! Правда, что ли, упал?.. Или побил кто?
— Упал… Мне бы умыться и чуть-чуть привести себя…
— А это мигом! Как же не помочь человеку? — засуетилась тетушка и поставила табуретку. — Ты посиди маленько, а я пока водички согрею.
Сергей сел, расслабленно вытянул ноги.
— Хорошо тут у вас. Тепло.
— Нравится?
— Нравится.
— Так устраивайтесь. У меня, например, сменщик уходит на пенсию.
— А примут?
— А отчего ж не принять? Молодой, здоровый… Сам-то не местный?
Сергей отрицательно покрутил головой.
— К матери еду.
— С таким-то лицом?!
— С таким не поеду. Придется отложить.
— Давно ее не видел?
— Пять лет.
Стрелочница покосилась на него.
— Может… выпивающий?
— Хуже.
— Хуже, по-моему, не бывает.
— Бывает. Когда заврался, например, человек. Заврался и никак не остановится.
— Перед кем?.. Перед женой?
— Перед женой, перед дочкой, перед матерью… Перед всеми.
Женщина насыпала в теплую воду марганцовки, размешала, взяла вату и стала промывать грязное и разбитое лицо Сергея.
— Когда мой пацан был маленький, знаешь, как я его от вранья отучала? Как только он начинал заливать, я тут же принималась смеяться.
— Ну?
— Сорок лет мужику, и вроде так, что не врет. Вернее, мало врет.
— Мне тоже сорок, — сказал Сергей. — Завтра.
— Потому и к матери решил махнуть?
— Не совсем… Завтра сорок и завтра надо начать все заново.
— Устроиться, например, стрелочником.
— Да! Представьте себе — да! Жену привезу, дочку, мать, и заживем по-новому! Все, что было до этого, — позади! Пусть остается, как страшный сон, как жуть, как что-то ненужное и чужое! Я хочу начать жизнь сначала! Пусть после сорока лет, но — сначала! И вы будете моей совестью. Ваш смех будет моей совестью.
Стрелочница, не переставая водить ваткой, вдруг стала негромко и дробно смеяться.
— Что? — посмотрел на нее Сергей.
— Да так… Смеюсь себе… Сиди смирно, а то как бы больно не получилось.
Начальник станции находился на втором этаже вокзала, и Сергей, в два приема перемахнув деревянную лестницу, без стука влетел в небольшую приемную.
За столом сидела молоденькая секретарша и неумело выбивала что-то на машинке.
— О! — приятно удивился Сергей и осадил свой бег. — Бонжур… А начальник у себя?
Секретарша рассматривала странного посетителя — измазанное йодом лицо, старую железнодорожную тужурку, помятую и несвежую одежду, молчала.
— Начальство, спрашиваю, на месте?
— Нету… На путях.
— Прекрасно… — Сергей сел на свободный стул. — А вы сами, прелестное дитя, не можете решить один жизненно важный вопрос?
