— Сомневаюсь.
Стрельский показывает Маркову расчеты, и тот от души пожимает руку Рубинчику. Входит Зворыкин.
— Товарищ директор, посмотрите, какой изящный расчет, — сказал Марков.
Смущенно и подавленно глядит Зворыкин на непонятные цифры.
— Поймал! Ай, поймал!.. А вы думали, что с трехклассным образованием я владею высшей математикой? Но я овладею ею, Марков, и всем прочим, что нужно директору. И вы сами мне поможете, хочется вам этого или нет. — Зворыкин повернулся к Стрельскому. — Запускайте!
Стрельский включает мотор нового двигателя.
— А ну, давайте на больших оборотах!
Двигатель доходит до истошного рева.
— А теперь на малых!
И когда Стрельский выключил двигатель, голос Зворыкина прозвучал от усталости совсем буднично:
— Кажется, порядок?
— Похоже, добились… — так же вяло отозвался Стрельский.
Зворыкин не может оторваться от нового мотора, то с одной стороны зайдет, то с другой, там погладит, там похлопает. Он телесно, кожей ощущает близость его металлической плоти.
Костыльник подтолкнул Каланчу.
— Глянь, будто бабе щупака задает…
— Да это ему всякой бабы милей…
— Степ, — позвал Зворыкин Рузаева, — глянь, какой красавец.
Рузаев хмуро отвернулся.
— Не любишь ты техники, — опечалился Зворыкин.
— Я народ люблю, — ответил Рузаев.
В цехе появляется Саня. Она восстановила нарушенную Зворыкиным красоту: на голове — вавилонская башня, на ногах — лакированные лодочки, она прекрасна и величественна. Зворыкин ошеломленно глядит на нее. Саня приблизилась и протянула ему какую-то бумажку.
Телефонный звонок. Мастер Василий Егорыч берет трубку.
— Слушаю… Алексей Петрович, нарком на проводе.
Но Зворыкин не слышит.
— Что это? — спрашивает он растерянно.
— Заявление об уходе, — с достоинством говорит Саня.
— Алексей Петрович, тебя Махарадзе! — кричит Василий Егорыч.
Не отрывая глаз от Сани, Зворыкин идет к телефону и берег трубку.
— Слушаю, товарищ Махарадзе. — Зворыкин жестом просит заглушить мотор.
И как только смолкает гул, мы слышим яростный треск в трубке.
— Товарищ Махарадзе, — оправдывается Зворыкин, — мы можем рапортовать, что задание выполнено. Новый мотор нами проверен. Ей-богу… Тьфу, слово коммуниста, я не вру..
Махарадзе снова разражается бурной тирадой.
— Сейчас не вру, — поправился Зворыкин, — не подведем, товарищ Нодар. Можете смело докладывать, что советский грузовик есть!.. — Он положил трубку.
— Сбегаешь? — хрипло спросил он Саню.
— Сбегаю, Алеша, — серьезно, даже печально ответила Саня. — Назад в твою жизнь.
— Что это значит?
— Я старею и дурнею, Алеша. Еще год такой жизни — и ты окажешься слишком далеко от меня, не докличешься.
— Ладно врать-то!.. Сказала бы прямо: работать надоело.
— Нет. Просто хочу вернуться к своей главной и, если хочешь, единственно важной работе — быть женой Зворыкина.
— Вот те раз! Нешто ты не жена?
— К сожалению, я давно уже, пусть невольно, пренебрегла этим занятием. Я слишком устаю, я не успеваю порой даже вымыться. От меня пахнет землей и потом. Я не девочка, я сказала себе: все, хватит. Комсомольский период моей жизни кончился. Завод или директор. Я выбираю директора.
— Ладно, — тихо сказал Зворыкин, — ты уволена…
Он размашисто подписал заявление.
…Плакат над заводскими воротами: «Да здравствует советский грузовик — лучший в мире!» Праздничная толпа рабочих и служащих, мелькают знакомые лица: тут и старые кадровики, и весь инженерный состав, и нарядная Саня, и нарком Махарадзе, крупный человек с черными, проточенными сединой усами и с такой же шевелюрой, и взволнованный Зворыкин.
Степан Рузаев заканчивает речь:
— Товарищи! Мировая буржуазия скапливает силы и наглеет с каждым часом. Но акулам капитализма, — вдохновенно продолжает Рузаев, — не удержать всемирного революционного движения, опорой которому будет колонна наших советских грузовиков. Сегодня, — Рузаев указал поверх головы на новенький грузовик, — мы вбили первый гвоздь в гроб мировой буржуазии!.. Теперь ей полный Нефанленд!
Гром оваций был ответом на выступление. Секретарь директора взмахнул дирижерской палочкой… Мощно взыграл оркестр, зазвучало тысячеголосое «ура».
Из ворот показался грузовичок, празднично разукрашенный кумачом и еловыми ветками.
Спускаясь с трибуны, Степан Рузаев столкнулся с Махарадзе. Тот поглядел на него сурово.
— Опять? — с упреком сказал Зворыкин Рузаеву. — Неужели в такой день нельзя было удержаться?
— А чего?.. Ну, выпил пивка с рабочим классом за новый грузовик. За победу мирового пролетариата.
— На тебя люди равняться должны…
— А чем я плох?.. Я не забурел, как некоторые. Начальства из себя не корчу.
Рузаев отошел в сторону.
— Это твой друг? — спросил Махарадзе.
— До гроба! — ответил Зворыкин. — Он прекрасный парень, но в какой-то момент не все понял, затосковал, сбился…
— Мне не нравится твой покорный тон. Почему не дерешься за человека?
— Хоть бы в такой день стружку не снимали! — жалобно сказал Зворыкин.
Махарадзе пригрозил ему пальцем, но глаза его улыбались.
— Тоже мне казанская сирота!..
Они подошли к грузовику Зворыкин сел за руль, Махарадзе — рядом, а в кузов набились рабочие, инженеры, туда же сунулась нарядная Саня.
— Куда?! — взревел Зворыкин. — Членам семьи — во вторую очередь.
И Саня отстала.
— Все, забраковали тебя, Санька, — посочувствовал Степан Рузаев. — Полный Нефанленд!..
Зворыкин обменялся взглядом с Махарадзе и с блаженным видом включил скорость. Грузовик отъехал немного от ворот, и тут случилось непредвиденное: наперерез ему промчалась фордовская полуторка и лихо пошла в гору.
Соблазн помериться силами со знатным «иностранцем» был слишком велик, даже в темных серьезных глазах Махарадзе сверкнул сумасшедший огонек азарта. И, свернув с трассы, Зворыкин устремился в погоню за «фордом», как борзая за лисой.
На «форде», видимо, приметили маневр Зворыкина и прибавили ходу.
— Жхми!.. Жми!.. — с южной горячностью шептал Махарадзе, захваченный этим состязанием.
Но грузовик Зворыкина вдруг забарахлил, крутой подъем оказался ему не по силам… Тщетно давил на педаль газа директор.
С «форда» насмешливо помахали рукой.
Грузовик Зворыкина пополз вниз, а тут еще тормоза вышли из строя, и «гордость отечественного автомобилестроения» совершила задним ходом обратный путь в заводские ворота, украшенные гордым плакатом.
В отчаянии Зворыкин уронил голову на баранку. Большая, тяжелая рука Махарадзе легла ему на плечо.
— Нечего нюни распускать. Вывод ясен! Надо еще учиться современному автомобилестроению.
— У кого? — не поднимая головы, спросил Зворыкин.
— У его величества Форда! Поедешь в Америку, в Детройт!
Зворыкин ошалело уставился на Махарадзе.
…Квартира Зворыкиных. Рузаев и Саня — очень нарядная, располневшая. Рузаев наливает себе водки из графинчика, стоящего на буфете.
— Не лишняя? — спросила Саня.
— Сегодня же выходной.
— Повезло вам с переходом на пятидневку, Степан Иванович.
Рузаев отставил графинчик.
— Ладно, не нуди. Чего Алешка из Америки пишет?
— Пишет, что вещи складывает, скоро вернется. — Саня протянула ему открытку.
— Надоело, значит, у капиталистов в услужении находиться.
— Не трепись, Степа! Он учится, проходит автомобильный университет.
— Вон ты каким словам обучилась — «университет»! Ну да ладно, скорее бы возвращался. — Он повертел открытку. — Конечно, в гостях хорошо, а дома лучше. Там ведь одно: отдай весь труд. Потогонная система. Хорошему капиталисты все равно не научат…
— Еще как научат-то! Ихней наукой мы их и побьем.
Долгий «нахальный» звонок.
Рузаев пошел открывать дверь.
Входит Фенечка.
На бывшей монашенке модное пальто, отороченное мехом, фетровые боты, пуховый платок. В руках большой чемодан.
— Пупсик? — обрадовалась Фенечка, узнав Рузаева. — Будь хорошим мальчиком, помоги, лапуня, раздеться.
Рузаев выполняет ее просьбу.
Фенечка опоражнивает перед младшей сестрой чемодан. На тахту летят всевозможные отрезы, туфли, шелковые чулки, духи и прочая парфюмерия.
Саня жадно рассматривает барахло, прикладывает к себе многоцветные воздушные ткани.
— Это откуда же такое роскошное шмотье в наши трудные времена? — поразился Рузаев.
— Пропил деньжонки, мой Арлекин! Ломай коронки, ступай в торгсин! — пропела Фенечка.
— А разве сейчас носят креп-марокен? — засомневалась Саня.
— Только креп-марокен! — авторитетно сказала Фенечка.
