В феврале 1653 года Маркиза Тереза вышла замуж за Рене Вертело по прозвищу Дюпарк, или Гро-Рене. Горла теперь стала Дюпарк. Ну и праздник! Толстяк Вертело весь создан из округлостей, он сочный, верный, пышущий здоровьем и добродушием. Кто сказал, что рассмешить уже значит соблазнить? Он женился на самой красивой девушке, которая когда-либо выступала на сцене. Маркиза — чувственная брюнетка, от красоты которой захватывает дух. Эта свадьба — прославление юности, жизни, театральной семьи.
В это время в Париже Людовик XIV праздновал возвращение Мазарини, в частности, постановкой «Балета ночи», в котором он исполнил роль Солнца — эта роль была настолько точным его воплощением, что стала его судьбой.
Арман де Бурбон, принц Конти
В связи с созывом Генеральных штатов[50] Лангедока купцы, бродячие артисты и театральные труппы двинулись на юг. Мольер выехал из Лиона, взяв с собой несколько центнеров декораций и костюмов.
В это время его театр начал сотрудничать с Шарлем Куапо по прозвищу д’Ассуси — концертмейстером Людовика XIII, одним из лучших лютнистов в королевстве. Д’Ассуси жил то во Франции, то в Италии, спасаясь от преследования властей за распутство, а точнее — за гомосексуальные наклонности. В свое время д’Ассуси написал для Корнеля музыку к «Андромеде», и Мольер полагал, что тот может очень пригодиться его театру. Труппа оказала ему самый радушный прием.
Все вместе они спустились на корабле по Роне. Д’Ассуси оказался азартным картежником и проиграл все деньги пассажирам-евреям. Впоследствии он так писал об этом:
Человек никогда не будет беден, если у него есть друзья. С таким ценителем, как Мольер, и с такими друзьями, как семья Бежаров, я, несмотря на дьявола, фортуну и весь народ иудейский, оказался богат и доволен, как никогда. Ибо эти щедрые люди не только помогли мне как другу, но и обходились со мною как с родственником. Их вызвали на Штаты, они взяли меня с собой в Пезена, и я не могу выразить, сколькими милостями меня осыпало всё их семейство. Живя у них, я был точно у себя дома, никогда я не видал столько доброты, столько искренности, столько порядочности, кроме как среди этих людей, достойных в действительности быть в свете теми людьми, коих они ежедневно представляли на театре.
В общем — благородные господа!
Труппа прибыла в Пезена и представилась Арману де Бурбону, принцу Конти (брату Великого Конде), новому губернатору Гиени, а впоследствии и Лангедока. Поскольку место в замке Гранж-де-Буа для нее не было забронировано заранее, потребовалась вся чувственная убедительность Маркизы Терезы, чтобы решить проблему размещения актеров.
Принцу приходилось нелегко. Брат Великого Кон-де страдал комплексом неполноценности, сравнивая себя с этим рыцарем, настоящим полководцем и тонким политиком. А он, Арман, был хилым, тщедушным и горбатым. Кардинал де Рец так отзывался о нем:
Чтобы лучше описать вам его, скажу, что сей глава партии был полный ноль, и палочку к нему добавляло лишь положение принца крови. <…> Ему всегда была свойственна нерешительность, но я даже не знаю, чему ее приписать. Она не могла быть следствием богатого воображения, которое в нем совершенно не развито. <…>Он никогда не был воином, хотя и был хорошим солдатом. Он никогда не был сам по себе хорошим придворным, хотя всегда стремился им быть. Он никогда по-настоящему не принадлежал ни к одной партии, хотя вся жизнь его была в этом.
Неприглядная внешность и высокое рождение предназначали Армана Церкви. Он учился в Клермонском коллеже, где был интерном, а потому обучался балету. Оставалось лишь перейти улицу, чтобы попасть из Клермона в Сорбонну и изучать там богословие — он так и сделал и в 1646 году получил докторскую степень. Фронда, затеянная его братом Конде и поддержанная его сестрой герцогиней де Лонгвиль, обеспечила ему, как он думал, достаточно возможностей отличиться и оставить свой след в истории. Став воином, он был «генералиссимусом парижских войск» и надеялся стать кардиналом. Политические иллюзии, пылкость молодости и чванство аристократа буквально окрылили его в те бурные годы. Конти был арестован вместе с братом и сестрой, посажен в Венсенский замок, потом переведен в Гавр. В следующем, 1651 году ему предложили жениться на герцогине де Шеврез и вернуться в свет. Конде этому воспротивился, ему пришлось оставить двор. Но Конти продолжил борьбу. Возглавил повстанческое правительство в Бордо, отказался от перемирия. Его судили за оскорбление величия.
В свои двадцать четыре года Конти был умен и бравировал кодексами чести и нарушением запретов. Откровенно беспутный, он любил искусство за то, что в нем было чувственно двусмысленного и бередило воображение. Прошлое фрондера отдалило его от двора, и чтобы вновь войти в милость к Мазарини, он намеревался жениться на Анне Марии Мартиноцци, одной из семи племянниц могущественного министра. Всё вышло бы само собой, не держи он при себе свою любовницу госпожу де Кальвимон. Она управляла его имением и устраивала празднества и церемонии, придававшие блеск любовнику. Она взяла себе в помощники Сарразена — секретаря и поэта, пользовавшегося безграничным доверием принца, которому его рекомендовал сам Рец.
По случаю созыва Генеральных штатов Лангедока, которые должны были принять решение о распределении средств из королевской казны и о том, как взимать налоги, не вызывая народного волнения, Конти обязан был устраивать зрелища и празднества. Чтобы угодить ему, госпожа де Кальвимон пригласила театральную труппу под руководством Кормье. В то же время аббат де Конак предложил Мольеру сыграть для принца. Из двух трупп одна была лишней. Кальвимон и Конак сошлись лицом к лицу перед принцем Конти, весьма огорченным тем, что ему самому приходится принимать решение. Слово его любовницы стоит его собственного, сказал принц, он не может не сдержать обещания, данного Кормье.
Напомним, что, как бывший фрондер, Конти не горел желанием оказывать особое покровительство комедиантам, которые пользовались щедротами д’Эпернона и покрывали тайную любовь графа Моденского. Госпожа де Кальвимон ответила категорическим отказом, отдав предпочтение труппе Кормье. Раздосадованный Мольер попросил хотя бы компенсировать ему расходы на дорогу. Честный аббат де Конак раскошелился и предложил ему тысячу экю. Этого оказалось достаточно, чтобы Конти согласился посмотреть труппу, хотя бы один раз, в театре Гранж.
«Труппа не имела успеха после первого представления», — писал Конак в своих воспоминаниях, однако спасла положение «добротой актеров и великолепием нарядов». По этим словам можно вполне судить о впечатлении, которое производила «труппа Мольера и Бежар»: доброта и великолепие; то есть настроение, отмеченное приятностью, любезностью, порядочностью, и блеск костюмов, тканей, сценических декораций. В этом весь Поклен, стремящийся к элегантности, — качество, не свойственное театру, если только это не откровение или не проявление зрелости, медленно приходящей с опытом.
Прошло несколько дней. Сыграли снова, и на сей раз в открытом соперничестве с труппой Кормье — в войне между актерами все средства были хороши. Эти представления не оставили по себе воспоминаний.
Ситуация зашла в тупик: Кальвимон хочет Кормье; Конак предпочитает Мольера; Конти не может решиться. Остается Сарразен, «которого я привлек к себе на службу», напишет Конак. Секретарь воспользовался своим влиянием. Он сам повел игру, «намереваясь послужить самому себе», — продолжает Конак. Каким образом? Тут требовалось чудо. Вновь прибегли к чарам Маркизы Дюпарк… Кормье отослали. Конти наградил труппу Мольера еще десятью тысячами ливров в счет возмещения расходов на постановку, дорогу и проживание.
Конак выиграл; Сарразен нагрел руки; у принца появилась своя труппа, у Маркизы — возможно, новый любовник, а у Мольера — новый стимул: «Великий принц меня сегодня призывает из жажды зрелищ».
Итак, Мольер обосновался в Пезена и наблюдает за жизнью двора. Он может любоваться из первого ряда нравами знатнейших семейств королевства. Красота здешних мест, замка и поселка, мягкий климат, ароматы тимьяна, жасмина, цветов, мягкие тени по вечерам, когда пронзительно и без устали стрекочут цикады, побуждали жить на всю катушку. Прекрасные моменты единения с природой и пробуждения чувств.
В самом деле: зарождающееся влечение таит в себе неизъяснимое очарование, и вся прелесть любви — в переменах[51].
Конти, женатый на Мартиноцци, но любовник Кальвимон, которая еще и любовница Д’Анжервиля; Конти, приходящий в возбуждение от Маркизы, которая замужем за Вертело, но пользуется благосклонностью Мольера, который отдыхает с любимой им Мадленой… Плоть не грешна, когда ею делятся, а если и грешна — не судите, и не судимы будете.
