Елена Полякова - Станиславский

Савва Иванович был в нашей семье общепризнанным авторитетом в вопросах искусства. Принесут ли картину, появится ли доморощенный художник, музыкант, певец, актер или просто красивый человек, достойный кисти живописца или резца скульптора, — и каждый скажет: „Надо непременно показать его Савве Ивановичу!“ Помню, принесли вновь покрашенный шкаф с моими игрушками; небесный колер и искусство маляра так восхитили меня, что я с гордостью воскликнул: „Нет, это, это непременно, непременно надо показать Савве Ивановичу!“».

Всеволод Саввич Мамонтов вспоминает бывавших в доме отца, на Садовой-Спасской:

«Тут и художники во главе с В. Д. Поленовым, В. М. Васнецовым, И. Е. Репиным и М. М. Антокольским, а также и более молодые — В. А. Серов, М. А. Врубель, К. А. Коровин, и музыканты с Н. А. Римским-Корсаковым и С. В. Рахманиновым, и певцы, возглавляемые Марией ван Зандт, Анджело Мазини, Франческо Таманьо, H. Н. Фигнером и выпестованным моим отцом Ф. И. Шаляпиным, и драматические артисты во главе с Г. Н. Федотовой и К. С. Станиславским, двоюродным братом моей матери. Его-то я хорошо помню еще мальчиком-подростком. В черной суконной курточке, подпоясанный широким ременным поясом, приходил он со старшим братом своим В. С. Алексеевым по большим праздникам поздравлять моих родителей. Не могу забыть, как заботливая наша нянюшка всегда ставила нам в пример этих двух рослых, стройных, красивых молодцов».

Мамонтовы увлекались театром не меньше Алексеевых. Хозяин дома — предприниматель огромных масштабов, миллионер, строитель железной дороги, протянувшейся из Москвы на север, в тундры, — успешно меценатствует, продолжая традиции итальянского Возрождения в русском варианте девятнадцатого века.

Имение Абрамцево, что лежит к северу от Любимовки, становится художественным центром России, где встречаются люди разных поколений и достаточно разнообразных вкусов. Дом на Садовой с васнецовским «ковром-самолетом» в столовой привлекает художников, актеров, писателей. В восьмидесятые годы, когда Алексеевы у Красных ворот репетируют оперетки, Мамонтовы на Садовой ставят старинную трагедию Жуковского «Камоэнс», драму Аполлона Майкова «Два мира», где действовали римские патриции и первые христиане. В спектакле участвовали Василий Дмитриевич Поленов (в качестве художника-оформителя и исполнителя центральной роли), ученица Московской консерватории Мария Николаевна Климентова, в будущем знаменитая певица Климентова-Муромцева. Костя Алексеев играл небольшую роль молодого патриция.

Впрочем, постановка пьесы известного писателя не правило, но исключение для Мамонтовского кружка. Чаще всего там идут спектакли, насыщенные музыкой, требующие необычных декораций, которые решительно главенствуют в спектакле. Тексты комической оперы «Каморра», сказки «Алая роза», восточного водевиля «Черный тюрбан», трагедии на библейский сюжет «Царь Саул» пишет сам Савва Иванович. Декорации к спектаклям пишут Поленов и Коровищ Васнецов и Врубель; играют спектакли взрослые и дети Мамонтовы, Наташа Якунчикова (та, к которой был неравнодушен Костя, самой же ей нравился Поленов), Репины — не только Илья Ефимович, по трое его детей. Друзья художники и друзья не-художники собираются в огромном кабинете Саввы Ивановича, украшенном копией Венеры Милосской и подлинником «Христа» Антокольского. Мраморный Христос сосредоточенно следит за суетою репетиций, которую сменяет суета спектаклей. В этих спектаклях участвует Костя — в «живой картине», изображающей Юдифь и Олоферна, он был Олоферном, в стихотворной сценке Саввы Ивановича «Афродита» играл скульптора Агезандра, а в «Царе Сауле» Врубель позже зарисовывает его в роли пророка Самуила: густые черные алексеевские брови, черные усы над «вишняковским» ртом, белая борода и седые кудри, созданные театральным парикмахером.

Алексеевы часто бывают у Мамонтовых и с увлечением смотрят их пышные, всегда великолепно оформленные спектакли. Кружки родственников, кружки родственные по задачам, в то же время задачи эти достаточно различны.

У Мамонтовых живописное, зрелищное начало всегда выходило на первый план, образ спектакля определялся художником. Даже в «Черном тюрбане» пародийная тема раскрывалась прежде всего в живописи — в иронической афише Васнецова, в набросках мизансцен, которые намечал Серов. Актеры здесь второстепенны, взаимозаменяемы в пестрой, нарядной суете спектакля, где преобладает начало живописное, ритмически-музыкальное. Недаром кружок составит основу нового замечательного театра — Русской частной оперы, где так свеж и неожидан будет образ каждого спектакля, решенного прежде всего большим художником.

У Алексеевых декорации были несравнимы с мамонтовскими: «Простой павильон или древесные кулисы — вот и все. Костюмы фабриковались большей частью из какого-нибудь старья… иногда брали костюмы напрокат. Реквизит часто тоже делался дома. Помню, как я для „Графини де ля Фронтьер“ („Камарго“) с помощью плотника и жестянщика смастерил чуть не двадцать пистолетов. Все внимание обращалось на исполнителей. Спевок и репетиций бывало несчетное количество, и только тогда пьеса считалась готовой, когда все шло гладко. Хор и солисты выучивали свои партии так, что никакого дирижера не требовалось, а суфлер садился в будку только на всякий случай», — вспоминал впоследствии Владимир Сергеевич, противопоставляя свой кружок Мамонтовскому.

Для Мамонтовых театр был одним из увлечений; на равных с ним, зачастую сильнее, увлекались взрослые и дети живописью, скульптурой, организацией столярной или майоликовой мастерской. У Алексеевых театр был несоизмерим с выжиганием по дереву или любимовскими развлечениями — он был занятием наиглавнейшим, подчиняющим и организующим жизнь. «Мамонтовцы» театру отдавали время урывками, — текст импровизировался, репетиции срывались, все улаживалось (или не улаживалось) к самому спектаклю главным образом благодаря энергии Саввы Ивановича — вдохновителя, покровителя, старейшины кружка по возрасту и положению.

У Алексеевых такого старейшины и покровителя не было. Родители вовсе не вмешивались в занятия детей; театр был собранием сверстников, младшего поколения, в котором постепенно выделился второй брат.

Когда образовалась профессиональная Опера Мамонтова, в нее из кружка пришли только те, кто были профессионалами при образовании кружка, то есть художники. Никто из участников спектаклей актером не сделался, да они и не стремились вовсе к профессионализму. Алексеевцы целью своей ставили именно это. Играть на сцене как актеры Малого театра, петь как опереточные премьеры, в тщательности спевок и репетиций превзойти профессиональный театр. Через несколько лет после первого выхода на сцену сестры Алексеевы исполняют опереточные партии не хуже «звезд» этого жанра, пленяя зрителей тонкостью исполнения. Когда брат их выходит на сцену в своих любимых водевилях — в «Тайне женщины», в «Цирюльнике-стихотворце», старые театралы вспоминают молодого Живокини… Спектакли Алексеевского кружка, поставленные во второй половине восьмидесятых годов, уже заставляют говорить о себе как об удивительном явлении театральной Москвы. Они совершенно несоизмеримы с обычным уровнем домашних спектаклей. Совершенно несоизмерима с обычным любительством работа актера-премьера этих спектаклей, второго из братьев Алексеевых.

В начале 1886 года в доме у Красных ворот идет оперетта Эрве «Лили», написанная для Анны Жюдик, которую достаточно знают и в России:

Такой осталась эта примадонна в стихах Некрасова, столь точно передающих ритм опереточных куплетов. Жюдик играет новую оперетту в Париже, Алексеевы играют ее на домашней сцене у Красных ворот.

Либретто переводит старший брат Володя, режиссирует спектакль и исполняет главную мужскую роль Костя. Вернее, исполняет три роли, так как герой его появлялся в первом акте безусым солдатом-трубачом («пиу́-пиу́» — как зовут таких трубачей французы), во втором — заслуженным боевым офицером, и в третьем — генералом-подагриком. Сестра Зина — Лили — появлялась вначале девочкой-подростком, затем — молодой дамой, которая узнает в явившемся с визитом офицере юного трубача, когда-то забравшегося в сад ее родителей в поисках пропавшей трубы. Исполнительница роли Лили вспоминает игру брата во втором акте: «В сцене, где Пленшар представляется как постоялец баронессы и рассказывает о своих военных победах, Костя был бесподобен, несмотря на явное вранье, в которое, увлекаясь, верил в данный момент. Он увлечением своим, молодым, наивным, своей сияющей внешностью был обаятелен и увлекал и зрителей собой».